Андрей Валентинов - Нам здесь жить. Тирмен

• Название: Нам здесь жить. Тирмен
• Автор: Андрей Валентинов
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-45754-0

Белые буквы барашками бегут по голубизне экрана, врываются в городскую квартиру архары-спецназовцы, ловят убийц Первач-псы, они же "Егорьева стая", они же "психоз святого Георгия", дымятся на газовых конфорках-"алтарках" приношения утопцам и исчезникам, и звучит в эфире срывающийся вопль: "Всем! Всем, кто нас слышит! Мы - Город, мы гибнем!.." До конца ХХ-го века оставалось меньше шести лет, когда они встретились в парковом тире. Мальчишка-школьник бежал от преследований шпаны, старик-тиршик ожидал прихода "хомячков" местного авторитета. Кто они, эти двое - торговцы расстрельными услугами, стрелки без промаха и упрека? Опоры великого царства, знающие, что не все на этом свете исчислено, взвешено и разделено?! Они - тирмены. Рыцари Великой Дамы. Но об этом не стоит говорить вслух, иначе люстра в кафе может рухнуть прямо на ваш столик. Удивительное соавторство Г.Л. Олди и А. Валентинова - и два удивительных романа "Нам здесь жить" и "Тирмен", две истории одного города, где играют в пятнашки быль и небыль... Содержание: Нам здесь жить (роман), стр. 5-568 Тирмен (роман), стр. 569-924

---

Результат превзошел все мои ожидания: раздался оглушительный визг, в ванной на миг стало тесно, я оказался награжден оплеухой, взашей вытолкан в коридор и мог только ошалело слушать, как с той стороны злобно лязгает крючок.

Пнув дверь ногой, я поплелся обратно в комнату. В углу обнаружился чужой матерчатый чемодан, до половины набитый всяким барахлом. Из шкафа торчал цветастый подол, придавленный дверцей, на тумбочке валялись электрощипцы для завивки волос; рядом со щипцами сиротливо притулился «Помазанник Божий», крем для снятия макияжа с добавлением освященного миро. На стене, бок-о-бок с моим календарем, добавился еще один календарь – глянцевый, канареечный, согласно которому мне сегодня рекомендовалось класть присухи на любовь, а также орать в поле, дабы на нивах не было плевел. Я скромно опустил взор и увидел наконец самое невероятное: полы были вымыты и натерты мастикой до совершенно неприличного блеска.

Женился я во сне, что ли?!

Глядя на себя в зеркало (вид у меня был еще тот!), я понял, что ничуть не удивлюсь, если сейчас в комнату влетит сопливый оболтус и кинется ко мне на шею с воплем: «Доброе утро, папочка!»

– Доброе утро! – послышалось сзади. – Как вы себя чувствуете, больной?

– Твою д-дивизию… – непроизвольно вырвалось у меня.

– Что?

– Ничего… – я обернулся, всмотрелся. – Добрейшее утро, Идочка!

– Вы меня помните, больной?

– Еще бы! Дежурная сестренка милосердия в этой… этом… хре… хра… неотложке! Влияние ворожбы на референтную консервацию! Слушайте, хорошая моя, а где ваш роскошный Генрих Валентинович?! На кухне? Завтрак мне готовит?!

Идочка засмущалась и шмыгнула вздернутым носиком, одергивая полы халатика.

– Чай пить будете? – еле слышно спросила она, забыв добавить «больной». – А я вам все-все расскажу… вы только переоденьтесь, ладно?..

Взгляд исподтишка…

Все округлости чуть круглее, чем требует нынешняя мода на женщин-мальчиков; малый рост вынуждает ее смотреть почти на любого собеседника снизу вверх, доверчиво хлопая ресницами и едва ли не заглядывая в рот – многим это нравится, и видно, что да, многим… Волосы цвета осенней листвы собраны на затылке в узел, румянец играет на щеках, а нижняя губка капризно оттопырена, намекая на способность обидеться без повода и простить без извинений. Хочется погладить, почесать за ушком, мимоходом рассказав о чем-нибудь веселом, наверняка зная: она откликнется смехом, утирая слезы и сама стесняясь этого.

И еще: из таких получаются превосходные бабушки.

Вот она какая, сестренка милосердия Идочка…

Рассказ Идочки потряс меня до глубины души. Я даже не сразу обратил внимание, что пью жиденький чаек с белыми сухариками, в то время как сестра милосердия лопает пельмени, обильно поливая их острым кетчупом. До кетчупа ли, когда выясняешь, что без малого три дня провалялся в горячке?! Ну Фол, ну лекарь двухколесный… впрочем, он ведь честно предупреждал меня, дуролома, чтоб не пил спиртного.

– Я из-за вас с Генрихом вдрызг разругалась, – излагала тем временем девушка, не переставая жевать. – Во-первых, выговорилась от души, а он этого не любит. Во-вторых, самовольно в кардиологию позвонила; в-третьих… Короче, с утра он меня уволил. Я в общежитие – комендантша, стерва крашеная, говорит: выписывайся в двухдневный срок и шевели ножками! Потом самосвал этот, на проспекте… иду по улице, плачу, тушь потекла, не вижу ничего – а тут рев, визг, люди какие-то кричат, и водитель кроет меня на чем свет стоит! Подбегает патруль, спрашивает, я плачу, водитель орет… смотрю – в патруле знакомый ваш!

– Ритка! – догадываюсь я, незаметно воруя у разволновавшейся Идочки один пельмень.

– Ага, он самый, Ричард Родионович… положите пельмень, вам нельзя! Ой, и мне нельзя, я и так толстая, вся в маму… Короче, друг ваш уволок меня оттуда, а когда узнал, что уволенная я, и жить мне негде, то привел к вам.

Здравствуй, Ритка, Дед Мороз! Век не забуду, благодетель!..

– Приходим, а вы не отпираете. Ричард Родионович сильно ругаться стали, еще хуже того оглашенного водителя, а потом проволочкой в замке поковырялись, открыли – смотрим, вы на полу валяетесь. И стонете. Тут Ричард Родионович мигом великомученику Артемию свечку, за телефон, в поликлинику позвонили, рявкнули на них, желудочники за полчаса приехали, очистку вам провели – и постельный режим прописали. Хотели госпитализировать: дескать, заболевание странное – так Ричард Родионович воспротивились. Сказал, что девушка – я то есть – здесь останется и приглядит, ежели что!

Я даже не очень заметил, что Идочка говорит о Ритке то в единственном, то во множественном числе. Выходит, вот это пухленькое наивное существо три дня подряд меняло на мне потную одежду и выносило булькающее судно! А я ее за бок, придурок…

– Да вы не смущайтесь! – безошибочно поняла меня добрая самаритянка. – Я ж медработник, для меня больной – не мужчина. До определенного момента.

– Спасибочки на добром слове, – буркнул я, чувствуя, что напоминаю цветом спелую помидорину.

Спас меня звонок в дверь.

Идочка помчалась открывать, а я сидел за столом, макал сухарики в кетчуп и меланхолично отправлял в рот.

До определенного момента… это до какого? Пока не помрет?

– Олег Авраамович, это вас! – закричала Идочка из прихожей и после некоторой паузы добавила:

– Из прокуратуры!

Сухарь застрял у меня в горле.

2

Еще спустя минуту я выяснил, что сегодня мне везет на женщин.

Потому что гость, предполагаемый суровый представитель суровых органов, оказался представительницей. И ничуть не суровой, а очень даже милой дамочкой средних лет, одетой под стильным пальто в серый классический костюм – узкая юбка и жакет, плюс туфли на шпильках.

Хотя на улице зима. Значит, пришла она в сапогах, а туфли эти стильные принесла с собой.

В сумочке.

Вместо пистолета, надо полагать.

– Вы Залесский Олег Авраамович? – на щеках у следовательши заиграли обаятельнейшие ямочки, и вопрос показался чуть ли не началом объяснения в любви.

– Да, – вместо меня неприязненно ответила Идочка, выглядывая из-за плеча следовательши.

Я только руками развел.

– Я старший следователь горпрокуратуры Гизело Эра Игнатьевна. Вы разрешите присесть?

По лицу Идочки было видно: она бы ни в жизнь не разрешила.

Я указал на кресло (стоит у меня на кухне этакая развалюха в стиле ампир, еще от родителей осталась), и Эра Игнатьевна грациозно опустилась в него, закинув ногу за ногу.

Ноги у нее были – дай бог всякому.

Прокурорские.

– Мне бы хотелось познакомиться с вами, уважаемый Олег Авраамович, поближе. Ну и задать несколько вопросов, если вы не возражаете против неофициальной обстановки, – Эра Игнатьевна смотрела на меня с нескрываемым интересом, который при других обстоятельствах мог бы прийтись по душе. – Впрочем, если вы настаиваете, я могу предъявить свои верительные грамоты. И даже удалиться. До поры до времени.

Я не хотел.

– Тогда скажите: вы близко знакомы с гражданином Молитвиным, Иеронимом Павловичем?

– Нет, – честно ответил я. – Вообще не знаком. Не сподобился чести.

– Ай-яй-яй, Олег Авраамович, – наманикюренный пальчик лукаво погрозил мне, – нехорошо врать тете! По имеющимся у меня сведениям, вы не просто знакомы с гражданином Молитвиным, но и доставили его третьего дня в храм неотложной хирургии. Было?

До меня понемногу начало доходить.

– Было, тетя Эра. Доставлял. Соседа своего, Ерпалыча. Вы его, надо полагать, в виду имеете?

Хлебнув чая, я подумал, что и в страшном сне не представлял старого психа Ерпалыча гражданином Молитвиным, Иеронимом Павловичем.

– Между прочим, Олег Авраамович болен, – вмешалась Идочка, вызывающе фыркнув. – Ему вредно волноваться.

– А я и не собираюсь его волновать, – ответила Эра Игнатьевна таким тоном, что я живо переименовал ее в Эру Гигантовну. – Просто именно мне поручено курировать дело об исчезновении Молитвина Иеронима Павловича, так что опрос свидетелей – моя святая обязанность, И, зная, что Олег Авраамович болен, я пришла к нему, вместо того, чтобы вызвать к себе. Девушка, почему я вам так не нравлюсь? Вы ревнуете?

Пунцовая Идочка умчалась в комнату, а я мысленно поаплодировал следовательше.

После чего принялся подробно излагать, как Фол вынес дверь Ерпалычевой квартиры, как мы нашли бесчувственного старика на полу, как везли в неотложку своим ходом, как ругались с Железным Генрихом и как потом милейший парень-кардиолог забрал у нас Ерпалыча и увез…