Марина и Сергей Дяченко - Рубеж. Пентакль

• Название: Рубеж. Пентакль
• Автор: Марина и Сергей Дяченко
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-41507-6

Они встретились: заклятый герой-двоедушец и чернокнижник Мацапура-Коложанский, отважная панна Сотникова - и мститель-убийца Иегуда Бен-Иосиф, Блудный Ангел и волшебница Сале Кеваль. Они встретились на своем последнем рубеже, и содрогнулись величественные Малахи, чья плоть - свет, а души у них нет. Они встретились: ведьма-парикмахерша и черт, сидящий в компьютере, упырь - председатель колхоза и ведьмак-орденоносец. Здесь по ночам на старом кладбище некий Велиар устраивает для местных обитателей бои без правил. На таинственном базаре вещи продают и покупают людей. Заново расцветает панская орхидея, окутывая душным ароматом молоденькую учительницу биологии. Они встретились: "философский боевик" Г.Л. Олди, тонкая лирика М. и С. Дяченко, криптоистория А. Валентинова - звездный состав авторов. Раз в пять лет они встречаются все вместе, чтобы создавать шедевры: "Рубеж" и "Пентакль". В дорогу, читатель! Содержание: Рубеж (роман), стр. 5-602 Пентакль (роман), стр. 603-1020

---

– Да…

Он помолчал, на щеках набухли желваки.

– Да! Пусть запомнят! Надолго запомнят! Когда… Когда поедем?

Ой, вэй! Не спеши, парень! Рано еще тебя в такие поездки направлять! Как и рано знать: не запомнят твои сельчане, что на свадьбу соберутся, нашу лихость. Некому будет помнить!

* * *

Горе городу кровей!

Горе!

Копыта били в промерзшую землю, и я еле сдерживался, чтобы не погнать чалого галопом. Холодный ветер в лицо, пар из конских ноздрей, турецкая шабля прижалась к бедру – ждет.

Дождется!

Скоро дождется!

Ради этих минут я живу. Ради этого я не умер тогда, на залитой дождем дороге рядом с отцом, с матерью, с братьями и сестрами. И теперь голос их крови звучит в каждом биении сердца, в каждом ударе копыт.

Это – мой час.

Мой!

«Поздно жалеть», – сказали мне Малахи, но я не жалею.

Горе городу кровей!

Горе Вавилону, убивающему мой народ!

Горе!

И пусть теперь они не ждут пощады от Иегуды бен-Иосифа, от маленького жидовского мальчика, которого не спешили прикончить, желая поиздеваться вволю.

Не спешили – и ошиблись.

Кони мчат, молчаливые хлопцы скалятся, предвкушая кровь, и веду их я, Юдка Душегубец, просивший Святого, благословен Он, о великом праве – праве Возмездия.

За мой народ, за мою семью.

За меня.

Горе городу кровей!

Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!

Я очнулся, вдохнул холодный воздух, потрепал коня по горячей холке. Спокойно, Юдка, спокойно, верный слуга доброго пана Мацапуры! Твой кровавый хлеб уже испечен. Остается лишь надломить – и вкусить до блаженной сытости.

Хлеб Стыда – то, что мы просим у Святого Его.

Но мне не стыдно.

* * *

…Мы выехали под вечер. В татарское платье переодеваться не стали – ни к чему. Прав пан Станислав, хватит прятаться! Все одно догадаются – если уже не поняли. Так даже лучше. Кто уцелеет – всем прочим расскажет, как плохо спорить с паном Мацапурой-Коложанским!

Давно, давно задумал это пан! В иных местах, где черкасы посговорчивее, все села давно записаны за такими, как пан Станислав. Только сосед нам попался больно непонятливый. Два раза пан Мацапура с сотником валковским говорил, предлагал села да поселян делить. Но вот уперся пан Логин, не захотел «вольности» рушить, словно гетьман Зиновий до сих пор в Чигирине правит. Уперся – на свою беду. Теперь он далеко, а мы здесь, и никто не остановит наших шабель!

Впрочем, села да хлопы – это забота пана Станислава. Мне нужно другое. Совсем другое!

Михал, мой десятник, предложил ехать напрямую, через Минковку и Копинцы, но я все же поостерегся. Минковка рядом с Валками, а встречаться слишком рано с панной Яриной и ее сиволапым воинством ни к чему. И не потому, что мы их боимся. Всему свое время. Сначала алеф, затем – бейт…

Впрочем, дорог много, а хлопцы не зря что ни день учатся выездке. И кони хороши! За каждого не золотом плачено – кровью.

Не скуп мой пан!

Позади – поле, заснеженное, голое; впереди холм, а за ним уже – Гонтов Яр. Проселками ехать трудно, зато никто не заметит, не предупредит селюков.

…В первые годы, после того как спала багровая пелена с глаз, я усомнился. Те, ради которых я воззвал к Святому, благословен Он, уже мертвы, и моя шабля упилась их грязной кровью. Не съеден ли мой хлеб, хлеб Мести? Ведь глупые посполитые в глухих селах даже не слыхали об Умани и о кровавом псе Зализняке!

Да, я усомнился. Усомнился, а потом понял.

Виноваты!

Они все виноваты – сыновья, внуки и правнуки убийц. Тех, кто истреблял мой народ. А их дети? Неужто они вырастут без греха? Нет, мой путь не кончен! Всех! Всех до седьмого колена, как и велит Закон!

Тем более времени осталось мало.

Они уже встретились – Смерть, Двойник и Пленник.

Песчинки падают, и я не стану колебаться. Верно говорил Иешуа бен-Пандира: эти галилеяне не грешнее всех прочих, но и они погибнут – если не покаются. Но они не каются, значит, и мне не о чем жалеть!

– Пан сотник! Пан сотник! Куда теперь?

Ах, да! Приехали! Вот он, Гонтов Яр!

Нужную хату нашли сразу – почти в самом центре, неподалеку от церкви. Я даже не стал смотреть на рисунок, сделанный Гринем Чумаком. Вот она – обычная хата, на соломенной стрехе лежит снег, окошки заиндевели…

Хата обычная, да возле нее не по-вечернему людно. С темнотой, как водится, посполитые прячутся и двери запирают – от лихих людей да от собственных страхов. Сегодня же на улице толпа. Сани, еще одни, в густых лошадиных гривах – пестрые ленты. Двери открыты, возле них дружки…

Значит, все верно – свадьба!

– С коней!

Я оглянулся – сердюки привычно перекрывали улицу, Михал расставлял хлопцев вокруг хаты. Нападать на нас некому, но и ворон ловить нельзя. Мало ли? А вдруг мой чувствительный пан Григорий в последний миг душу решил спасти и послал гонца к панне Ярине? Ничего, пусть! Рушницы наготове, да и шабли под рукой…

– Михал! Ждать здесь, никого не подпускать!

Я поправил шапку, стряхнул снег с плеча. Все-таки на свадьбу идем!

– Первый десяток – со мной!

Те, что толпились у дверей, сразу догадались – отбежали в сторону, пытаясь спрятаться в промозглой ночной темноте. Я усмехнулся – пусть! Кто-то должен остаться, чтобы поведать остальным…

Я обернулся, махнул рукой:

– Всех, кто выскочит, – рубить в пень! И найдите соломы…

– А девки, пан сотник? – послышался чей-то обиженный голос.

Вэй, кому что, а курци просо! Конечно, хлопцы рады развлечься, но задерживаться нельзя. Того и гляди, иные гости на свадьбу пожалуют.

– С собой захватим, – решил я. – Все одно привал делать. Михал, отберешь двух, посмазливей, для пана.

– Ну, это как водится!

Итак, сегодня в замке у моего славного пана будут новые гостьи. А заодно Гринь Чумак порадуется. Тоже доброе дело!

Я вынул шаблю и шагнул на порог. В лицо пахнуло теплом и запахом браги. На миг стало не по себе. Какими бы ни были те, что сейчас погибнут, они все-таки люди, созданья Б-жьи! И свадьба – Б-жье дело!

Но тут вспомнилось.

Нет, не вспомнилось!

Я никогда этого не забывал!

Никогда!

…Рахиль, старшая сестра, высокая, черноглазая, первая красавица в семье. У нее тоже должна была быть свадьба – всего через неделю. И жених славный – Лев Акаем, отцов ученик. Добрый парень, он как раз из Кракова вернулся, хотел стать меламедом в нашем хедере.

Его зарубили на глазах у сестры. А ее насиловали – долго, целой толпой. Сначала она кричала, потом затихла…

Я поправил шапку и горько усмехнулся.

Горе вам, дщери Вавилонские!

* * *

Девка плясала на снегу – голая, в одном венке с яркими лентами. На шее звенело монисто с тяжелыми дукатами, босые ноги проваливались в снег.

– Давай, давай, сучонка! Пока пляшешь – жива будешь!

Хлопцы разошлись не на шутку. Кто-то свистел в такт, кто-то об заклад бился – долго ли еще пропляшет. Остальные ее подруги лежали рядом – нагие, бесстыдно раскинув ноги. Им уже не плясать.

Я отвернулся. Иногда самому становится тошно. Но делать нечего – вырастил волков. В ушах до сих пор стоял вой, отчаянный вой сгоравших заживо. И дух – знакомый дух горящей плоти.

– Жги, жги, стерва! Пан сотник, может, с собой возьмем? Крепкая, одной на всех хватит!

Я не удержался – обернулся. Девка (кажется, подруга невесты, не упомню уже) не кричала, не выла – тоненько повизгивала. В глазах не было ничего – даже страха. Но она продолжала плясать, истово, не останавливаясь ни на миг. Да, жажда жизни сильнее всего – боли, страха, стыда. Даже сейчас, избитая, опозоренная, она все еще хочет жить…

А красивая девка!

Жалко?

Нет, не жалко. И брать с собой ее нельзя. Пану она – такая – уже не нужна, в маетке посторонним не место.

Ну что ж… Кони отдохнули, пора и домой. Но сначала…