Неизв. - Оглавление

• Название: Оглавление
• Автор: Неизв.
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Заметим, что можно, разумеется, иметь любое мнение по проблемам нашей истории, на роль имперскости для России, на значение имперского периода но нельзя не отметить наличия сегодня и одновременного существования двух полярных мировоззрений.

Если понимать хотя бы это, то уже легче будет избежать плоского взгляда на собственное историческое назначение.

Для меня безусловно верным и единственно спасительным для страны является видение Архимандрита Константина Зайцева.

“Таким образом, основная задача Империи, заключающаяся в смене мотивации русских людей, получала разрешение катастрофическое. Петровская реформа, вводя ряд новых мотивов в душевный состав русских людей, оставляла начало свободы личности еще в далеком плане. Постепенно, в дальнейшем, именно это начало стало вводиться в русский обиход - применительно к высшим классам общества. Теперь очередь доходила до массива русского населения. Тем самым вставал на очередь основной вопрос, судьбоносный: хочет ли Россия, воплотившая в себе начало гражданской свободы, оставаться верной тому духовному заряду, который был заложен в Историческую Россию, или должна она явить нечто новое? Проще говоря: хочет ли свободная Россия остаться церковно-православной. Способна ли Россия, сбросив с себя облик крепостной патриархальности, то есть сняв с себя свою связанность привычную, духовный отпечаток носившую, способна ли эта обновленная Россия духовность эту внести и в свое свободное бытие? В частности и прежде всего: хочет ли свободная Россия остаться по-прежнему Третьим Римом, несущим миссию вселенского значения - в смысле явления мipy Православия и охраны его всей силой своего государственного бытия, всей мощью своей национальной культуры, всей святой инерцией своего народного быта?

… Что такое - Историческая Россия? Это не просто государство. Это и не особый исторический мiр. Это национально-государственное образование, которое было промыслительно взращено для того, чтобы на его плечи могло быть возложено ответственейшее послушание: стать Третьим Римом - и которое и стало им, в образе Московского Царства, принявшего наследие Византии. Что может значить понятие консерватизма применительно к такому национально-государственному образованию? Это не сохранение в неприкосновенности тех или иных свойств и начал, особенностей и обыкновений, которые стали традиционной принадлежностью государственной, общественной, народной, даже церковной жизни, ни в отдельности, ни под каким-либо собирательным знаком. Это - соблюдение верности своему призванию Третьего Рима. Перед этой задачей относительными могут оказаться самые “консервативные” установки, способные превратиться в начало революционное, противленческое, бунтарское, если они противопоставляются, как нечто абсолютное, основной задаче Российского Целого: быть и остаться Третьим Римом.

… Если мы под этим углом зрения оглянемся на Россию периода Империи, то легко убедимся в том, что только что формулированное умоначертание, ни в какой мере не находясь во внутреннем противоречии с явлением Российской Империи, фактически остается чем-то лишь подразумеваемым, эпизодически, лишь в критические моменты выступающим на свое истинное место, но и то не в своей императивной и абсолютной сущности, а в форме более или менее прикрытой, затушеванной, иносказательной. Если же это сознание и живет, а не только в подсознании шевелится и мгновениями просыпается, то где? В Церкви и в народе. В той Церкви, которая, заслужив впоследствии укорительное именование “официальной”, шла не обинуясь в своем историческом русле, и в том народе, который, тоже оставаясь в своем историческом русле, не отрывался от этой Церкви. Что касается Царской власти, то она, по общему почти правилу, возглавляла это течение, лишь силой вещей облекаясь - и то только идейно - в историческое одеяние Православного Царя. Но все же именно в этом образе воплощалась преемственность Империи с прошлым, являемо было зримо единство исторической личности России, получала свое внешнее выражение Историческая Россия, в ее целом. В высокой степени знаменательно то, что, поскольку, в процессе европеизации, выветривалась все больше историческая заданность России церковно-православная, все больше она получала признание с высоты Престола и все отчетливее стали обозначаться черты Православного Царя в Русских Государях. Тем самым как бы два фронта стали, по началу едва заметным пунктиром, обозначаться в недрах Российской Империи, один по линии исторической преемственности, в составе Царя, “официальной Церкви”, в себя включавшей и монашество, и простого (по преимуществу) народа, и другой в составе разветвляющегося и все больший охват приобретающего массива русских европейцев, тоже возглавляемого Царем.

… Оправданно возвеличена эпоха Великих Реформ. Но где здесь место для Святой Руси? Она обособляется. Она на виду, в почете, но как нечто, отдельной жизнью живущее. Символична Оптина пустынь. Лучшие люди едут туда. Иные восыновляются ей. Для русского общества, от Церкви не отшатнувшегося, становится она местом паломничества. То своего рода поездки в родную Святую Землю. Но оттуда возвращаются “домой”, в Россию европеизованную…

За что мы боремся? Что тщимся мы восстановить? Что хотим мы “реставрировать”? На эти вопросы можно с чистой совестью дать ответ перед людьми и перед Богом только в сознании разительного контраста этих двух светов, одновременно исходящих из поверженной ныне духовно в прах, а в своем темном оборотничестве господствующей над мiром, Императорской России. Недвусмысленно должны стать мы под охрану Света Фаворского, отшатнувшись от света геенского. Не в том дело, чтобы реставрировать отдельные элементы Великой России, как бы ни был каждый из них в отдельности привлекателен и полноценен. Даже не в том дело, чтобы восстановить, реставрировать всю Императорскую Россию в Целом, в ее сейчас ныне так наглядно раскрывшейся роковой двойственности. Дело может идти только о том, чтобы реставрировать Православное Царство Российское - Третий Рим, в его духовной сущности. Другими словами, дело идет о том, что реставрировать, в ее православной сущности, русскую душу“liii[xxix].

Вот такие полярные традиции. Но я убеждён, что эти традиции всё же неравноценны.

Вряд ли “имперская” традиция М. Погодина, В. Соловьёва, Н. Бердяева, Л. Троцкого, В. Кантора, M. Ignatieff является более российской и мощной, чем прямо и абсолютно противоположная традиция митрополита Иллариона с его “Словом о законе и благодати”, Андрея Боголюбского с его политикой ухода от Запада на Северо-Восток, Александра Невского, сумевшего переиграть и Запад, и Орду и спасшего Россию, Сергия Радонежского, благословившего Дмитрия Донского на разгром генуэзского - западного - наёмника Мамая, преподобных Иосифа Волоцкого и Нила Сорского, инока Филофея, М. Ломоносова, Г. Державина, Пушкина, Тютчева, Достоевского, Н.Я. Данилевского, К. Леонтьева, Розанова, Блока с его абсолютно антиимперскими призывами Европы “на братский пир труда и мира.., на светлый братский пир“liii[xxx], Сталина с его идеей о “возможности построении социализма в одной стране”, Архимандрита Константина Зайцева с его идеей сохранения “исторической личности России” Кожинова с его теорией самодостаточной российской цивилизации, В.Л. Цымбурского с его красивой и чрезвычайно прагматичной идеей “Острова Россия”, протоирея Всеволода Чаплина, формулирующего “нам до до всего в мире есть дело”, выдающегося филолога и мыслителя В.С. Непомнящего с его чрезвычайно интересным вариантом своего рода филологической геополитики, выросшей из создания новой пушкинистикиliii[xxxi].

Имперскости и подлинным империям не нужна личность. Там культивируется сама голая власть. Личность нужна только самодержавию и мировой державе, поскольку они возможны не через натужный долг или подчинение, а только через любовь и добровольное служение.

Не государству и не конкретным руководителям, не деньгам и силе, а конкретной исторической личности. Для России это всегда конкретный человек, конкретная тысячелетняя государственность и Христос.

… Вот А. Проханов называет себя “последним солдатом империи”: “Мой чувственный мир давно уже живет вокруг этой монады - Государства. Так случилось, что мне было дано жить в советском государстве. Если бы я жил в царской Империи, я описывал бы явление Императорской России. Я чувствовал бы потребность изобразить то государство - с Помазанником Божьим, с проекцией Бога в царство, в царя, в Государя Всея Руси… В институты, освященные православной традицией. Я жил среди Другого государства - и мой интерес к нему постепенно превратился в любовь к нему. Это был постоянный объект моей работы. Я открывал в этом государстве огромные миры метафизические, вырабатывал свою эстетику. Это не значит, что я просто писал государство. Было множество людей, характеров. Были войны, которые вело государство, были разведоперации в глобальных масштабах, были человеческие драмы и трагедии, был штурм дворца Амина, и этот штурм осуществлялся не роботами, а людьми, которые гибли от пуль, переживали, страдали, сами убивали. Потом в государстве произошла трагедия 1991 года, я видел, как рушится государство, и мой герой романа “Последний солдат Империи” - это настоящий певец государства…“liii[xxxii].