Владимир Ресин - Москва в лесах

• Название: Москва в лесах
• Автор: Владимир Ресин
• Жанр: Русская классическая проза

---

Во время войны отец занимал, как прежде, руководящие должности в лесной отрасли промышленности, назначался начальником Главписчепрома, управляющим делами Наркомлеса. Ему предлагали должность первого заместителя наркома. Но страх, живший в его душе с 1937-го, парализовал его волю, он благоразумно отказался от назначения. Аресты его высокопоставленных друзей, последовавшие после войны, доказали: отец поступил благоразумно. У заместителя наркома Гасина, попавшего тогда на Лубянку, выбивали показания на моего отца, о чем он рассказывал, выйдя на свободу...

Отцу не раз предлагали переехать в другой дом. Одно время в Москве была масса свободных квартир, потому что многие москвичи эвакуировались осенью 1941 года. Но он отказывался, не рисовался, просто и в самом деле был скромным человеком, настоящим коммунистом. Ему вручили на старости лет золотой значок ветерана КПСС, которым удостаивались члены партии с полувековым стажем, им он гордился.

До моего рождения отец в 1932 году работал в Германии, казалось бы, видел Европу, познал европейский уровень жизни. Но к материальным благам никогда не стремился. Того, что имел, ему всегда хватало, более того, многое родители отдавали родственникам. На пальцах у мамы не помню ни одного золотого кольца, тем более кольца с бриллиантом. У родителей всегда главенствовал настрой: поделись с другим. Это мне запомнилось на всю жизнь. Этот девиз я чту.

Позднее, став руководителем строительного комплекса, я часто вспоминал квартирную историю нашей семьи. Мы сейчас много говорим о бывшей несвободе, "тоталитарном государстве", преследовании инакомыслящих. Государство могло дать жилье, могло не дать, могло отобрать квартиру или жизнь, заставить обитать в подвале, бараке, старом железнодорожном вагоне. И при этом люди пели на демонстрациях: "Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек..."

В самом деле, где, в каком государстве такое было возможно, где бы могли ни за что явиться ночью в дом и арестовать, как это случилось с моим отцом?

Я убежден, сейчас, для того чтобы людям захотелось строить новую страну, новое государство, поднимать ее, нужен прочный фундамент. Этот фундамент - семья, дом. Добротный, красивый, но главное - свой, собственный ДОМ. Им может быть квартира, коттедж, загородная дача, что кому по силам, по возможностям, но всегда свой дом - и навсегда. Тогда отношение, интерес к тому, где живешь, будут иными. Конечно, можно сохранять достоинство и во времянке, и в общежитии, и в коммуналке. Но думаю, мы доросли до понимания того, что корни, Родина, полноценная жизнь начинаются с Дома, с достойных человека условий.

* * *

Сына того управляющего делами, дяди Левы, который стал жить с нами в одной коммунальной квартире, звали Семеном. Фамилия его была Фердман. Ныне Семен Фердман - популярный комический актер театра и кино Семен Фарада, прославившийся на экране. Он же известный артист театра на Таганке. Мы с ним вместе учились в школе. Звали его во дворе Семочка, потому что, когда мы играли в футбол, его мама через форточку окна кричала на весь двор: "Семочка, иди делай уроки!"

По его словам, о чем я прочел недавно в журнале, когда умер отец Фарады, Иосиф Григорьевич и Роза Владимировна "начали трепетно опекать" его маму. Помогали деликатно, чем могли.

Как рассказывает Семен, печку на кухне мы с ним топили по очереди. Когда он возился у печки, я перешагивал через него, когда наступала моя очередь заведовать огнем, переступал через меня Семен. Он также запомнил, как однажды взял покататься мой велосипед и разбил его вдребезги. Ожидал упреков, но ничего не услышал ни от взрослых, ни от меня.

Жизненный путь, который навязывали Семену родители, никак не был связан с артистической деятельностью, театром и кино. Они надеялись видеть его инженером и настояли, чтобы он поступил в Бауманское училище. Но он там увлекся театром, учебу запустил.

Рассказывают легенды, как Семен сдавал экзамены. Однажды по политэкономии ему достался билет с вопросом, где нужно было растолковать известную формулу: "Товар - деньги - товар". Сема, как всегда, конечно, ни в зуб ногой. Экзаменатор спрашивает: "Ну, что вы молчите, Фердман? Дайте определение, что такое деньги".

- Деньги - это грязь, - ответил тихо Сема. - И, подумав, добавил: - Но поваляться в этой грязи бывает иногда приятно.

Профессор своим ушам не поверил, поперхнулся, очки снял, пот со лба вытер, но оказался натурой широкой, юмор оценил. Поэтому взял Семину зачетку и поставил "отлично". Больше ни о чем спрашивать не стал. Так Сема заработал первую стипендию, в то время за "тройки" студентам стипендии не полагалось.

За то, что Фердман Фарадой стал, я его не упрекаю. Для театра, сцены, конечно, более звучно и памятно - Фарада! Тут попытки скрыть свою национальность нет. Мне кажется, Семен - очень талантливый артист. Во-первых, любовь к своей профессии - это уже основа таланта. А Сема театром с детства был одержим, в студенческих представлениях был очень заметен. Ведь известную интермедию о студенте "кулинарного техникума" первым сделал он. И как сделал! Я помню, зал лежал! То был Семин "коронный номер"! Потом Геннадий Хазанов вышел с этим же номером на эстрадный конкурс, попал на телевидение, и прогремел на всю страну. Но первым - был Сема. Исполнял он эту интермедию гораздо тоньше, интереснее, смешнее и трагичнее. В чаплиновском духе, я бы так сказал.

Мне кажется, если бы Сему не зажимали крепко в свое время: и в Москонцерте, и в кино, да и в театре на Таганке, то мы имели бы в его лице российского Луи де Фюнеса.

В конце концов из института его отчислили, и он пошел во флот. Через четыре года, отслужив положенное, вернулся матрос в Бауманское училище, которое с превеликим трудом закончил, получил диплом инженера. После чего мой отец устроил его трудиться в какой-то главк, где он проработал полгода, но бросил все и окончательно сбежал в театр на должность рабочего сцены...

* * *

Вернусь к прошлому, расскажу, как мы пережили страшную войну. Когда начались бомбежки Москвы, мы с мамой в 1941 году уехали в Сибирь. Жили в поселке спичечной фабрики под Томском, этот поселок назывался Черемушки. Отец остался в Москве, он руководил тогда Главспичпромом. Его фабрики выпускали спички. Они, как спирт и табак, на фронте нужны были позарез всем курильщикам, от солдата до маршала.

Мама работала на местной спичечной фабрике юрисконсультом, старший брат учился в школе. Там в Сибири я пошел в первый класс. Мы голодали, я помню, плакал и просил есть, брат отдавал мне свой кусочек хлеба.

В городке, где мы жили, оказалось много беженцев из Польши, сосланных в Сибирь, в основном то были польские евреи, сбежавшие после германской оккупации Польши. По-русски они говорили плохо, с акцентом. Местное население их недолюбливало. С приездом большой группы беженцев совпало начало войны, вздорожание продуктов на базаре. Народ на несчастных людей возложил ответственность за свои беды.

Советское государство к беженцам относилось с недоверием. Несколько лет их, даже коммунистов, не призывали в Красную Армию. Подражая местным мальчишкам, и я бегал за ними и кричал: "Жиды пархатые!" За это старший брат меня однажды отлупил. Я ему в слезах сказал: "Леня, за что ты меня бьешь, я же твой младший братик!" Тогда он мне объяснил, что хоть я и младший брат, но, во-первых, по национальности такой же еврей, а во-вторых, нельзя оскорблять людей, которые, спасаясь от фашистов, попали в беду. Вот такой первый урок по национальному вопросу мне был преподнесен старшим братом. С тех пор я на всю жизнь стал интернационалистом. Моя жена полурусская, полумордовка, мой брат женился на карело-финке. Мой зять русский. Я атеист, жена, дочь и внук крещеные, православные.

Когда немцев отогнали от города, мы вернулись в Москву. Ехали в переполненном пассажирском общем вагоне, напоминавшем плотно заселенную коммунальную квартиру. Помню первый салют. Ударили неожиданно зенитные орудия. Сначала я испугался, подумал, что на Москву падают бомбы. Мне показалось, вблизи от нас что-то рухнуло, обвалилось, взорвалось. Это ощущение подтвердилось истошным криком какой-то женщины во дворе: "Бомбят, караул!" Потом, подбежав к окну, увидел огненные струи, режущие темное небо. Ведь первый салют производился трассирующими снарядами и был он не столько праздничным, сколько грозным и воинственным.

Запомнил и другой праздник, который шумно и весело отмечала Москва, 800-летие со дня основания города. Те дни я вместе с ребятами проводил у Северного, главного тогда входа на закрытую выставку. Там было много людей в военной форме, играли духовые оркестры, по вечерам показывали кинофильмы на открытом воздухе.

* * *

Меня отдали учиться в обычную среднюю школу № 306, находившуюся на Сельскохозяйственной улице, где стоял и наш дом. Теперь на ее месте выстроено новое здание школы, к чему я руку приложил в память о детстве. Учился не ахти как, был хулиганистым мальчишкой, дрался, прогуливал уроки. Стоя на лыжах, хватался за проезжавший троллейбус, он разворачивался у наших домов, и ехал за ним. Любил кататься на подножке трамвая. Высший шик - впрыгнуть на подножку вагона на ходу, когда трамвай набирает скорость. А соскочить перед самой остановкой. Так катались мы после уроков, сложив портфели в кучу на тротуаре, вызывая ужас прохожих и пассажиров, всегда стремившихся остановить нас возгласами: "Отрежет ноги, будешь тогда прыгать! Куда школа смотрит!"