Роберт Уоррен - Потоп

• Название: Потоп
• Автор: Роберт Уоррен
• Издательство: Издательство «Крус»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-88264-015-6

Роман, впервые выходящий на русском языке книгой, открывает многотомник избранных произведений выдающегося американского писателя (1905–1989).

---

— Простите, миссис Фидлер, что я неприлично выразился. У меня просто с языка сорвалось, ведь это всё так и было.

— Ничего, брат Потс, — сказала она. — Ведь это всё так и было.

— Но я остался стоять на коленях. Что-то меня удерживало — я назову это благодатью. Я вдруг почувствовал плевок на щеке — на левой щеке — по ней что-то текло. Видно, плюнул он как следует. И когда я это почувствовал, почувствовал вполне, я остался стоять на коленях, не нарочно, а так уж получилось. Я не стал даже утираться. Пусть его течёт. И снова стал молиться, уже вслух. А раз я молюсь, надзиратель остался стоять, где стоял. Знаете, о чём я молился? — Он обвёл их взглядом.

— Я молился, — сказал он чуть погодя, — чтобы Бог внушил мне, что всё было правильно, ибо на то его святая воля. Я благодарил Господа за то, что мне плюнули в лицо, и не хотел этот плевок стирать. Пусть его высушит солнце или ветер, как на то будет его святая воля. Потом я поднялся на ноги. Воздел руки, то есть руку, я хочу сказать, и попросил Господа благословить этого юношу. Он сидел на койке и глядел в пол. Потом я вышел. Плевка так и не вытер. Шёл по Фидлерсборо с плевком на щеке. Я вошёл к себе и лёг на кровать. Окна были занавешены.

Брат Потс уронил голову. Взгляд его не отрывался от руки, лежавшей на колене.

Спустя какое-то время Яша Джонс спросил:

— А ваше стихотворение?

— Я лежал на кровати. Не спал, но и не бодрствовал. И вдруг услышал отчётливо, как звон колокола. Услышал слова. Тогда я соскочил с кровати, достал карандаш и попытался их записать.

— Вы можете их повторить? — спросил Яша. — Или лучше прочесть?

Брат Потс, нахмурив брови, склонил голову набок.

— Могу прочесть наизусть. Те слова, что запомнились.

— Прошу вас, — сказал Яша Джонс.

Брат Потс поднял вверх освещённое луной лицо — оно внезапно разгладилось — и закрыл глаза.

Когда любимый город мой
Уйдёт в пучину вод,
Молясь, я буду вспоминать,
Как нас любил Господь.

И захлестнёт всю жизнь мою
Всех нас один потоп.
Он смоет злобу и обиду,
И мир придёт потом.

Всё то, чего мне не дал Бог,
Всё — дар его, не долг.
Молюсь, чтоб, глядя на потоп.
Узнать я счастье мог.

Он выжидательно замолчал.

— Брат Потс, — сказала Мэгги. — Это так красиво. Право же, брат Потс, это так красиво, даже за сердце берёт.

— Спасибо вам. — Но глаза его были по-прежнему устремлены на Яшу Джонса.

— Да, — не спеша проронил Яша Джонс. — Стихи явно вызваны искренним чувством.

Лицо брата Потса снова сморщилось. Он мелко, словно дрожа, помотал головой.

— Но ведь так оно и получилось! Я слышал эти слова ясно, как колокольный звон, и записал их, как только нашёл карандаш. Но услышал я их всего раз, и теперь мне кажется, что, когда я их записывал, получилось не совсем то, что я слышал. Словно из них что-то ушло. Как вам кажется мистер Джонс?

Яша Джонс задумался, а потом пробормотал: «…с'ha l'abito dell'arte е man che trema».

— Простите? — спросил брат Потс.

— Это я вас прошу меня извинить, — сказал Яша Джонс. — Мне просто вспомнилась строка итальянского поэта Данте. Она всегда мне казалась трагичной. Есть мысль, или, скажем, было видение, но рука дрожит.

— Я вас понял, — уныло кивнул брат Потс. — Верно, рука моя дрожала.

— Разве это не всегда так бывает? — спросил Яша. — Со всеми, кто пытается жить духовной жизнью. Вот оно, видение, а глядишь…

Он развёл руками.

Брат Потс покачал головой.

— Но если бы я посмел попросить вас об одолжении, — он вытянул вперёд своё худое, встревоженное лицо, — если бы вы самую малость помогли мне доделать стих, чтобы он больше походил на то, что я слышал там, на кровати.

— Брат Потс, никто не может запечатлеть видение. Но если мы с вами об этом поговорим, быть может, что-нибудь к вам и вернётся.

Он стремительно поднялся, причём ноги у него не сдвинулись с места, а руки свободно повисли вдоль тела; поднялся лёгким, пружинистым движением, как танцор или фехтовальщик, и весело произнёс:

— Но размер стиха всегда можно исправить! Давайте пойдём в дом, к свету?

Они вместе зашагали по дорожке.

Бред проводил их взглядом.

— Вот чёрт! Ты бы видела, как он играет в теннис!

— Что, плохо? — спросила Мэгги, глядя на мужчин, уходивших по тёмной дорожке.

— Да нет, — сказал Бред. — Ещё как хорошо. Прекрасно. Но душегуб. Он из меня сегодня все кишки вымотал. Я так выдохся, что пришлось бросить игру.

В гостиной зажёгся свет — как видно, одна из настольных ламп.

— Я тысячи две истратил на побережье, обучаясь подаче. А он, наверное, миллион, судя по тому, как меня сегодня гонял. — Бред поглядел на реку. — Но я не очень-то в форме. Брюхо большое. И дыхание могло быть получше. И не от того, что я много пью. Одно время в Голливуде я и правда стал здорово закладывать. Но потом завязал.

Он продолжал смотреть на залитое луной заречье.

Чуть погодя Мэгги дотронулась до его колена:

— Я рада, что ты завязал.

— Спасибо, сестричка. — Он похлопал её по руке. И, не обернувшись к ней, сказал: — А вот с этим никак не справлюсь.

— С чем?

— С этой работой. Я овладел вершинами познания Фидлерсборо и на этом застрял, попал в загон.

— Не понимаю.

— Так в старину выражались те, кто охотился на горных козлов в Скалистых горах. Лезешь вверх, всё выше, рискуешь как дурак сломать шею и вот вышел наконец на вершину, и вон он стоит — великан, с рогами, как у бога, но далеко, пулей не возьмёшь и так не доберёшься: кругом скалы, пропасти, а у тебя головокружение. Крышка. Ты пропал. И тебе ничего не остаётся как мотать вниз, откуда пришёл. — Он мрачно помолчал. — Может, и мне лучше мотать вниз. Откуда пришёл.

— Не торопись, есть же время.

— Нет, я отдавал всё, что у меня было, — сказал он.

— И время и всё остальное. Работал каждое утро, а чуть не каждую ночь варил кофе и сидел допоздна, ты же слышишь, как я хожу за кофе. Смешно, знаешь… — Он умолк.

— Что смешно, Бред?

— Я уже много лет работаю по утрам. И баста. Если к полудню не вытанцовывается, тут уж будь уверен, как выражается Яша, что видение тебя не посетило. Боженька отвернул от тебя свой лик, и день пошёл насмарку. Но когда я писал свои первые рассказы там, в Дартхерсте, это бывало всегда поздно ночью. Занимаюсь или играю в бридж — и вдруг нападает беспокойство. Тогда вот полночи сижу в старом шерстяном халате и свитере, радиатор остыл, на окнах ледяные узоры, а я склоняюсь над своим старым «оливером», и в мою хибару течёт Ривер-стрит. Я и тут попробовал посидеть ночью. Понимаешь, воссоздать то состояние. Поколдовать, что ли. — Он невесело засмеялся. — Может, дать объявление о покупке старого «оливера»? — сказал он чуть погодя.

— Не надо тебе этого, Бред.

— Что-то же мне надо.

— Тебе надо просто успокоиться, — сказала Мэгги. — И стать самим собой.

— Ха, — буркнул он. — А знаешь, что мне сегодня сказала Леди из Шалотта, прекрасная Леонтина, когда я спросил у неё, что такое быть слепой?

— Не знаю, что сказала она, но вот ты, надо заметить, затронул странную тему.

— Пожалуй, ещё более странную, чем ты думаешь. Может, когда-нибудь я тебе расскажу… Но знаешь, что она сказала?

— Нет.

— Она сказала: «Быть собой, то есть мной — это всё равно что быть слепым».

— Не важно, что говорит Леонтина. А я говорю, что тебе только надо успокоиться и снова стать самим собой.

— Мне надо взять урок у брата Потса, — сказал Бред. — Надо, чтобы и на меня плюнул нигер, тогда и я услышу голоса.

— Не смей называть его Нигером! — закричала Мэгги. — Бедняга разбил старухе голову новым гвоздодёром, а всё, что он мог сказать на суде, — будто она сама его вынудила, и теперь он не может молиться и должен умереть…

— Слова «нигер» я никогда не употребляю и с трудом приемлю. Но в данном случае цитирую брата Потса. Он говорит, что употребил эго слово, чтобы прочувствовать плевок. А если бы не прочувствовал, не услышал бы голосов и…

Мэгги его не слушала.

Он встал и угрюмо на неё воззрился.

— Ничего ты не понимаешь.

— Чего я не понимаю? — спросила она. — Чего я не понимаю, дорогой?

— Что он совсем другой, этот фильм. Я ведь, правда в тупике. Парализован. Но мне надо поставить на него всё, до последнего цента. Тут пан или пропал. Если он выйдет, всё, что было до сих пор, ничего не стоит. А если не выйдет… — Он умолк. Пожал плечами.

— Сядь, — сказала она ласково.

— Шут его побери! Я же работаю, но ничего не складывается. Мне надо, чтобы нигер плюнул мне в лицо.

— Сядь, — повторила она. И хотя он так и не сел, продолжала: — Ты же добился больших успехов, Бред. Я читала в газетах, что ты там один из самых преуспевающих писателей. Если ты только успокоишься и…