Юрген Торвальд - Сто лет криминалистики

• Название: Сто лет криминалистики
• Автор: Юрген Торвальд
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 1974

Автор освещает историю применения естественнонаучных методов при раскрытии преступлений. В книге обстоятельно изложена история идентификации, токсикологии, а также судебной баллистики, на конкретных судебных делах показано, как внедрялись научно-технические средства в расследование преступлений.

---

Единственной, кто среди страхов и сомнений, казалось, не потерял самообладания, была Мария Лафарг. С высоко поднятой головой она вошла в комнату больного и велела позвать садовника Альфреда. Он подтвердил, что Мария передала ему мышьяк, купленный им, и мышьяк, купленный Дени, для изготовления ядовитой пасты против мышей, что он и сделал. Подозрения утихли. Но когда сестра Лафарга, Амена, на следующий день в стакане с сахарной водой, приготовленной Марией, обнаружила осадок, подозрения вспыхнули с новой силой. В ночь на 14 января в Легландье прибыл третий врач — Леспинас. Описание симптомов болезни Лафарга убедило его, что больной отравлен мышьяком. Но было уже поздно, и спасти больного не удалось. На рассвете 14 января Шарль Лафарг скончался.

Волнение, охватившее Легландье, не поддается описанию. И снова только Мария Лафарг сохраняла спокойствие и достоинство. В то время как повсюду распространялся слух, что Мария отравила мужа, она наедине со своей служанкой Клементиной готовила для себя траурный туалет. Одевшись во все черное и приведя в порядок свои бумаги, она направила нотариусу Лафарга завещание (не зная, что оно недействительно). Кузина Эмма была единственной из всей семьи, кто желал и получил возможность встретиться с Марией. Мучаясь от сомнений, девушка сообщила, что деверь Лафарга поехал в Брив, чтобы заявить на нее в полицию и мировому судье. Все еще симпатизируя Марии и в то же время опасаясь, что в обвинениях есть доля правды, она, улучив момент, спрятала у себя малахитовую коробочку, опасаясь, что если там действительно мышьяк, то это может быть использовано против Марии. Она сделала это, не задумываясь, из любви к Марии. В это же время садовник Альфред, охваченный паникой, закопал в саду остаток мышьяка.

Такую ситуацию застал мировой судья Брива, Моран, прибывший вместе со своим секретарем Виканом и тремя жандармами 15 января в Легландье. Мария Лафарг предстала перед судьей в таком глубоком трауре, что в первый момент его охватило чувство сострадания к напрасно обвиненной. Неохотно он слушал жалобы семьи и механически упаковывал собранные Анной Брён вещественные доказательства: молоко, суп, сахарную воду и рвотную массу больного. Альфред после короткого допроса показал, где закопал остатки мышьяка. Кроме того, он дал дополнительные показания о том, что первый раз получил от Марии мышьяк для приготовления пасты не 5 января, как говорил раньше, а еще в середине декабря, после ее поездки в Люберсак. Крысы, однако, не ели его пасты, и она до сих пор была разбросана по всему дому. Моран велел собрать пасту и послал одного жандарма допросить аптекаря Эссартье. Жандарм вернулся с сообщением, под влиянием которого отношение Морана к Марии Лафарг полностью изменилось. Было установлено, что Мария действительно купила большое количество мышьяка 12 декабря, то есть накануне отправки посылки с пирогом, после получения которого Лафарг так неожиданно заболел в Париже. Затем 2 января Мария снова появилась в Люберсаке и снова купила мышьяк «против крыс». 2 января! Накануне возвращения Лафарга из Парижа домой!

Моран вызвал к себе лечивших больного врачей, которым поручил произвести вскрытие трупа и установить причину смерти. При этом он заявил им, что ему стало известно о возможности обнаружения яда не только в пище, но и в трупе отравленного мышьяком. Больших успехов в этой области достигли парижские профессора Девержи и Орфила. Моран спросил врачей, известно ли им об этом и в состоянии ли они применить соответствующим образом химический способ для обнаружения яда в трупе. Барду, Масена и Леспинас ничего не знали о достижениях парижских профессоров, но тщеславие не позволило им признаться в своей неосведомленности. Посовещавшись, они согласились произвести все необходимые исследования. Им только хотелось бы привлечь на помощь коллег Лафоса и д'Альбэя, так как они имеют большой опыт химических исследований.

2. Состояние науки о ядах в XIX веке. Аппарат Марша

Вернемся немного назад и посмотрим, что представляла собой в тот исторический момент токсикология как наука.

«Раскройте тайну яда, покажите ее, и отравительница будет повешена!» — воскликнул сто лет назад Генри Филдинг, организатор лондонской криминальной полиции боу-стрит-раннер. Он сказал это тогда, когда соседи обвинили одну вдову в отравлении своего мужа. Но боу-стрит-раннеры не нашли в доме вдовы яда и не доказали, что она когда-либо приобретала его. Имелась только одна возможность — обнаружить яд в трупе ее мужа. Но ни один из врачей, к которым обращался Филдинг, не был в состоянии это сделать.

Уже прошло тридцать лет с тех пор, когда знаменитый голландский клиницист Герман Бёрхав считал установленным, что различные яды, сгорая или испаряясь, «дают типичный для каждого яда запах». Поэтому он предложил класть на горячий уголь вещества, в которых предполагается наличие яда, и контролировать их запах. Бёрхав первым пытался разрешить проблему обнаружения яда химическим способом. Если до него и предпринимались попытки подобного рода, то только судебными медиками при вскрытии трупов. Они были еще далеки от печального опыта XIX и XX веков, доказавшего, что за редким исключением невозможно путем осмотра трупа установить отравление.

Со времен Древнего Рима врачи и юристы имели весьма смутные представления о симптомах отравления. Считалось отравлением, если тело имело «сине-черный оттенок или было покрыто пятнами» или же «плохо пахло». Обычные трупные явления древние квалифицировали как признаки отравления. Суеверием было предположение, что сердце отравленного не горит в огне.

С древних времен через всю историю идет поток отравлений, случайных и умышленных. Аристотель в Греции и Цельс из Рима знали несколько растительных ядов, таких, как цикута и белена. Но лучше всего они были знакомы с металлическим ядом — мышьяком, который на протяжении последующих столетии превратился в яд ядов. Хотя сурьма (антимон и антимонил), ртуть и фосфор собрали свой ужасный урожай смерти, все же изобретенный алхимиком арабом Гебером в его дьявольской кухне в VIII веке белый, не имеющий ни запаха, ни вкуса мышьяковистый ангидрид стал беспримерным орудием смерти. Сколько убийств, совершенных с его помощью, остались тайной! Отравления при дворе французского короля и в княжеских замках XIV века, среди князей итальянского Ренессанса и в папствах той же эпохи были повседневным явлением. В памяти людей продолжали жить такие убийцы-отравители, как папа римский Александр VI и его сын, а также мрачная личность XVII века Теофания ди Адамо, которая не только сама убивала своей водой «аква тофава», представлявшей собой раствор белого мышьяка, но и продавала этот смертельный напиток многочисленным убийцам. Белый мышьяк получил такое распространение, что его называли «наследственным порошком».

Все знали, что мышьяк не имеет ни запаха, ни вкуса и что его легко подмешать в суп, печенье и напитки. Почти каждый знал также, что симптомы отравления мышьяком мало отличались от очень распространенной в те времена болезни холера нострас и что у полиции и судьи не было возможности неопровержимо доказать, имело ли место отравление мышьяком, пока преступник сам не выдавал себя, слишком открыто приобретая яд или имея свидетелей отравления.

В начале XIX столетия Георг Адольф Вельпер, физик из Берлина, полагал, что труп отравленного мышьяком человека не подвержен разложению. Иоганн Даниель Метцгер, с 1779 года профессор медицины и судебной медицины в Кенигсберге, описал синие пятна на коже трупа как типичный признак отравления мышьяком, приняв естественные трупные пятна за признак отравления. И все же именно в это время зародились первые признаки влияния приближающейся великой эпохи естествознания и в особенности химии на токсикологию.

Приблизительно в 1775 году первое основополагающее наблюдение сделал аптекарь шведского местечка Кёпинг Карл Вильгельм Шееле. Он установил, что белый мышьяк превращается в мышьяковистый ангидрид при добавлении к нему хлора или царской водки. Если эта кислота вступала в соприкосновение с металлическим цинком, то получался крайне ядовитый, пахнувший чесноком газ. Таким образом Шееле открыл газ — мышьяковистый водород, которому суждено было сыграть решающую роль в токсикологии. Через десять лет после этого прославившийся впоследствии создатель гомеопатии Самуил Ханеманн сделал открытие, что в подозреваемых жидких субстанциях, следовательно, и в содержимом желудка отравленного, мышьяк дает желтоватый осадок, если добавить немного соляной кислоты и сероводорода. Сероводород стал неотъемлемым реактивом для обнаружения металлических ядов.

В 1787 году Иоганн Метцгер, который так ошибался относительно трупных пятен, натолкнулся на примечательное явление. Когда он подогревал на углях субстанции, в которых подозревал наличие мышьяка, и держал над возникавшими при этом парами медную пластинку, то на ней оседал белый слой мышьяковистого ангидрида. Если же собрать белый мышьяковистый ангидрид в пробирку, добавить древесный уголь и нагревать пробирку, пока не загорится уголь, то пары ангидрида, проходя через уголь, превратятся снова в мышьяк, который осядет на более холодных стенках пробирки черными, черно-коричневыми металлическими пятнышками, так называемыми бляшками.