Людмила Матвеева - Мы в пятом классе

• Название: Мы в пятом классе
• Автор: Людмила Матвеева
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1982

Хотите знать, какие девочки в нашем пятом классе? Они все разные, как цветы. Одна девочка похожа на розу — такая же прекрасная, такая же царственная. Самая главная, самая лучшая, самая-самая во всем классе. Кто-то из девочек похож на звонкий колокольчик, кто-то на прилипчивый репейник, кто-то на нежную фиалку. Но есть у вас девочка, которая не обладает ни шармом розы, ни звонким смехом колокольчика. Она скромна и в общем букете не бросается в глаза. Но тот, кто сможет к ней приглядеться, уже не забудет никогда.

---

Мама сразу открыла дневник на той самой странице, где чёткими красными учительскими буквами было написано, что в субботу состоится родительское собрание, на которое явка всех родителей строго обязательна.

Мама прочла, закрыла дневник и ничего не сказала.

Меньше всего Серёжина мама была похожа на человека, который никогда в жизни не получал двоек и ничего не разбивал. Нет, она не производила впечатления бывшей отличницы и примерной ученицы. Да и что такое, по существу говоря, двойка? А что такое, если уж по-честному рассуждать, этот абажур под названием плафон? Пустяки, вот что это такое.

Серёжа стал ждать субботы. И как всякий человек, он не мог жить без всякой надежды. И он надеялся.

Вдруг мама не сможет отпроситься с работы: ведь у неё суббота часто — рабочий день. А вдруг она просто не захочет туда идти, на это собрание? Решит, что без неё там вполне обойдутся. Подумаешь, явка обязательна. А вот не пойдёт, и всё. Какой уж такой интерес на нём сидеть, на этом собрании? Скука, наверное, зелёная. Или мама вдруг про собрание забудет. Возьмёт и выбросит его из головы. Разве так не может быть? Очень даже может. Человек может забыть даже очень важное. Серёжа почти поверил, что мама про собрание забудет. Мало ли забот у мамы?

Суббота наступила очень быстро.

Мама пришла домой рано, надела свой самый нарядный костюм из золотых ниток и отправилась на собрание. Серёже она сказала:

— Из дому не уходи.

Дверь хлопнула, Серёжа стал ждать.

Он хорошо знал, о чём Нина Алексеевна расскажет его маме. Двойка по русскому и разбитая лампа под названием плафон. Ничего больше он не сделал плохого. И за эти две вины ему, конечно, попадёт — но что в этом страшного? Ну, влетит — не в первый раз в жизни. Почему же Серёжа так беспокойно мечется по комнате, выбегает в коридор, прислушивается к стуку дверей? И почему перед чем-нибудь плохим тоже бывает нетерпение? Скорее бы мама пришла, скорее бы всё это как-то кончилось. Хотя, если подумать, куда спешить? Серёжа сам не понимал. Он всё время смотрел на часы. Стрелки ползли медленно-медленно. Он поставил на газ чайник — вдруг мама сразу захочет пить чай? А она всё не шла. Чайник кипел вовсю, сыр на столе стал блестеть от жира и сворачиваться в корытца.

Хорошо тем, кто ждёт своих родителей около школы. Они там все вместе — Колбасник, Вовка, наверное, тоже. Девчонки. А Вовка удивляется — почему Серёжа не пришёл к школе. Вовка же не знает, что мама сказала — из дома не выходить.

Пойдут родители с собрания. Кого-то поругают, кому-то всыплют. Им лучше, потому что они ждут вместе.

И кто вообще придумал эти родительские собрания? Серёжа их всегда ненавидел. Когда дети жалуются друг на друга, это называется ябедничать. А когда взрослые жалуются на детей, это называется родительским собранием.

Серёжа махнул рукой, включил пластинку и решил больше не волноваться. Не будет, и всё. Он привязал бумажку к нитке и стал играть со своими кошками. Серёжа нёсся по квартире, а за ним — шуршащая бумажка, а за бумажкой — прыжками Паша, а за котёнком — Звёздочка. Весёлый тарарам. И пусть. Нельзя всё время предаваться печальным мыслям. Нельзя сидеть, оцепенев, и ждать плохого. Может, ещё ничего плохого и не будет. Вдруг мама не придаст такого уж большого значения этой несчастной двойке? И тем более — плафону. Подумаешь, большое дело — плафон. Возьмёт и простит мама. Скажет: «Что же ты, Серёжа, натворил? Больше так не делай». И всё, и забудет, и больше ничего об этом вообще не будет говорить. Разве так не бывает? Очень даже может быть! Эй, кошки, поймайте бумажку! Ему уже кажется, что сейчас самое главное — не дать Паше схватить бумажную мышь. Вовремя дёрнуть нитку, вовремя отскочить. А Пашка на своих не очень уверенных толстых лапах несётся изо всех сил и с разбегу проезжает по лакированному полу, как по льду. И короткий тонкий хвостик держит морковкой, а глаза у Пашки голубые, как у Звёздочки. И спинка жёлтенькая. Только у Звёздочки мех, а у Пашки почти пух — лёгкий, мягонький и всегда тёплый.

Притаился Пашка под шкафом, а Серёжа нарочно бумажку поближе подтаскивает — хватай, Паша, вот же она, коварная, хитрая мышь. Ты, Паша, отважный охотник на бумажки. Цапай её! Он, дурачок, выглянул одним глазом, вытянул лапу, напружинился — схватил! А бумажка, эта живая ловкая бумажка, которая на самом деле, конечно, мышь — уж Пашке-то это известно! — скакнула в сторону и смеётся над глупым котёнком Пашей. И Звёздочка смотрит снисходительно и мягко. Что взять с ребёнка? Вырастет, всему научится, гениальным будет. А пока, конечно, не так уж ловок, не так уж проворен. Вот и разъезжаются его слабые лапы. Смеётся Серёжа. Весёлый мальчик, Звёздочка рада, что пришла тогда именно к нему под дверь. Заботливый, добрый хозяин Серёжа. И Звёздочка погладила Серёжин тапок своим боком.

И тут дверь открылась, и мама пришла.

Она остановилась в дверях и смотрела на Серёжу очень долго, потом на Звёздочку, которая сразу отошла в сторону. На Пашу, который наконец схватил бумажку и делал вид, что сейчас её растерзает, потому что она мышь. Мама молчала, Серёжа вглядывался в её лицо, но ничего на нём не мог прочесть. Лицо было замкнутым. Она повесила пальто на вешалку. Золотой костюм делал маму совсем чужой, но главное, конечно, не костюм, а мамино лицо. И глаза смотрели на Серёжу холодно.

Когда Серёжа вырастет, совсем вырастет, и у него будут дети, он никогда не будет смотреть на них такими глазами. И никогда, что бы они ни сделали, у него не будет такого лица. Никогда и ни за что.

Серёжа выпустил из рук нитку и стоял перед мамой. Она отвернулась от него, выключила газ под пустым раскалённым чайником, сунула в холодильник тарелку с сыром. Всё это молча. Потом мама прошла в комнату, села на диван. Звёздочка отошла в дальний угол за шкаф, Паша, смекнув, что игры больше не будет, поплёлся за ней. Он был огорчён.

Мама смотрела в угол. Потом она сказала:

— Кошек чтобы завтра не было. Всё.

Серёжа даже не понял, о чём она говорит.

Как это — чтобы кошек не было, когда они есть? Кошка и котёнок, мама и сын, Звёздочка и Паша. Как же может быть, чтобы их не было? Они бегают, спят, едят, смотрят. Как же может их не быть?

Мама ушла в кухню, открыла кран, наливала воду в чайник.

Вдруг крикнула:

— Кошки на уме? А мать позорься на собраниях? Никаких кошек! Моду завёл! Ещё и простыни за кошками стирай!

— Мама! — тоже громко кричит Серёжа. — Мама, ты что? Послушай! Плафон можно заменить! Двойку можно исправить! При чём здесь кошки? Послушай же!

Она не слушала. И не видела, что он плачет.

«Даром преподаватели время со мною тратили…» — пела пластинка. Серёжа сам не замечал, что плачет.

Мама сказала:

— У меня не кошачья ферма.

В этот вечер Серёжа понял: самое страшное — когда кричишь, а тебя не слышат.

Защищайтесь, сударь!

Таня идёт из школы, размахивает портфелем и ловит ртом летящие навстречу снежинки. До чего весело, когда идёт снег. Маленькие такие красивые звёздочки садятся на рукав, на варежку, на воротник. А если на некоторое время высунуть язык, то на язык.

— Стой, ты куда?

Максим загородил ей дорогу.

Таня остановилась. Бывают же на свете такие прекрасные минуты. Максим загородил ей дорогу. Звенят снежинки. Красивая мама везёт в красивой красной коляске красивого толстого ребёнка. Всё вокруг нарядное, и как будто музыка играет там, за домами.

Максим смотрит серьёзно, глаза у него зеленоватые. Вязаная шапка надвинута на лоб, куртка распахнута. Максим всегда спешит, поэтому ему всегда жарко.

— Ты куда? — снова спрашивает он.

— Домой.

— Домой. Домой каждый дурак может пойти.

Она хочет спросить: «А ты куда?» А вдруг он позовёт её с собой? Может же так быть?

Но она не успевает ничего спросить. Максим толкает её в сугроб, наталкивает снегу за шиворот и не торопясь уходит.

Таня выплёвывает изо рта снег и сияет. Пальто никак не отряхнуть, и варежки насквозь мокрые. Как прекрасна жизнь!

— Максим, как тебе не стыдно? — говорит Оля Савёлова, которая тоже идёт из школы. — Мальчик, а бьёшь девочек.

Они стоят в стороне — Оля, Оксана, Лариса. Таня смотрит на них. Ну, кто предложит теперь Тане сбегать за пирожками? Или портфель поднести? Или ещё что-нибудь такое? Кто? А никто. Шепчутся девочки — что он в ней нашёл? Ноги косолапые, глаза кривые, рот… Ну разве это рот? Таня уходит от них. Пусть говорят что хотят. Нормальные у неё ноги, нисколько не косолапые. И глаза нисколько не кривые — глаза как глаза. И рот самый обычный — не слишком большой, не слишком маленький — как раз такой, как надо. Таня как-то не смотрелась раньше в зеркало. Никчёмное занятие — рассматривать себя, так ей казалось. А теперь иногда остановится перед зеркалом и смотрит. Хочется ей увидеть себя глазами Максима. Что он видит, когда смотрит на неё? Теперь она знает. Он видит худую девочку. Руки у неё тонкие. Глаза большие, серые. Рот весёлый — уголки губ немного приподняты, как будто девочка вот-вот улыбнётся.