Людмила Матвеева - Мы в пятом классе

• Название: Мы в пятом классе
• Автор: Людмила Матвеева
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1982

Хотите знать, какие девочки в нашем пятом классе? Они все разные, как цветы. Одна девочка похожа на розу — такая же прекрасная, такая же царственная. Самая главная, самая лучшая, самая-самая во всем классе. Кто-то из девочек похож на звонкий колокольчик, кто-то на прилипчивый репейник, кто-то на нежную фиалку. Но есть у вас девочка, которая не обладает ни шармом розы, ни звонким смехом колокольчика. Она скромна и в общем букете не бросается в глаза. Но тот, кто сможет к ней приглядеться, уже не забудет никогда.

---

Но сегодня что-то случилось, сегодня она не вышла ему навстречу. Он звал её громко, но в квартире было пусто и гулко.

У Серёжи внутри всё оборвалось: Звёздочки нигде не было. Совершенно автоматически он прошёл в кухню, положил на её блюдце кусок рыбы, остальную рыбу сунул в холодильник. Он сам не понимал, зачем всё это делает. Он уже знал — кошки нет.

Звёздочки больше нет у Серёжи. Как это могло случиться? Она, Звёздочка, никогда не выходила из квартиры, жила дома и никуда не стремилась. Даже на балкон не любила выходить, только смотрела сквозь балконную дверь на Воробьёв. А они прыгали по балкону, рядом, но не очень сильно занимали кошку. Смотрела, будто в кино. Не кидалась она на балкон даже ради охоты на Воробьёв. Наверное, Звёздочка помнила о своих прежних скитаниях по холодным улицам, когда она была ничьей кошкой. Тогда её не любили, не кормили, не звали Звёздочкой, не пускали спать на тёплый диван. И Серёжа был абсолютно уверен — кошка не убежит, не потеряется, не попадётся злым людям. Он был спокоен, а она пропала. Как? Почему? Этого он не знал.

Серёжа выбежал во двор — надо было что-то делать. Не должна же Звёздочка уйти далеко, где-нибудь она близко. И если услышит Серёжу, то обязательно отзовётся. Не может Звёздочка не отозваться, она же любит Серёжу. Она всегда мурлыкала, когда он гладил её. Прижималась боком к его ботинку. Жмурила глаза, когда он чесал её за ухом.

— Звёздочка! Звёздочка!

Серёжа бежал по дворам. Заборов не было, один двор переходил в другой двор, и Серёжа во всех дворах звал свою Звёздочку, и всё меньше надежды было в его голосе.

Стало темно.

Пьяный человек стоял у подъезда.

— Корову, что ли, ищешь? — и засмеялся, довольный шуткой. Голос у него был зыбкий.

Тусклая лампочка освещала приземистую фигуру в мятой шляпе с обвислыми полями.

— Кошку.

Серёже сейчас было не до того, какой человек перед ним. Может быть, как раз этот что-нибудь знает про Звёздочку.

— Кошку ищу. Не видели? Сама жёлтая, называется палевая. Мордочка чёрная и хвост чёрный. Зовут Звёздочка.

— Звёздочка — смех. Кошек так не зовут. — Тёмная тень покачалась перед Серёжей и погрозила пальцем. — Кошку зовут Мурка. Или, в крайнем случае, Барсик. Кота.

— А мою — Звёздочка. — И стал громко звать: — Звёздочка! Звёздочка!

Какие-то тёмные железные сараи, тяжёлые замки на дверях. А может быть, там Звёздочка. Забежала нечаянно, а её заперли на огромный замок. Сыро, пахнет противно. Прислушался — тихо. Серёжа пробирается в темноте и зовёт свою кошку, хотя и сам не верит, что дозовётся. Но и не звать не может. Самое трудное — смириться.

Никого. Пусто, тихо, как будто большой город совсем далеко. И дом, и мама, и школа где-то там, совсем в другой жизни. А Звёздочки здесь нет. Она любит чистоту, уют, тепло. Зачем ей этот мрачный закоулок чужого двора?

Серёжа уже собрался повернуть назад. На душе было пусто и горько.

— Стой! Кто идёт? — вдруг раздалось над его головой. — Отвечай, а то не обрадуешься.

Серёжа присел от неожиданности и замер на месте.

Его знает вся школа

В школьной раздевалке тесно, прямо столпотворение. Такое уж это место — школьная раздевалка: то никого нет, а то набьётся сразу целый класс, а то и два, а то и три. Кто-то пальто надевает, стукаясь обо всех локтями. Кто-то в одном сапоге прыгает и другой сапог ищет. Кто-то без всякого дела, просто для полного веселья у всех под ногами вертится.

— Оксана! Подожди меня! Вместе на сольфеджио пойдём!

— Максим! Ты куда? Я с тобой!

— С Колбасниками не ходим! Привет-салют!

— Девочки, девочки! Не видели мой шарфик? Красненький?

А Таня молча застёгивает пальто, суёт портфель под мышку. Толпа и гам, а она сама по себе. Сейчас она выйдет на улицу, и пускай одна, и пускай никто её не окликнет. Разве ей кто-нибудь нужен? Никто ей не нужен. В одиночестве даже удобнее о чём-нибудь подумать или помечтать. А может быть, опять сочинятся стихи. Может быть, Таня когда-нибудь станет поэтом, а поэты всегда одиноки и не поняты толпой, на то они и поэты, особенные люди: все говорят обычными словами, а поэты — стихами. Там, на улице, сегодня солнце и снег сверкает, как на ёлке. И пахнет яблоком.

Пятый «В» с гамом вываливается из школьной двери. Тихо становится в раздевалке, и нянечка Галина Никодимовна вздыхает:

— Ушли. Перепонки чуть не лопнули, откуда такие голоса у людей берутся? От витаминов, наверное.

Таня совсем уже собралась выйти, но вдруг в тишине раздевалки она услышала тихий плач. Где-то, за висящими пальто и куртками, кто-то плакал горько и тоненько и, может быть, уже давно.

Таня вернулась, заглянула за пальто — никого. В другой угол посмотрела. А там, прижавшись к стене, укрывшись за вешалкой, сидел на корточках маленький мальчик и, закрыв ладошками лицо, тихо плакал. Плечи вздрагивали под синей стёганой курткой, и ладони были чумазые. Таня кинула портфель на пол и присела возле мальчишки.

Что можно сказать человеку, который плачет и спрятался, чтобы никто не видел его слёз? Который самолюбиво ушёл в угол и ни с кем не поделился своей бедой? Что можно сказать? Самое глупое говорить плачущему человеку: «Не плачь». Он бы и сам, наверное, не стал, если бы мог не плакать. А уж если так получилось, то почему, собственно, не плачь? Таня посидела некоторое время около мальчика, а он всё всхлипывал и подвывал тихонько и очень жалобно. Он не знал, что Таня здесь, рядом.

— Меня зовут Таня, — тихо сказала Таня, — а тебя?

Он убрал ладони от лица, повернулся к ней, зарёванный и сердитый, щёки в каких-то мраморных разводах.

— Не твоё дело. Пристаёт ещё.

Он утёрся рукавом и пошёл из раздевалки. А Таня нисколько не обиделась и пошла с ним.

Он шагал по улице, маленький мальчик, сердито смотрел перед собой, но Таня видела, что он посматривает и на неё, и в глазах у него была печаль, но было в них и любопытство.

— Ты в первом классе, — сказала Таня, — как ты думаешь, почему я догадалась?

— Делов-то. Меня вся школа знает.

— Такой уж ты знаменитый человек нашёлся.

Он вдруг перестал сердиться, вздохнул тяжко и прерывисто, как вздыхают маленькие дети после долгого плача.

— Не знаменитый, а трудный.

И вдруг добавил важно:

— Директор Лидия Ивановна сказала, что за всю педагогическую практику не встречала такого, как я, трудного.

— А что в тебе такого трудного? Человек как человек.

Он задумался. Действительно, вопрос не простой, особенно для того, кому всего семь лет.

— Трудный, и всё. Из-за дисциплины. У всех есть дисциплина, а у меня нет никакой дисциплины. Я сам не знаю почему. Я хочу у окна сидеть, а она говорит — пересядь. Я говорю — не хочу. А она говорит — выйди из класса, ты мне мешаешь работать. Я говорю — больше не буду. Она говорит — ты всегда обещаешь. Я говорю — в последний раз. А она говорит — было уже сто последних раз.

Он уже не вздыхал и не всхлипывал. Глаза весело блестели. Свои битвы с учительницей он переживал азартно, ему, видно, казалось, что правда на его стороне. Никакого раскаяния в его тоне не было.

— А чего же ты тогда расстроился? — спросила Таня осторожно.

Он вдруг остановился на полном ходу.

— Кто расстроился? Я расстроился? Ещё чего! Ты, может, думаешь, я ревел? Да я вообще никогда не реву в своей жизни. Мне хирург вывихнутую ногу дёрнул, я ни одной слезы не выронил. Хирург сказал — десантником будешь. Поняла?

— Поняла, — весело согласилась Таня.

Ну до чего симпатичный мальчишка. Таня никогда таких не видела. Маленький, он и есть маленький. О чём с ним говорить? Ничего он не поймёт. Так думала она до этой встречи. А откуда она знала их, маленьких? Да и какие они, маленькие? Вот перед ней человек — у него свои проблемы, свой характер, своя гордость, между прочим.

Он очень нравится Тане, этот мальчишка. С ним ей легко и просто, и хочется Тане ему помочь, защитить его, отогнать от него неприятности.

— Я вон там живу, около почты, — сказал он. — На нашей почте знаешь какие марки! Есть звери, есть спорт. А есть знаешь что? Космос! Закачаешься.

Космос нравился ему больше всего — это было ясно.

До почты было уже совсем близко, и Тане стало вдруг жалко, что сейчас он уйдёт. Так славно было идти с ним и разговаривать о чём угодно. Она не задавала ему лишних вопросов: это было бы неделикатно, да и чувствовала, что он ей не ответит. О чём он плакал в раздевалке? Почему его ругает учительница? Всё это, может быть, выяснится со временем. А пока никто уже не плачет, вот он шагает рядом с Таней своей независимой походкой, ушанка криво держится на его стриженой голове, варежки на тесёмках свисают из рукавов куртки, чтобы не потерялись. И снег садится на его шапку и на куртку.

Он махнул рукой и вошёл в высокую арку. На расстоянии он показался Тане очень маленьким. Большой дом, высоченная арка, а там, в глубине, идёт мальчик с пальчик, совсем затерялся. А он обернулся и крикнул: