Мэри Рено - Тезей (другой вариант перевода)

• Название: Тезей (другой вариант перевода)
• Автор: Мэри Рено
• Жанр: История

---

Дорога успела зарасти, стала почти такой же дикой, как была, когда открыли подземелье... А я теперь был не так гибок, как тогда, - пару раз нога соскальзывала, срывался, - но в общем спустился, без особого труда.

Он сидел, опершись спиной о скалу и глядя в море, и - похоже - не двигался уже много часов. И не обернулся, пока я не подошел совсем близко. Я знал, как он подвержен настроению, с первых лет, но такой перемены не видывал никогда: казалось, тоска высосала из него даже молодость, от его цветущего обаяния и следа не осталось... Там сидел хорошо сложенный мужчина; и лицо его можно было бы назвать красивым, если бы в нем была хоть капля радости... Но оно было угрюмо, иссушено заботой, - как лицо крестьянина над издохшим волом. Это я увидел прежде всего: страшную утрату, и незнание как жить дальше.

Он поднялся на ноги и даже не удивился, увидев меня... На его спине остались глубокие красные отпечатки от камня...

- Я думал, ты остался в Афинах присмотреть за братом, - сказал я. - Он едва жив, а я целый день тебя ищу...

Он вздрогнул, в отчаянии ударил себя рукой по бедру:

- Святая Мать! Я должен был знать это!..

- Тогда мне не пришлось бы рвать сандалии на этой козьей тропе. Но я полагаю, ты сам себе хозяин... Ладно, если хочешь помочь брату, то тебе стоит поторопиться чтоб не опоздать. Двигай!..

Он пошел по тропе, потом остановился... Я подумал, он возмущен, что его выследили здесь, и принимает это слишком близко к сердцу, что бы там ни привело его сюда... Он молчал. Нахмурился, в глазах тревога... А мое нетерпение было, наверно, заметно... Наконец он выжал из себя:

- Я не знаю... смогу ли помочь ему теперь. Ты... уверен, что он звал меня?

- Он не может звать. И дышать тоже уже почти не может!.. Идешь ты или нет?

Он постоял еще, всё с тем же замкнутым тяжелым видом, не глядя мне в глаза... Потом:

- Хорошо, - говорит, - я попытаюсь, раз так. Но если он меня не захочет - мне придется оставить его как есть.

И пошел прямо вверх, - легкий, как кошка, несмотря на свой вес, срезая по скале повороты тропы. Его длинные руки позволяли ему ухватиться где угодно. Я поднялся следом за ним по тропе и ушел к себе.

Его так долго не было - я уж подумал, он снова где-нибудь заблудился. Наконец у двери раздался его голос, но когда дверь открылась - первым вошел Акам. Он был одет, умыт и причесан; и хоть глаза провалились в черные ямы и весь он был измотан до предела, - но дыхание было спокойным. Ипполит шел за ним, обнимая его за плечи. На мой взгляд, он выглядел немного лучше своего пациента; казалось, оба они не спали по многу ночей.

- Отец, я должен отплыть завтра. Может Акам поехать со мной? Я хочу взять его в Эпидавр, там мы его поставим на ноги. Если он останется здесь, ничего хорошего не выйдет.

Я посмотрел на них... Все еще не верилось, что Акам вообще стоит на ногах...

- Завтра? Что за ерунда! Ты погляди на малого... - Акам кашлянул и сказал мне, что чувствует себя хорошо, - но до чего хрипло сказал... - И послушай его! - говорю.

- Но тут всего один день плавания.

Я знал этот его вид: с тем же успехом можно беседовать с ослом, который не хочет двинуться с места... Но я сказал:

- Принцы не могут собираться в путь за ночь, словно конокрады. Пойдут разговоры... Приходите с этим на будущей неделе.

- Ему надо уезжать сразу, отец. Ты просил меня помочь ему - это единственный способ...

Мальчик подвинулся к нему и обнял, - но не повис на нем, чтобы я не подумал, что это от слабости...

- Но к чему такая спешка? - Все казались околдованными, я ничего не мог понять. - Еще вчера у тебя не было никаких неотложных дел, а писем мы не получали за это время. Я полагаю, ты мог бы подождать, чтобы отбыть достойно и дать брату возможность хоть отдышаться перед дорогой.

- Отец, я должен ехать. - У него снова был тот же загнанный вид, что на Скале. - Я должен. Мне было знамение.

Я подумал, как он сидел всю ночь без сна на Скале, словно ночная птица, и почуял касание сверхъестественных сил. Стало жутко, не по себе... Спросил:

- От Богини?

Он помолчал, - рот сжат, складка меж бровей, - потом кивнул.

Я устал как собака: день работы, вся эта кутерьма, да еще лазай по скалам, ищи его...

- Ладно, - говорю, - езжайте. Это, наверно, не хуже, чем душить его здесь дымом. А кто из вас скажет его матери? - Оба молчали как глухонемые. Конечно, никто. Это удовольствие достанется мне...

Я пошел сразу, чтоб поскорей с этим покончить. Федра так и не вставала; лекарь дал ей макового отвара, но она не спала и угрюмо смотрела на дверь. Я начал с новости, которая должна была ее порадовать, и рассказал, что Ипполит уезжает, а потом уже заговорил о ее сыне. Она напряглась и стиснула руки, но когда я закончил - молчала; и я сразу ушел.

На другое утро мои сыновья уезжали. Шел дождь, и я послал Акама под тент... Ипполит прощался со мной на корме. Завернулся в черный плащ, волосы прилипли к щекам от ветра и дождя... Вот такие бывали и у его матери иной раз на охоте... Но ее секреты от меня были не темнее, чем тень листа на воде, ее я всегда понимал.

Под самый конец он глянул на меня, будто хотел что-то сказать... Эта его спешка была очень странной: я ничем вроде его не задел, почему он так скрытен со мной?.. Мне показалось, что в глазах его что-то мелькнуло, - но он никогда не был из разговорчивых. Капитан крикнул: "Отдать швартовы!", мокрые спины гребцов склонились над веслами... Я не стал ждать, пока они выйдут в открытое море.

4

Наступила осень. То лето я провел дома, потому у меня было меньше дел, чем в прошлые годы в это время. Дом казался пустым: ведь не обо всем станешь разговаривать со слугами, а больше поговорить было не с кем. Аминтор давно погиб в какой-то семейной стычке, не стоившей его меча... Я научился одиночеству до этих последних недель, что провел с сыновьями.

Корабль из Трезены привез мне письмо... Ипполит писал, что Акаму много лучше, он ездит в святилище лишь каждую третью ночь, чтобы принимать лекарства и спать там в роще... "Теперь ты простишь мне наш отъезд, отец? Я уезжал не по своей воле. Никто другой меня не научит тому, чему я учился у тебя. И мне было хорошо с тобой..."

Письмо было на двух восковых табличках, и воск был сильно истерт, словно он долго думал над ним. Я убрал его в сундук, где были вещи его матери.

В доме было так тихо, что можно было бы надеяться и на покой; но лишь только сын ее уехал, Федра начала страдать. Сначала, что у него там будет припадок и он умрет вдали от нее; потом, - когда появились добрые вести, что он ее забудет... Она беспрерывно болела, но врачи ничего не могли определить, кроме этой тоски по сыну. Я пытался ее убедить: разве, мол, это любовь - хотеть, чтобы он вернулся недолеченным? Эти приступы могут покалечить не только его жизнь, но и его царствование; по правде говоря, он вообще не сможет править... Я боялся, она разъярится, но она сказала мягко и робко:

- Ты прав, Тезей. Но мне нет покоя ни днем ни ночью, мне все время чудится, что он там в какой-то опасности и бог предупреждает меня... Сделай для меня лишь одно: позволь мне самой поехать в Трезену и побыть там немного у твоей матери. Я повидаю и врачей в Эпидавре... Позволь мне поехать, ведь я не так уж много прошу.

- Не так уж мало, - говорю. - На Крит - другое дело; но Трезена заставит людей думать, что я тебя сослал. Нам лучше обойтись без таких сплетен.

Плыть на Крит было поздно, уже начались штормы.

Я оглядел ее комнату. Мешанина платьев и украшений: тряпки висят и валяются где попало, пузырьки, кувшины, зеркала, повсюду горшки с лекарствами... И в этой тесной, захламленной клетке - теплый спертый воздух, полный женских запахов. Вспомнил, как всё здесь было когда-то: в распахнутые шторы вливается солнце; чистое полированное дерево; пахнет пчелиным воском, лимоном, чабрецом; на нетронутой постели - лук и шелковая шапочка; к оконному косяку прислонена лира, на подоконнике - крошки для птиц...

Это место было осквернено и загажено - я ненавидел его теперь, мне хотелось исчезнуть отсюда... Но море было заперто штормами до весны, и я сказал:

- Прекрасно. Мы вместе поедем в Трезену и навестим мальчика. Тогда ни у кого не будет сомнений на этот счет.

Она снова предложила, что поедет одна; она, мол, не будет там в тягость...

- Конечно, - говорю, - до тех пор, пока не поссоришься с Ипполитом. Он там уже хозяин в доме, полный хозяин, и ты будешь его гостьей. Любое свое недовольство ты сможешь высказывать только мне.

Я послал гонца по сухопутью, через Истм, чтоб известить о нашем приезде; но дороги были разбиты, он где-то свалился в овраг, его подобрали и лечили невежды... Так что когда мое письмо попало туда, мы сами уже тронулись в путь.

Когда Акам разболелся, афинские жрецы заявили, что это кровь Паллантидов, убитых давным-давно в войнах отца, пала проклятием на мой род. Мне казалось, их побудила просто зависть врачей к коллегам в Эпидавре, а не какие-то там знамения; но чтобы успокоить и умилостивить Благосклонных, если они на самом деле были разгневаны, - я распустил слух, что увожу свой кровный грех из Афин и вернусь назад очищенным.