Назар Гельдыев - Мелодия Секизяба (сборник)

• Название: Мелодия Секизяба (сборник)
• Автор: Назар Гельдыев
• Издательство: Магарыф
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1985

Книга «Мелодия Секизяба» — об одном из древних народов Востока — туркменах, которые ткут самые прочные и красивые ковры, выращивают самых лучших скакунов — ахалтекинских коней, бесценный золотистый каракуль, известный всеми миру.

Н. Гельдыев пишет о красивых, сильных людях, которые строят самый большой по протяжённости Каракумский канал, о людях, которые превращают пустыню в цветущий оазис. И вместе с тем, эта книга — о детстве, юности. Роман написан своеобразным, мастерским, умелым пером.

---

И Дохов подошёл к Акгыз.

— Я надеюсь, ты поняла теперь, в чьи руки ты попала, — сказал он, стараясь, чтобы его слова звучали добродушно. — Ты, похоже, рассчитывала, что этот джентльмен отпустит тебя подобру-поздорову, но ты ошиблась — стоило мне сказать слово — и вот ты здесь, как птичка в клетке, в полном моем распоряжении.

И он положил ей руку на плечо.

— Как птичка в клетке, — повторил он. Ему понравилось это выражение, и ему нравился в эту минуту он сам, и нравилось представлять, какую мину скорчит капитан Джарвис, узнав, что эта понравившаяся ему девчонка ублажает в постели не его, капитана Джарвиса, англичанина и джентльмена, а Дохова, якобы, неспособного справиться даже с собственной женой.

— Так что ты в полной моей власти, понимаешь? И от того, как ты будешь себя вести, зависит, как дальше сложится твоя жизнь. Скажу тебе честно, — продолжал Дохов, описывая, как коршун, круги по камере, прислушиваясь к своим словам и очень довольный собой, — скажу тебе честно, ты не в моём вкусе, как женщина. — Но так и быть, если ты станешь верной и преданной мне, с тобой не случится ничего плохого. Ну так как, моя птичка? — И с этими словами он положил ей руку на грудь.

Пощёчина, которую он получил в ту же секунду, была такой сильной, а главное, неожиданной, что Дохов чуть не упал.

— Что ж, не хотела стать моей добром, станешь силой, — процедил он и набросился на Акгыз.

Несмотря на свою ненависть, Акгыз почувствовала, что сил её хватит ненадолго: Дохов оказался жилистым и сильным, в ненависть эти силы только удвоила. Вывернувшись из последних сил, Акгыз схватила стоявший посередине комнаты стул и занесла его над головой. Дохов невольно отшатнулся, и в эту же секунду ещё одна пощёчина, на этот раз от капитана Джарвиса, бросила его в угол.

— Я так и думал о вас, Дохов, — сказал англичанин. — Но на деле вы оказались ещё омерзительнее.

Дохов невольно потянул руку к кобуре. Англичанин презрительно усмехнулся:

— Это был бы последний выстрел в вашей жизни, господин Дохов. Я не советую вам больше шутить подобным образом.

И Акгыз снова очутилась в кабинете Джарвиса.

— Дела очень плохи, — сказал он. — Очень плохи, Татьяна Михайловна. Десять минут назад пришла телефонограмма, где сообщается, что состав с отрядом Ораза Сердара был взорван в то время, когда он проходил через мост. Весь отряд погиб. Это уже не просто кража винтовок, и спасти вас может только одно: вы должны назвать своих соучастников и их местонахождение. Вы знаете то и другое. Я понимаю, что вам нелегко, но иного выхода у вас нет — вам грозит смерть. Я, капитан английской армии Джарвис… я прошу вас не делать непоправимого.

Он отвернулся. А в измученном мозгу молодой женщины билась только одна мысль: «Успели. Молодцы». Она увидела свинцовое от усталости и недосыпания лицо их командира Мергена Бабаеве. И лицо Батыра, славное и простое лицо высоченного, неуклюжего парня с широкой спиной и нежными руками — он тоже был там, она знала это, она чувствовала. Внезапно она поняла, что сил у неё больше нет. Отряд Ораза Сердара больше не существует, а это самое главное…

Она сказала вдруг по-английски:

— Спасибо вам за сочувствие, капитан. Но я ничего не могу вам сказать…

Окровавленную, в разорванной одежде утром следующего дня её выволокли на улицу. На площади уже была сооружена виселица и согнан народ: рабочие железнодорожной станции, крестьяне окрестных аулов, случайные люди, оказавшиеся на площади. Несколько солдат подтащили девушку под самую виселицу, стоять она не могла. Ей набросили на шею петлю.

Дохов зачитал приказ. И тут, собрав оставшиеся силы, Акгыз гордо выпрямилась. Её шатало из стороны в сторону, но когда она заговорила, голос её, поначалу едва слышный и слабый, становился всё громче с каждым словом.

— Я умираю за правое дело. За всех бедняков, за всех обездоленных, И перед смертью я говорю вам — большевики победят, потому что с ними народ, а там, где народ, там и победа. Скоро настанут иные, прекрасные времена. Я говорю вам — и революция победит, Прощайте, товарищи!

Дохов в бешенстве махнул рукой:

— Давай! Скорее. Тяни верёвку!

Солдат стал медленно и с натугой натягивать верёвку. Петля стянула шею Акгыз, лицо её стало наливаться кровью, она пыталась ещё что-то сказать, но не могла.

И тут вдруг воздух вспороли винтовочные выстрелы. Толпа, смяв редкие цепи солдат, в панике бросилась кто куда, спасаясь от группы конников, непрерывно стрелявших по белогвардейцам; впереди с обнажённой шашкой на прекрасном тонконогом ахалтекинце летел широкоплечий джигит, который одним ударом перерубил верёвку; двое других, скакавших чуть сзади, легко подхватили невесомое тело девушки и один из них, низенький и крепкий, словно его выковали из одного куска железа, бережно положил тело Акгыз поперёк седла. Остальные, непрерывно стреляя и крутясь на горячих конях, без промаха поражали вражеских солдат. И вдруг всё стихло, только остались на земле тела нескольких солдат и Дохова…

Мы не станем придумывать, как закончилась эта история о мужчине по имени Батыр Мурадов, и женщине по имени Акгыз — остались ли они живы, пройдя сквозь грозные испытания, выпавшие на долю всего народа, или отдали свои молодые жизни за его счастье. Это нам неизвестно. Но то, что слова, сказанные Акгыз, оказались правдой — это мы знаем. Оглянитесь вокруг — и вы увидите, что всё, о чём она говорила тогда, — сбылось…

Фронтовая тетрадь

Фронтовыми тропами

Это было вскоре после того, как мы отметили тридцатилетие окончания войны. Мы уже спали, но проснулась от стука. Я взглянул на часы. Два часа ночи. Никто не мог стучаться к нам в такое время. Но может быть что-нибудь стряслось у соседей и им нужна наша машина? Такое уже однажды было. Совершенно сонный, я ничего не мог сообразить, когда стук повторился.

— Нуры, — сказала мне жена. Нуры, проснись. Надо открыть калитку.

Прежде, чем выйти во двор, я подошёл к окну и, прикрыв ладонями глаза, попытался разглядеть что-нибудь. Мне показалось, что я вижу какой-то силуэт, но всё было ещё как во сне — нечётко и зыбко. К тому же ночь была тёмной, и деревья вокруг нашего дома разрослись этим летом особенно пышно. Надо было выходить.

Одевшись кое-как, я вышел на улицу. Темно, на небе лишь слабые звёзды. Я подошёл к калитке и взялся за щеколду, но остановился. Нет, я не боялся ничего — я прошёл всю войну и в мирное время у себя дома мне был не страшен никто — просто рука помедлила сама, прежде чем открыть.

— Кто там?

— Мне нужен дом Нуры Караева, — ответил мне женский голос. — Мне сказали, что это где-то здесь.

— Это здесь, — сказал я и открыл. Но я ничего не понимал, потому что не было и не могло быть неизвестной мне женщины, которая поздней ночью разыскивала бы мой дом.

— Входите, — сказал я.

Женщина вошла. Я не сумел разглядеть её, заметил только, что она была высокой и крепкой, И немолодой, В руках у неё был какой-то угловатый чемодан и большая плетёная корзина. Женщина смотрела на меня, и, не знаю почему, мне вдруг стало не по себе. Так прошла минута. За моей спиной скрипнула дверь и раздался голос жены.

— Кто это, Нуры?

Я не успел ничего ответить. Я не успел ничего сообразить, потому что, услышав моё имя, женщина выронила из рук чемодан и корзину, и, глядя мне прямо в лицо каким-то мятущимся взглядом, не то сказала, не то спросила:

— Значит, это дом Нуры Караева… а Нуры…

— Я Нуры Караев.

И тут произошло то, чего ни я, ни, конечно, жена не могли ожидать. Женщина, не сводя с места взгляда, приблизилась ко мне вплотную, потом я почувствовал, как две руки обвились вокруг моей шеи и что-то влажное коснулось моих щёк.

— Нуры, Нуры Караев, — услышал я у своего лица, потом женщина отодвинула от меня своё лицо, по которому частыми бусинками текли слёзы и повторила:

— Нуры… Нуры Караев.

Я стоял недвижим, словно глаза мне застлало дымом. Я не знал этой женщины, я был готов поклясться в этом, я никогда её не видел, и всё-таки какая-то мягкая лапа стала сжимать мне сердце.

— Нуры Караев…

Не вытирая слёз, женщина бросилась к моей жене. Не говоря ни слова, она обняла её и поцеловала, а потом, плача и смеясь в одно и то же время и не выпуская из объятий мою жену, сказала:

— Нуры… братик… Ты не узнал меня. Ты забыл войну. Я Надя, Надя Чёрных. Я нашла тебя, Нуры… я тебя нашла.

Нет, я не забыл войны. Я не забыл её. Недаром сжимала мне сердце мягкая лапа; я не забыл войны, как не забыл её никто. Дым, что застилал мне глаза, был дымом военных лет, а когда он рассеялся, я, немолодой уже человек, обнимал эту немолодую женщину, как обнимал когда-то, тридцать с лишним лет тому назад.