Мануэль Пуиг - Любовь в Буэнос-Айресе

• Название: Любовь в Буэнос-Айресе
• Автор: Мануэль Пуиг
• Издательство: ПОЛИНА
• Жанр: Эротика
• Год: 1993
• ISBN: 5-89942-244-5

Мануэль Пуиг создает мозаичную картину латиноамериканской современности в виде тонко стилизованного коллажа из стереотипов популярной словесности — песенок в жанре танго, мелодраматических кинороманов, литературной и кинематографической фантастики, бытовых радиопьес, модных и женских журналов, образцов рекламы, что сближает его повествовательную технику с принципами поп-арта. Обо всём этом и не только в книге «Любовь в Буэнос-Айресе».

---

Выполнен разрез по внешней стороне бедра с целью обнаружения перелома кости. Установлено место перелома, а также наличие вокруг большой кольцевой зоны кровотечения

Детали, опущенные при составлении официального акта аутопсии

После смерти человеческое тело претерпевает изменения, общие для представителей всех возрастов и рас (за исключением редких случаев, когда ряд известных заболеваний вызывает в организме определенные отклонения). В теле Леопольдо Друсковича засвидетельствованы были общераспространенные изменения.

Сердце: уже через несколько часов после наступления смерти в сердце начинается процесс затвердевания тканей; сначала цепенеет левый желудочек и, сжимаясь, опустошается почти целиком, затем правый — опустошаясь до половины; первые полтора часа кровь еще сохраняет свою текучесть, позже коагулируется.

Кровь: она, как уже было сказано, коагулируется в сосудах, оставаясь жидкой лишь в случае асфиксии; позже в ней поселяются и размножаются кишечные бактерии.

Мозг: процессы трупного распада развиваются в мозгу очень быстро, симптомом чего служит появление серо-зеленой окраски в заполненных газом пустотах.

Полость рта: наиболее значительные изменения происходят под влиянием десикации после того, как рот остается открытым; кроме того, вследствие окаменения жевательных мускулов на языке обозначаются отпечатки, оставленные зубами.

Зубы и челюсти: зубы в наименьшей степени подвержены омертвению и потому часто служат для опознания трупа; однако воздействие воздуха и повышенной влажности могут ускорить их распад.

Пищевод и носоглотка: нередко загрязнение их желудочными нечистотами, происходящее во время агонии и, затем, транспортировки трупа.

Бронхи и гортань: то же самое, несмотря на то, что органы эти принадлежат к дыхательной, а не пищеварительной системе.

Легкие и плевра: в легкие и плевру также может попасть содержимое желудка; происходит это двумя путями: либо вследствие кислотного обмякания легкого, которое распространяется на плевру и пищеварительный тракт, разрушая их и открывая доступ желудочным отходам, либо, наоборот, вследствие трупного размягчения пищевода с последующим прободением плевры; в любом из этих случаев в легких и плевре обнаруживается бурая жидкость с резким кислотным запахом.

Печень: при надрезе из нее выступает — сама или после нажатия грязно-красного цвета пенящаяся кровь. Наполненные газом пузырьки могут появляться в разных количествах, в зависимости от чего весь орган приобретает губчатый вид, либо пенистый эффект возникает лишь в месте разреза.

Желудок: его клапаны с обеих сторон сжимаются до полного закрытия; затем, с началом общей релаксации, клапаны эти и их сфинктеры также разжимаются. Содержимое желудка может мало-помалу перетечь в полость рта, в особенности если переменить положение трупа; вскоре наступает черед самопоглощения желудка под воздействием его собственных соков или желудочной кислоты, выделенной перед наступлением смерти — вследствие чего слизистая оболочка приобретает особую прозрачность и в конце концов полностью исчезает; подслизистая также претерпевает подобную трансформацию, изменяя свой цвет, покуда, наконец, мышечная ткань не обмякает, в свою очередь, и стенка желудка — сама собою или при малейшем контакте — не прорывается; содержимое желудка выливается в брюшную полость, где продолжает свое растворяющее действие, поглощая прежде всего жировую ткань.

Кишечник: стенки кишечника, растянутые образующимися в нем после смерти газами, становятся тонкими и бледными; газы скапливаются в верхней части кишечника, в то время как кровь стекает в нижнюю его часть, в область таза, который вследствие этого приобретает синеватую окраску.

Мужские половые органы: мышцы полости, в которой находятся семенники, также подвергаются трупному затвердеванию, в результате чего содержимое их вытесняется в мочеиспускательный канал, по которому может быть извергнуто наружу.

Мышцы: вскоре после наступления смерти, часа через два-четыре, начинается трупное оцепенение, то есть сокращение и затвердевание мышц; причиной этого является сжатие тканей под воздействием образующихся в мертвом теле кислот.

Скелет: он не претерпевает сколь-нибудь значительных изменений; разложение костного мозга наступает сравнительно нескоро.

Глава XV

Грета Гарбо (знаменитая танцовщица, только что с успехом выступив со своей балетной труппой, вернулась в номер в берлинском «Гранд-Отеле», чтобы разделить радость с дорогим для нее человеком, однако тот не пришел; уже поздно, оркестр, весь день игравший в холле несколькими этажами ниже, умолк, музыканты расходятся). Вот и музыка смолкла... Какая сегодня вечером тишина! Никогда еще не было так тихо в «Гранд-Отеле»... (на глаза ей попадается корзина с цветами от поклонников). Эти цветы навевают мне мысли о похоронах. А тебе, Сюзетт?

Преданная служанка. Просто каллы, мадам.

Грета Гарбо. Сюзетт... прошу тебя, позвони в номер барона... (Служанка набирает номер, слышны гудки, никто не отвечает)

Преданная служанка. Не отвечает, мадам.

Грета Гарбо (не зная, что ожидаемый ею барон фон Гайргерн, ее любовник, со вчерашнего дня лежит, убитый, в своем номере). Попробуй еще раз, Сюзетт... (тихо, самой себе). Приди ко мне, любимый... ты нужен мне. Вчера я всю ночь не сомкнула глаз. Я была уверена, что ты придешь...

(«Гранд-Отель», Метро-Голдуин-Мэйер)

Буэнос-Айрес, 22 мая 1960 года

Прождав целый день в квартире Леопольдо Друсковича, Гладис получила чемодан с вещами, высланный ей матерью из Плайи Бланки. Она даже не смогла дать на чай курьеру, так как тот не мог разменять ей банкноту в десять тысяч песо, которую Лео оставил под тяжелыми толедскими ножницами. Первым делом она извлекла из чемодана пузырек с транквилизатором: всю ночь она не сомкнула глаз и теперь ей просто необходимо было дать отдых нервам. На часах было 18.23. Несколькими часами раньше Лео сообщил ей, что имя нового аргентинского участника, избранного на фестиваль в Сан-Паулу, будет опубликовано в вечернем выпуске крупной газеты, который выходит в 19.00. Примерно в половине восьмого, как обычно, почтальон должен сунуть газету под дверь, а три часа спустя, как предупредил Лео, Гладис должна присутствовать на важной встрече, где ей будет дан окончательный ответ. Гладис подумала, что если принять успокоительное сейчас, то чтение газетного сообщения может снова выбить ее из колеи, и потребуется принять дополнительную дозу. Среди прочего мать переслала ей бигуди и всю ее косметику. Гладис пришла в голову мысль, что закручивание волос на бигуди поможет ей успокоить нервы. К тому же, если ближе к ночи у нее достанет сил ехать на это сборище, — волосы уже будут завиты и останется их только причесать. Она постаралась растянуть завивку как можно дольше, чтобы убить время в ожидании вечерней газеты. Через четверть часа, однако, операция эта была завершена, и Гладис перешла к следующей, начав намазывать лицо питательным кремом. Это занятие, вкупе с массажом лица, отняло у нее еще десять минут.

За это время в уме ее, в обобщенном виде, протекали следующие рассуждения: поскольку психическое состояние ее действительно далеко от нормального. Лео имел право отстранить ее от поездки в Сан-Паулу; возможно, она окажется не в силах выдержать даже предстоящей ей сегодня вечером встречи в доме директора крупной муниципальной галереи; приглашение ее туда — не более чем утешительная мера, компенсация за отклонение ее кандидатуры для поездки на фестиваль, и должно рассматриваться скорее как акт милосердия, нежели профессионального признания; и ее творчество, судя по всему, представляет собой сплошной блеф; если бы это было не так, Лео послал бы ее в Сан-Паулу; а если творчество ее просто блеф, она никогда не осмелится демонстрировать его в художественных галереях, ни даже перед близкими друзьями; однако в таком случае, не выставляясь, нечего надеяться на гонорары и достаток; учитывая, что оставшиеся после Америки накопления почти растаяли, а надежды зарабатывать на жизнь творчеством теперь больше нет, ей придется браться за первую попавшуюся работу; а на любую попавшуюся работу у нее нет сил, и все же, поскольку пенсии матери явно не хватит на покрытие всех расходов, придется за нее браться; единственное занятие, которое ей действительно по душе, — ее творчество, однако, потеряв в него веру, она не сможет представить его на суд публики; если даже у нее достанет сил взяться за любую работу, это даст ей лишь средства для поддержания жизни; поддерживать жизнь же означает для нее продлевать нынешние свои мучения.