Михаил Белозеров - Река на север

• Название: Река на север
• Автор: Михаил Белозеров
• Жанр: Современная проза

Роман о современной Украине в аллегорической форме. За три года до известных событий в Киеве и до появления на политической арене желтобрюхих автор практически угадал настроение в обществе. Герой влюбляется в девушку своего сына. Их роман развивается на фоне политических событий, которые заканчиваются военным переворотом. Более подробно о романе в предисловии написала Маргарита Меклина — замечательный писатель, мастер лаконичных рассказов и эссе, работающей в стиле "южной", "итальянской" прозы. Ее книга под названием "Сражение под Петербургом" вышла в 2003 году в издательстве НЛО.

---

— Но-но, — стал защищаться Губарь. — Не усматриваю ничего смешного. — И обиженно дернул плечом. Из-за своей челюсти ему приходилось соизмерять скорость мысли и речи.

— Ладно, ладно, — произнесла она, — это не о тебе.

Но Иванов понял, что Губаря впервые купили на тщеславии.

— Он помешан на мистике, — весело пояснила она. — А Савванарола наконец-то открыл ему глаза. — Из горла у нее вырвалось несколько звуков, которые Иванов принял за смех.

Губарь жалобно наморщил лоб и понимающе подмигнул: "Не верь, не верь..."

— Такой папа нужен только кретинам, — заметила она, и кожа на гладком, чистом лбу натянулась, как под скальпелем, и он невольно подумал, что у нее там и крови-то нет.

— Моя последняя передача как раз затрагивает... — Он осторожно взглянул на жену и быстро закончил: — Ну, в общем, мне нужны образы и новые идеи...

— Раньше ты говорил "наша передача", — насмешливо заметила она. — Решил попробовать себя с молодежью, своего не хватает. — И постучала костяшками пальцев по лбу.

С тех пор как ввели Закон о Семи Великих Запретных Словах[26], его возможности явно поубавились. Один раз из-за гурманного словечка, выскочившего по адресу одного из политических деятелей, Губарь был оштрафован, правда, чисто символически, однако телестудия выплачивала эту сумму достаточно долго, чтобы Губарь успел остыть и пораскинуть мозгами.

— При чем здесь это?! — запротестовал он.

Как и Иванов, он не умел защищаться перед женщинами, словно всегда давая им в споре фору, и из-за этого проигрывал, потому что не многие умели ценить великодушие.

— Если нет своего понятия, то откуда его взять, как не с помойки, — насмешливо добавила она.

Внизу, гулко прошлепав по камням, вбежали — мальчишки и девчонки:

— Веста Марковна, Веста Марковна!

Какая-то из них смутно напоминала ей ее саму в белом — через что тебе уже не перешагнуть? Он отвлекся от происходящего. Однажды ты просто обязан набраться мужества, чтобы разобраться во всем, а не малодушничать, как малодушничали Королева и Губарь.

— Да, дети мои, да! — Она стремительно приподнялась, сделала два шага к перилам, и ее пуританское платье упало до самых пят.

— Мы пишем с ней новый сценарий, — переходя на шепот, пояснил Губарь. — Хотим попробовать новую программу. А Дима... — он сделал суетливое движение — явно лишнее для друга, который знает тебя с детства. — Я заказал ему эскизы. — Он бросал на нее осторожные взгляды. — А этот господин, Савванарола, он просто находка, язык у него подвешен, дай бог каждому. Ты не знаешь? Правда, только в одной теме, но и этого достаточно... Очень модная тема... Хочу пригласить его на передачу.

Может быть, он хотел извиниться за Королеву и предупредить Иванова о том, что сын заблудился в самом себе, но у него есть шанс, и этот шанс ему предоставит именно Губарь, и не делал из этого слона, а просто предупреждал, что не так все плохо.

— Что-нибудь связанное с философствованием? — догадался Иванов. — Наверное, предсказывает конец света и хочет стать чьим-нибудь проводником в этой жизни?

— Да, — кивнул Губарь, и в глазах его мелькнуло смущение.

— Я рад, — признался Иванов и почувствовал себя немного уязвленным, хотя известие подобного рода о сыне не было для него новостью. И в общем-то, он действительно был рад.

— Теперь мне нужен классный художник. Я как-то работал с одним из театра Рошель — невероятно! Пишет программы на двести прожекторов. Нам такого и не снилось. — И безмятежно улыбнулся в спину жене, словно легкомыслие было его ангелом-хранителем.

— Веста Марковна!..

Стояли, задрав белокурые головы:

— Киньте конфет!

Она захватила из вазочки пригоршню:

— Держите! — проследила, как упали конфеты, и неожиданно: — И ты мог бы жениться на мне, — сказала она, одарив коротким взглядом Губаря и опускаясь в кресло, — и у меня был бы такой белобрысый попрыгунчик, — поддразнила мужа.

Губарь набрал воздух, словно перед прыжком в воду, потом секунду молча смотрел на нее — казалось, воротничок рубашки стал ему тесен, а туфли на фасонистых полосатых каблуках немилосердно жмут, потом выдохнул и произнес:

— Я уже привык. — И глаза у него стали, как у загнанного волка. — Стоит тебе позвонить... и она сама не своя, наряжается, одевается... Я здесь просматривал фотографии — как в молодости...

Он оказался бесплоден, и она последние годы не жалела его. Иногда это проявлялось совершенно диким образом — она устраивала ему обструкции просто так: уйти он все равно никуда не мог, да, впрочем, и не хотел.

— Ах, как я умела демонстрировать модели, — сказала она болезненно и на секунду замолчала. (Иванов понял — ей совершенно не до мужа.) — До сих пор помню один красный жакет с серебристой отделкой из коллекции Армани.

— Это еще до того... — пояснил Губарь, он чуть не сказал: "До того, как я ее подобрал в Москве". Он вполне так мог сказать, потому что вел такую жизнь, какая ему нравилась, словно наверстывал упущенное, а на Королеву ему порой было наплевать и на то, что о нем подумают, тоже.

— Да, — сказал Иванов и вспомнил, что когда он вернулся в город, у него как раз появилась Саския, и он предпочел ее и, наверное, правильно сделал, потому что умные, волевые женщины не столько страшили его, сколько раздражали, и он ничего не мог поделать с собой. А теперь оказалось, что они с Королевой научились разговаривать не только об одном мироздании.

Конечно, Губарь женился из-за ее ног. Ноги стоили этого. Длинные и гладкие, Иванову они всегда напоминали лощеных тюленей. И кожа у нее тоже была на одну женщину из ста тысяч: выхоленная и упругая, без всяких вен и жилочек, чуть матовая, что, конечно, было удивительно для блондинки. Единственное, что у нее отсутствовало, — это умение подчиняться, но выяснилось это позднее. В общем, Губарь, как только увидал ее после конкурса "Мисс Москва", сразу потерял способность соображать. У него даже появилась манера оттопыривать губу и сосредоточенно что-то разглядывать у себя на кончике носа, потому что Королева не обращала на него внимания, и он продержался ровно три недели, пока не предпринял штурм. Она танцевала у него в кордебалете, и не было режиссера, который бы не подъезжал к ней после первой же репетиции, потому что работала она в трико, а ноги у нее были настолько шикарные, что у каждого из них текли слюнки, и ни о чем другом они и думать не могли; но и вылетала она с работы часто, пока с удивлением не поняла, что карьеру нельзя сделать на одном умении, каким бы это умение ни было первоклассным. Но этому предшествовали цепь разочарований и несколько лет безработицы с перерывами, которые, пожалуй, и надломили ее и разочаровали в искусстве. Но даже когда она научилась танцевать "от Бога", заставить ее что-то сделать в промежутках между вдохновениями было почти невозможно. Она принадлежала к той породе людей, которые не склонны были идти на компромиссы, и профессионалом она не стала. В глазах Губаря это была ненормальность, и он всячески исправлял ее, что, в общем-то, ни к чему не привело, потому что Королева сразу почувствовала над ним власть.

Теперь они помельчали — писали нечто несовместимое: программные речи для местных деятелей и кандидатов, которые были обременены филантропическими идеями мирового порядка, сценарии программ, и иногда — статьи в местную прессу.

— Если бы я начала раньше, я бы не сидела здесь.

Теперь она сидела выше. Из кресла в кресло. Член десятка комиссий и обладатель не меньшего числа должностей, обязывающих и призывающих, вещающие и указующие — нескуднеющее право руководить. И Губарь, наконец, почувствовал, что такое деньги. С девяносто третьего он вдруг стал поговаривать о переезде в Финляндию, потому что оказался ингермаланцем и решил воссоединиться с родиной.

— Он меня замучил, — жаловалась Королева. — Что я буду там делать?

Времена, когда санкюлоты меняют бабушкину метрику, чтобы только жить на Брайтон-Бич.

Губарь исчез, с грустным видом подмигнув на ходу Иванову.

— Ты на чьей стороне? — спросила Королева, когда шаги Губаря стихли в комнатах.

Власть над вещью — когда ты запускаешь руку в чужой карман или выигрываешь в лотерею матрешку — мораль не играет роли, а лишь механистичность, свойство глядеть на нее как на собственность — вот что всему корень, и неважно, понимаешь ты это или нет, в любом случае ты не проигрываешь — так устроен мир.

— Я ни на чьей стороне, — признался Иванов. — Я сам по себе. Плыву по течению.

Она покачала головой и вздохнула. Немногое, что она безболезненно могла сделать для него и для себя. Не могла справиться со своими стереотипами, ей всегда нужно было белое и черное, но это не делало ее хуже или лучше. Она была такой, какой была, с надменностью африканской львицы, только не с желанием нравиться.