Анатолий Корольченко - Маршал Рокоссовский

• Название: Маршал Рокоссовский
• Автор: Анатолий Корольченко
• Издательство: Изд-во «Феникс», 1999. — 320 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-222-00504-6

В книге повествуется о наиболее важных этапах жизненного пути выдающегося полководца двадцатого века маршала Советского Союза и Польши Константина Константиновича Рокоссовского.

Рассказывая о судьбе всемирно известного военачальника, автор описывает эпизоды из его жизни, основываясь на воспоминаниях очевидцев, приводит высказывания маршала и его оценки различных событий и явлений, многие годы остававшиеся неизвестными.

Рассчитана на широкий читательский круг.

---

— Разворачивай орудие! — скомандовал Дегтярев.

Вдвоем они развернули орудие в сторону танка. В самый последний миг, когда оставалось немногим более трех десятков шагов, ефрейтор нажал на спуск. Снаряд угодил в танк, однако не остановил его. А в следующий миг он подмял под себя орудие.

Прорвавшиеся в расположение немецкие танки утюжили окопы, уходили вглубь…

К 7 октября наши войска оказались в окружении у Вязьмы. Однако и в этой неимоверно тяжелой обстановке они оказывали ожесточенное сопротивление. Дрались мужественно, стойко.

Генерал Лукин в последнем донесении сообщал, что «19-я армия не была расчленена на части, во все тяжелые дни сохраняла свою целостность как армия, не теряя связи ни с частями, ни с фронтом. 13 октября она стала выходить из окружения отдельными группами по приказу Военного совета Западного фронта».

А на следующий день он был тяжело ранен. Иссеченного осколками, окровавленного командарма привезли в лазарет. В некогда крепком теле едва теплилась жизнь. И вдруг глаза его приоткрылись.

— Спасай… доктор, — едва слышно произнес он.

— На стол! — приказал хирург.

Генерал Лукин попал в плен в том же лазарете, после ампутации руки и ноги, в бессознательном состоянии. Позже, когда он был уже в Германии, в концлагере, его разыскал предатель Власов, предлагал службу.

Михаил Федорович хотел плюнуть ему в лицо.

— Я — солдат, я присягал народу, — и не стал продолжать разговор.

В окружении дрались все, кто мог держать оружие. Немецкие автоматчики прорвались к редакции армейской газеты.

— К бою! — скомандовал сугубо гражданский, никогда не стрелявший во врага писатель из Ростова Михаил Штительман.

В руках у бывалого Александра Бусыгина оказался автомат. Рядом с ним залег поэт Григорий Кац. Он писал лирические стихи, был горячим публицистом.

— Саша, у меня мало патронов. Одолжи…

Все они погибли в тот хмурый осенний день. Позже, вспомнив своего друга Александра Бусыгина, Михаил Александрович Шолохов скажет: «Он прожил честно жизнь и умер честной солдатской смертью».

И маршал Г. К. Жуков не обойдет вниманием сражавшиеся у Вязьмы войска, в числе которых была 19-я армия: «Благодаря их упорству и стойкости, мы выиграли драгоценное время для организации обороны на Можайской линии. Кровь и жертвы, понесенные войсками окруженной группировки, оказались не напрасными».

19-й армии не стало. Из окружения удалось выбраться немногим. Но горстка закаленных воинов стала ядром для создания особой, 1-й Ударной армии, продолжившей традиции славного соединения, рожденного на Дону.

БЫЛ ОБЪЯВЛЕН ПРЕДАТЕЛЕМ

Имя этого генерала, в недавнем прошлом командующего Северо-Кавказским военным округом, в августе 1941 года оказалось заклейменным. В приказе Сталин назвал его предателем, и черное пятно оставалось долго несмываемым.

Теперь, когда я слышу его имя, память уносит в прошлое, и возникает неодолимое желание рассказать о трудной судьбе военачальника.

Закончив рассказ по теме, политрук Вязников отложил тетрадь с конспектом:

— А теперь поговорим о положении на фронте.

Мы затихли, насторожились. Знали, что политрук скажет больше тех скупых сводок Совинформбюро, которые печатались в газетах, доставлявшихся сюда, в Монголию, чуть ли не с недельным опозданием.

Наш полевой класс представлял собой три ряда дугообразных ровиков, расположенных против места руководителя, на котором политрук раскладывал тетрадь и карандаши. Мы же сидели против него, опустив ноги в ровик.

Было не совсем удобно сидеть так в течение двух часов, да еще под солнцем, но приходилось терпеть. На этом голом, без единого деревца и кустика косогоре, где располагался дивизионный лагерь, не имелось ни одного сооружения под крышей. Только палатки.

Их сотни, выстроенных в строгие ряды и уходящих вдаль.

Впрочем, был один деревянный навес, на полевой кухне, но в июне разбушевавшийся ветер его снес начисто. Поэтому и проводились занятия в полевых классах.

Признаться, было бы лучше без классов, но тогда, наверняка, многие бы попытались вначале устроиться поудобней, прилегли, а потом невзначай и задремали. Ведь умудрялись же спать даже в походе! Ноги, как заведенные, идут, а голова отключена: идешь и спишь, пока не ступишь на пятку идущему впереди.

— Как вам известно, сейчас основные события развернулись на Западном фронте, под Смоленском, — перешел к объяснению политрук. — Город расположен на главной магистрали, ведущей к Москве, и этим объясняется его исключительное значение. Он как бы является щитом столицы. В Отечественную войну двенадцатого года там тоже происходило жестокое сражение русского воинства с наполеоновскими захватчиками.

Неприметный с виду, в полинявшей гимнастерке, стянутой ремнями полевого снаряжения, политрук пользовался в роте большим авторитетом. Не было случая, чтобы он не дал ответа на самые заковыристые вопросы. А уж любители их в нашей роте имелись. Все со средним образованием, некоторые сами в прошлом преподавали. Занимались мы по особой программе, по освоении которой становились командирами взводов, с «кубарем» младшего лейтенанта на петлицах.

— Войска Западного фронта, — продолжал политрук, — нанесли мощные контрудары по гитлеровской группировке, однако сдержать врага не удалось, он продолжает вклиниваться в нашу оборону.

Мы находились за тысячи километров от фронта, но, казалось, были вблизи его. Многие призывались в Ростове, накатывающаяся к столице и Ростову угроза волновала. Рядом сидел с застывшим взглядом честнейший и добрейшей души Борис Федев. Когда-то его мать, Мария Тимофеевна, преподавала в школе, где я учился, ботанику. Застыла былинка в зубах Анатолия Хуринова. Подперев щеку, уставился в объяснявшего Иван Мельниченко. Были еще в числе ростовчан Михаил Проскуренко, Леонид Французов.

Когда политрук закончил, посыпались вопросы. Кто-то спросил о полковнике Федюнинском, убывшем в прошлом году в Москву. До того он командовал нашей 82-й мотострелковой дивизией. О нем старослужащие солдаты, участники халхингольских боев, вспоминали часто, поражаясь его смелости, рассудочности, но еще больше взлету по службе. В мае прошлого года он был всего капитаном, а ныне полковник, Герой.

— Он уже генерал, — удивил нас политрук. — Наверное, теперь, на фронте.

Потом спросили о полковнике Мишулине, тоже участнике Халхин-Гола. Его бронебригада до выхода в лагеря соседствовала с нами в небольшом городке Баин-Тумен. И здесь, в лагере, быстроходные колесные танки часто проносились по нашей тыловой линейке, поднимая бурые облака пыли.

— Полковник Мишулин на Западном фронте, командует танковой дивизией, — последовал ответ.

— А где генерал Качалов? — спросил я.

Вязников настороженно уставился на меня:

— А при чем тут Качалов? Почему вы вдруг о нем спросили?

— Он командовал Северо-Кавказским округом. Прошлым летом я видел его в Ростове.

— Генерал Качалов не оправдал надежд Верховного Командования. Он недостойно показал себя в бою, — сухо ответил политрук.

— Неужели и он стал врагом народа? — спросил скуластый Басан Хануков, в прошлом учитель из Элисты.

Сидевший рядом степенный Фог, немец из Поволжья, дернул его за гимнастерку:

— Молчи!

— В общем, об этом, товарищи бойцы, не будем говорить. Не все еще изменники и предатели народа выявлены и уничтожены. Есть еще они и в рядах доблестной Красной Армии. Поэтому товарищ Сталин и требует от нас высокой бдительности.

Было неприятно это слышать, словно часть генеральской вины ложилась и на тебя. Недавно перед строем роты нам зачитали о генералах-изменниках. Назывались фамилии Павлова, Климовских, Григорьева, Коробкова. Но Качалов не упоминался. Неужели и Качалов тоже? Не хотелось верить словам политрука.

Генерала Качалова я видел всего один раз, в июне 1940 года, в Ростове. Тогда в театре имени Горького состоялась встреча выпускников школы с известными людьми города.

Мне с приятелем удалось пробиться в партер и занять удобные места.

— Вот тот, в черной камилавке, профессор Бого-раз, — узнал одного из сидевших в президиуме мой ДРУГ.

— А рядом с ним артист Мордвинов, — послышался сзади девичий голос. — Тот, что играл Отелло!

О чем-то переговаривалась женщина в синем костюме со своим соседом, тот был в форме железнодорожника. И еще был военный: широкогрудый, на красных петлицах гимнастерки по три звездочки, ордена.

— Кто это? — спросил я Ивана.

Тот пожал плечами.

Первым к трибуне вышел профессор Богораз. Он шел, опираясь на палку, и сидящие в президиуме почтительно уступали ему дорогу.

Мы знали, что ноги его отрезало трамваем, когда он спешил на вызов к больному. Рассказывали, что тогда он спас себе жизнь тем, что жесткой хваткой сдавил кровеносные сосуды.