Роберт Лоу - Белый ворон Одина

• Название: Белый ворон Одина
• Автор: Роберт Лоу
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-62247-4

Юный ярл Орм по-прежнему возглавляет Обетное Братство — отряд викингов, спаянный узами общей клятвы, принесенной Всеотцу Одину: быть вместе и в мире, и в войне. Его побратимы, казалось бы, остепенились и прочно осели на берегу, но огонь приключений и опасности в их сердцах не угас. И снова они отправляются в поход за проклятым серебром Аттилы, к необъятным просторам Травяного моря. Спокойная жизнь на суше не для побратимов — такая уж у них судьба. Но теперь викинги не одни — вместе с ними из Новгорода идет дружина юного князя Владимира, которому также не терпится добраться до сокровищ великого завоевателя. Чем закончится этот трудный поход? О том ведает лишь Дорога китов, бесконечная, как небо…

---

Я вспомнил человека, который свалился со стены, пока я колдовал над Торстейном Обжорой. Так вот, значит, кто это был… Глупая смерть. Ни один разумный воин не наденет ножны в бой, хотя бы потому что они болтаются под ногами и сковывают свободу движения. Вот Крака и поплатился за свое тщеславие. Это надо же — быть заколотым собственными ножнами! Наверное, чертоги Одина сейчас сотрясаются от громового хохота.

— А как Обжора Торстейн? — спросил я.

Квасир снова пожал плечами и кивком указал в полутемный угол, где трудился Бьельви Лекарь. Иона Асанес стоял рядом со смоляным факелом в руках. Я видел, как быстро ходит туда-сюда локоть Бьельви и понял, что тот исправляет мою оплошность — подравнивает наискось отрубленное предплечье Обжоры. Судя по тому, как Лекарь торопился, Торстейну повезло остаться живым. А рука… Ну, что ж, люди живут и без руки.

Поблизости сидел молчаливый Финн, и хлопотавшая у очага Тордис время от времени бросала на него озабоченные взгляды. Вот она поднесла мне миску с дымящейся подливкой и краюху хлеба, после чего присела рядом на корточки.

— Выглядит вкусно! — похвалил я (и это не было лестью — у меня и в самом деле слюнки потекли от одного лишь запаха ее стряпни).

— С едой у нас нет проблем, ярл Орм, — сказала Тордис. — Местные жители, похоже, разворовали половину обоза Ламбиссона. Не удивлюсь, если его парни сейчас голодают.

Я бы порадовался этому известию, если бы мой побратим Коротышка Элдгрим не находился в числе голодающих. У меня было дурное предчувствие, что Обжора не переживет сегодняшнюю ночь. У Коротышки Элдгрима тоже мало возможностей остаться в живых в заснеженной пустыне. А если еще учесть смерть Рунольва Заячьей Губы, то вообще складывается впечатление, что Обетному Братству не суждено добраться до гробницы Аттилы и благополучно вернуться обратно.

Я высказал свои опасения Тордис, и женщина печально кивнула. Затем мотнула головой в сторону подавленного Финна.

— Ты знаешь, что он упросил Клеппа Спаки наколоть ему знак валькнута на лбу, — спросила Тордис. — Наверняка придет просить у тебя твой амулет для образца.

Я даже не нашел, что сказать в ответ — настолько это была плохая новость. Если Тордис говорит правду, значит, Финн намеревается вручить свою судьбу в руки Одноглазого. Отныне он не будет беречься в бою. Станет переть напролом, пока не получит внятного знака от Одина, как поступать дальше. На мой взгляд, лучше уж сразу сигануть головой вниз с высокого утеса. Плохо… Как же все плохо! У меня было такое чувство, будто крыша над головой рушится.

Кое-как прикончив подливку (ибо жор сразу пропал), я улегся возле огня. И хотя тело наслаждалось ощущением тепла и сытости, голова раскалывалась от черных мыслей. Подобно стае переполошенных чаек, они метались внутри черепа и орали на все лады. И то сказать, мне было о чем тревожиться. Прежде всего, конечно, Владимир и его грозный дядька. Поди знай, как они поведут себя, добравшись наконец до гробницы Аттилы. Финн. Один. И эта чертова куча серебра… будь она неладна. А еще проклятые мужененавистницы и их таинственная предводительница. Хотел бы я знать, имеет ли она какое-то отношение к давно умершей Хильд. Мне не давал покоя рунный меч, который я видел в ее руке. Не говоря уже о моем собственном мече.

Я запретил себе спать в надежде, что тело — наперекор запрету — все-таки заснет и подарит хоть краткое отдохновение. Напрасные мечты: тревожные мысли по-прежнему бились в моей голове — так, что вскоре я почувствовал боль в глазных яблоках. Поэтому появление Финна я воспринял чуть ли не как избавление. Ни слова не говоря, я снял с шеи знак валькнута и протянул побратиму.

Финн так же молча — не удивившись, ни о чем не спросив — взял амулет и повесил себе на шею.

— Опасную дорогу ты избрал, — сказал я, борясь с внезапно нахлынувшей дурнотой.

Как-то раз мне довелось плавать на плохо уравновешенном кнорре. Всякий раз, как ветер ударял нам в бок, судно кренилось так, будто в следующую минуту собиралось опрокинуться. Рулевое весло вылезало из воды и беспомощно повисало в воздухе. И нам ничего не оставалось делать, лишь терпеливо ждать, покуда порыв ветра стихнет и снова появится возможность править кнорром. Так вот, в тот раз я чувствовал себя примерно так же, как сейчас.

Финн неловко пошевелился, затем поднял на меня взгляд. В его глазах я прочитал несокрушимую уверенность в собственной правоте.

— Лучше уж так, чем иначе, — негромко сказал он.

— Иначе — это как?

— Не желаю медленно стареть, сидя дома. Что угодно лучше, чем пускать слюни у теплого очага и слушать, как женщины смеются у тебя за спиной. Не хочу, чтобы спина у меня согнулась дугой, а вингуль укоротился вдвое.

Я невольно усмехнулся, ибо побратим мой употребил слово «вингуль», которое вообще-то служит для обозначения уда жеребца, а вовсе не человека. Значит, какая-никакая гордость у него осталась.

— Оно и видно, что ты наслушался Мартина-монаха, — поддел я. — Откуда такой страх перед жизнью? Может, ты уже успел состариться? Что-то я тебя не узнаю, Финн Бардиссон из Скании.

— Думай, что говоришь! — устало одернул Финн, но, по-моему, даже не рассердился. — Вот ты скажи, ярл Орм, кому мы известны? И кто вспомнит нас после смерти? Что останется после Пая или Заячьей Губы? Уверен, если кого и вспомнят, так только Скапти, Колченога и других, чьи имена высечены на камне в Альдейгьюборге. Лишь о них и останется память. Вот так-то, Убийца Медведя.

— У нас тоже будет свой камень…

— Поздно, Торговец. Боюсь, никому из нас не суждено добраться до такого места, где Клепп Спаки сумеет вырезать новый камень. А если даже и доберемся, что тогда? Снова вернемся в нашу усадьбу — пасти цыплят и пересчитывать серебро, которое сумели унести? Просто сидеть и ждать, когда безжалостные Норны обрежут нити нашей судьбы?

— А что ты предлагаешь, Финн Бардиссон? Искать красивой смерти?

Он безразлично пожал плечами и сказал:

— В конце концов, я дал обет Одину. Тогда, в новгородской темнице… Надо отдать должное Одноглазому, он свою часть обязательств выполнил. — Финн выпрямился и добавил с кривой усмешкой: — Ты вспомни: даже Пай перед смертью грезил о славе. Как там говорится?

Гибнут стада,
родня умирает,
и смертен ты сам;
но знаю одно,
что вечно бессмертно:
умершего слава.

Мне было горько оттого, что мой побратим избрал столь легкий путь в жизни. И в ответ я процитировал ему еще одну строфу из «Речей Высокого» — ту самую, которую чаще всего забывают:

Ездить может хромой,
безрукий — пасти,
сражаться — глухой;
даже слепец
до сожженья полезен —
что толку от трупа!

Возможно, Финн и нашел бы, что возразить, но в этот миг Торстейн Обжора очнулся и громко застонал. В таком состоянии — то приходя в себя, то снова впадая в забытье — Обжора провел большую часть ночи. А на рассвете умер. Но у меня до сих пор встают дыбом волоски на руках, когда я вспоминаю его ужасные крики.

Как и сказала Тордис, еды было много. Ее оказалось даже слишком много для наших измученных, усохших желудков. Уже к концу первого дня пребывания в крепости люди начали болеть. На них напали поносы и рези в животе. Бьельви пришлось отпаивать их отваром из молодого корня ежевики — того самого, что врастает обоими концами в землю — с добавлением полыни, бессмертника и коровьего молока. При необходимости последнее можно было заменить молоком козы или кобылы.

— Эта штука хоть помогает? — поинтересовался Скула, молодой парень, едва начавший бриться.

Скула всегда был костлявым, а сейчас выглядел откровенно истощенным и желтым. Торгунна уверила парня, что средство безотказное. Скула выпил, и, глядя на его гримасу, я от души порадовался, что меня самого болезнь не затронула.

— На месте Бьельви я бы назначила другое лечение, — вполголоса проворчала Торгунна, проходя мимо. — Ему бы полежать недельку-другую в тепле и сытости…

Торгунна права, подумалось мне. Слишком много среди нас больных и умирающих. И это помимо тех, кто уже умер. В конце концов я собрал побратимов и обратился к ним с речью. Суть сводилась к тому, что кто-то должен остаться в крепости с нашими больными. Отчасти для того, чтобы заниматься их лечением… но также и для устрашения местных жителей — чтоб эти хитрецы не вздумали попросту выбросить наших хворых товарищей на мороз.

Честно говоря, я ожидал, что от желающих не будет отбоя, и очень удивился, когда лишь двое изъявили готовность остаться. Оба делали вид, будто движимы исключительно заботой о больных побратимах. Но я-то понимал: они и сами слишком слабы, чтобы продолжить путь. Все остальные, вопреки здравому смыслу, были настроены продолжить поход. Так что мне пришлось воспользоваться властью ярла и назначить еще двоих на роль сиделок.