Йозеф Шкворецкий - Львенок

• Название: Львенок
• Автор: Йозеф Шкворецкий
• Издательство: МИК
• Жанр: Юмор
• Год: 2006
• ISBN: 5-87902-112-2

Предостережение, что люди и события, описанные в этой книге, являются полностью вымышленными, а если и напоминают кому-нибудь реальных людей и события, то по чистой случайности, никем не будет воспринято всерьез, хотя это совершенная правда. Данная книга — не психологический роман и не произведение на злободневную тему, а детектив; здесь выведены не реальные люди, а реальные типажи в своих крайних проявлениях, и это служит двум истинным целям детективного романа: поиску убийцы и удовольствию читателя. Если же вам захочется развлечься не только тем, чтобы внимательно следить за историей взаимоотношений циничного редактора и красивой девушки из «Зверэкса», то прекратите сравнивать своих друзей или врагов со злыми гениями из моей книги и обратитесь к собственной совести. Едва ли вы не отыщете внутри себя хотя бы некоторых из этих реальных типажей — хотя, возможно, и не в таких крайних проявлениях. Причем вам вовсе необязательно работать в издательстве

---

— Да. Правда, Феликс?

— Мяууу!

Я показал на него. Она кивнула.

— Правильно. С ним я и делю комнату. Я говорила вам не всю правду. Феликс — существо мужского пола.

Но я совершенно не расстроился.

— Фи, — сказал я. — Я, конечно, люблю животных, но, по-моему, коты больше подходят вдовушкам, не согласны? Надо же, как ловко вы водили меня за нос!

Она усмехнулась.

— Потому-то я все еще и барышня, что умею водить мужчин за нос.

Ландыш ты мой! Я возликовал в душе. Мы опять очутились в начале начал, на вытоптанной траве водной станции.

— То, что вы барышня, делает вам честь, — сказал я ей с признательностью в голосе.

— Но вы же все-таки не старая дева, чтобы держать в доме кота!

— Кот мне нужен для того, чтобы никогда не забывать кое-какие истины.

— Это какие же?

Она ответила не сразу. Она подняла Феликса, прижала к щеке, а потом показала его мне, держа перед собой на вытянутых руках. Он очень походил на маленького гомункулуса.

— Видите, какое это красивое животное? Элегантный, весь лоснится, следит за собой. Но он страшный лодырь. Страшный эгоист. Он не любит хозяина, а любит только хорошую еду и уют.

— Любопытно.

— Как вы, — добавила она. — И вам подобные.

— Я не лодырь. Только скажите — и я помою вам пол!

— Вот-вот. Кот тоже из кожи вон лезет, чтобы угодить кошке. Очень точное сравнение.

— Но вы же его любите, правда? Вы же не держите его дома только как живое «memento»?

Барышня Серебряная почесала кота за ушком. Он восторженно зажмурился и принялся громко мурлыкать.

— Люблю, — призналась она.

— Несмотря на то, что он эгоист и лодырь и любит не вас, а хорошую еду и уют, которые вы ему даете?

— Несмотря на это.

— Так почему же вы не можете любить меня, если я, как вы говорите, отличаюсь теми же качествами?

— Кот — это животное, — парировала она и ехидно блеснула черными глазами. — Неужто вы хотите сказать, что вы тоже животное, господин редактор?

Стемнело. Мы стояли у окна, из которого открывался чудесный вид на Прагу. Дождь перестал. Солнце село. Темнеющее голубое небо окаймляла на горизонте черная туча. Мокро поблескивали крыши, зеленели купола храмов. И повсюду уже начали вспыхивать желтые огоньки.

— Я люблю смотреть на это, — сказала она. — Это…

Она запнулась.

— Что? — спросил я негромко.

— Это… одна из самых красивых вещей на свете. Старинный город под дождем.

— Вы тоже одна из самых красивых вещей на свете, — сказал я.

— Я не вещь.

— Я не имел это в виду.

Молчание, молчание — и мокрый сумрак, в мозгу у меня крутился какой-то старый шлягер, милая песенка наивной юности… над Прагой ворожило вечернее небо. Из-за краешка тучи вынырнула тощая луна с оранжевым нимбом. Здравствуйте, давно не виделись! Вдали появилось сияние, между башнями на горизонте протянулись к земле наклонные розовые и алые лучи, пронизавшие серые облака.

— Вы настолько любите зверей, — сказал я, — что вас можно заподозрить в…

— В чем?

— В том, что вы не любите людей.

Она покачала головой. Освещенный радугой город отбрасывал на девушку блики, ласкавшие ее лицо. В черных глазах, в этих черных алмазах, отражался мир: Нусельская долина с желтенькими огоньками, с красными и зелеными сигналами светофоров. Похоже на покрытую лаком миниатюру.

— Нет, — сказала она. — Не то чтобы не люблю. Просто я им не верю. Звери все одинаковые. Во всяком случае так нам кажется.

— А вам бы хотелось, чтобы люди тоже были одинаковыми?

— Кое в чем да.

— Но это было бы до ужаса скучно!

— Зато было бы куда меньше…

Она умолкла. Где-то прогремел гром. Сплошные символы — для полноты картины еще и саксофон зазвучал в открытом окне соседнего дома.

— Было бы меньше — чего?

Она пожала плечами.

— Разочарований, боли… хотя я не знаю, стало ли бы от этого лучше.

Саксофонист выводил медленную мелодию. Глубокую, хриплую. Баритон-саксофон. Магнитофон, конечно.

— Ваш любимый инструмент, — тихо вымолвил я.

— Да.

Я положил руку ей на талию и в ту же секунду лишился рассудка и силы воли.

— Ленка! — прошептал я.

— Нет, — сказала она так, как говорят все и всегда. — Не делайте этого.

Но я уже не мог не делать. Страсть, волнение и ее загадочность, ее тайна, помноженные на мои влечение и похоть, овладели мною. Я уже мало что соображал.

Я притянул ее к себе и резко, грубо поцеловал. Сопротивляясь, она полуоткрыла рот. Халат на ней распахнулся, и я, заметив белое кружево, спустился губами к заветной ложбинке. Но тут барышня Серебряная схватила меня за волосы и изо всех сил дернула. Боль раздразнила меня еще больше, и я, обхватив девушку за плечи, повалился с ней на диван. Она оказалась подо мной. Молнией пронеслась мысль, что я последовательно веду себя, как пьяный извозчик, однако же мне было все равно; чтобы довести дело до конца, я принялся рвать на ней халатик. Но внезапно у меня потемнело в глазах, и жуткая боль согнула меня пополам. Я мешком упал с дивана на пол в полной уверенности, что не вынесу этой боли. Обеими руками я схватился за свое достоинство. Девка! Чертова недотрога! Боже мой! Боль рвала мне низ живота, и я заскулил, как собака. Барышня Серебряная встала, завязала халат. Потом я увидел, как она приглаживает перед зеркалом свои вихры.

На столике сидел кот, поворачивал голову влево-вправо — в зависимости от того, куда именно я перекатывался по полу, не сводил с меня немигающих желто-зеленых глаз. Барышня Серебряная пересекла комнату и встала надо мной. Боль не отпускала. Я по-прежнему лежал на полу.

— Как только вам полегчает, вы немедленно уйдете, — произнесла она ледяным тоном.

Я прошипел сквозь зубы:

— Вы! Вы же могли меня покалечить!

— Извините! — сказала она, меняясь прямо на глазах — только она одна и могла так быстро меняться. — Не сердитесь! — Она уже почти просила у меня прощения. — Я сама виновата. Повела себя, как идиотка.

Я смог сесть на диван. Согнулся, обхватил руками голову. Боль не отпускала, но ярость уже унималась. Господи, позор-то какой! Как пьяный извозчик! Но откуда же мне было знать?! В ее характере сам черт не разберется.

— Это вы на меня не сердитесь, — выдавил я, и голос у меня дрогнул. — Такого… такого со мной ни разу не было. Я не знаю, как это могло случиться.

Она скрылась в кухне, а я остался один, освещенный адскими красками заката и сумерек.

Она вернулась со стаканом воды и какими-то таблетками.

— Держите. Примите две сразу. Может, полегчает.

Я проглотил две горькие таблетки, но боль все длилась. Совсем-совсем потихонечку она становилась чем-то чуть более выносимым.

— Я серьезно. В жизни такого не делал!

— Верю, — сказала она. — Очевидно, нужды не было.

Она опиралась спиной о шкаф, руки заведены назад. Взгляд, устремленный на меня, серьезен, в нем нет ненависти, скорее безразличие. Со стола за мной по-прежнему наблюдал кот.

Я простонал:

— Вы правы. Нужды не было.

Я допил воду из стакана.

— Вы считаете себя неотразимым…

Я хотел было ответить что-нибудь, сам толком не зная, что именно, но не ответил ничего, потому что меня опять подвел голос. А барышня Серебряная тем временем уверенно продолжала:

— … вы абсолютно ко всему в жизни относились легко. К женщинам, поэзии, работе — короче, ко всему. И потому поддались иллюзии. Вы не поэт, а стихоплет, и вы не первый любовник, а обыкновенный бабник!

— Боже мой! Не надо так говорить!

— В Бога вы не верите, так что не упоминайте попусту его имя. Вы хотя бы понимаете, почему я гоню вас?

Я поднял на нее полные муки глаза. Она была красивая, светло-коричневая, сотканная из символов, из луны, из тайн. Из голоса баритон-саксофона. Я ничего не понимал. Я покачал головой.

— Я вас люблю. И я не хотел этого… сегодня я думал о вас целый день, но такое мне и в голову не приходило. И только сейчас… возле этого окна…

— Вы не единственный, кто меня любит, — сказала она бесстрастно. — Но другие умеют владеть собой. Умеют ждать.

— Я буду ждать, если вы мне это разрешите. Хоть всю жизнь… — но это прозвучало неубедительно даже для меня самого, и я тут же добавил торопливо: — Проклятье! Я серьезно!

— Вы? Серьезно? — произнесла она с неподражаемой интонацией. — Внизу в машине вы уже давали мне честное слово…

— Это оказалось сильнее меня. Человеческая натура…

— Человеческая? Вы даете честное слово, зная, что «это» может оказаться сильнее вас?!

Что я мог возразить?

— Вы правы… но я как-то не думал… я ведь дал его вам в общем-то просто так… так все делают…

В той пуританской атмосфере, которая вдруг сгустилась в комнате, мои слова буквально примерзли к губам. А она к своим уничтожающим вопросам добавила еще и уничтожающую точку: