Семен Кирсанов - Собрание сочинений. Т. 1. Лирические произведения

• Название: Собрание сочинений. Т. 1. Лирические произведения
• Автор: Семен Кирсанов
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1974

В первый том собрания сочинений старейшего советского поэта С. И. Кирсанова вошли его лирические произведения — стихотворения и поэмы, — написанные в 1923–1972 годах.

Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые расположены в хронологическом порядке.

Для настоящего издания автор заново просмотрел тексты своих произведений.

Тому предпослана вступительная статья о поэзии Семена Кирсанова, написанная литературоведом И. Гринбергом.

---

Дорога в Венецию

Мы пять часов спускались с Альп.
Вид — из гранита вылит.
Давал туннель за залпом залп
вагонами навылет.

За нами следом шла метель,
и голубой, как глобус,
пейзаж отелями летел
и провожал автобус.

Пейзаж рекламой убеждал:
пить воду Пелегрино!
Но путь в Венецию не ждал, —
он несся по долинам.

Он несся к Золотому Льву,
к лагуне синесонной,
сквозь буквы надписей «Belvue»
ка стенах пансионов.

И каждый дом стоял сквозной
от трехметровых стекол,
желтел налаченной сосной,
поставленной на цоколь,

с плющом, заползшим под карниз,
на стенах бологолых,
а между штор — сюрреализм
столов и кресел в холлах.

И все ж Италия бедна —
ей не хватает лака, —
вдруг поворачивается стена
кирпичного барака

и обнаруживает гниль
стропил и старых балок,
где быт, как сваленный утиль,
так безнадежно жалок.

Здесь нищ, и голь живет одна,
ни галстуков, ни глянца,
одна лишь запонка видна
на горле итальянца.

Жена — за варкой макарон,
но и в семье рабочей
пригодны кудри для корон
и не глаза, а очи!

Потом, с холстами старых зал
сопоставляя это,
я вспомнил тех, кого писал
с натуры Тинторетто…

Автобус, здесь остановись.
Во мне возник прозаик.
Вторгаться я обязан в жизнь,
она важней мозаик!

Но строг маршрут, и мы должны
принять культуры порцию,
взирать на древние ножны,
на Цезаря, на Порцию,

спешить к гостинице в обед,
смотреть сквозь окна влажные
на отдалившийся хребет,
на чудеса пейзажные.

Пейзаж равнинней и ровней,
и, как удар по струнам,
под нами мост и в стороне —
дуга воды — лагуна!

Большой канал

И вот к гондолам нас ведут,
лагуною обглоданным.
Гондолы называют тут
по-итальянски — «гондолы».

Мы сели в гондолу, и вот
толчок, — и по инерции
навстречу с двух сторон плывет
Большой канал Венеции.

Вздымает вверх скрипичный гриф
ладья резного дерева;
держусь за бронзу львиных грив —
беда для сердца нервного.

Наклонно гондольер стоит —
артист своей профессии.
Не декорации ль свои
театры здесь развесили?

Плывет галерка мимо нас
в три яруса и ложи.
Как зал театра, накренясь,
плывет Палаццо дожей.

Все задники известных пьес
и Гоцци и Гольдони
мы, проплывая, видим здесь,
качаясь на гондоле.

На этих пьесах я бывал
как друг одной актрисы…
Вплываем в боковой канал,
как ходят за кулисы.

А между двух старинных стен
объедки, в кучу смятые;
на них торжественная тень
какой-то дивной статуи.

Затем ступеньки лижет плеск,
и пристань волны облили, —
сюда бы шляпы, бархат, блеск
в глазах надменных Нобилей.

Но там — в беретах пареньки,
бровасты и румяны,
стоят, засунув кулаки
в бездонные карманы.

Они б их вынули, когда б
подобралась работа —
кули таскать бы на корабль,
сгружать товары с борта.

И вдруг, когда мы рядом шли,
к стене почти прижатые,
причину пареньки нашли,
чтоб вынуть руки сжатые.

И мы увидели салют,
известный всем рабочим,
а дальше новые встают
палаццо, между прочим.

«Флориан»

Мир голубей покрыл квадрат
камней святого Марка.
Брожу я с самого утра
от арок к новым аркам.

И вот кофейня «Флориан»,
и вспомнить ты успеешь,
что здесь садился на диван
синьор Адам Мицкевич

смотреть на разноцветный грим
и ленты карнавала…
Чего ж, о польский пилигрим,
тебе недоставало?

Недоставало с вышины
холмов смотреть на села?
Недоставало тишины
далекого костела?

Хоть тут и небо голубей,
и в лавках звон богатства, —
хотелось этих голубей
послать на Старе Място…

Рука поэта оперлась
на темно-красный бархат.
Вокруг Венеция неслась
на карнавальных барках.

Помпоны, длинные носы,
арлекинады краски
и фантастической красы
ресницы из-под маски.

Но вспоминает он корчму,
где, по цимбалам грянув,
мой прадед раскрывал ему
страну Ядвиг и Янов,

где ураганный этот звон
остался жить в «Тадеуше»,
и потому не смотрит он
на чернокудрых девушек,

на золотого, в звездах льва,
и в бархатной неволе
он шепчет про себя слова
тоски, обиды, боли.

Рассвет в Венеции

Я в шесть часов утра
шел утренней Венецией.
Сырой туман устлал
серебряный венец ее.

И кампанилы стан
тянулся в небо млечное,
одел ее туман,
как платье подвенечное.

Из сводчатых ворот
по уличке Спаддариа
шел заспанный народ
в сиреневое марево.

Шел, думая про стол,
шел с брюками опухшими,
вперед, не глядя, шел,
шел с головой опущенной.

Шел, ящики неся
в тратторию, к хозяину,
шел, зная, спать нельзя,
и не заснуть нельзя ему.

На солнечных часах
еще и тени не было,
и сырость, как роса,
закрыться шарфом требовала.

Ночные дамы шли,
с недосыпа осипшие,
металл незвонких лир
в свои карманы ссыпавши.

Шла бедность, шла нужда
на полдороге к голоду,
которой не нужна
экскурсия по городу.

А с каменных перил
смотрели птичьи головы:
то, в пух своих перин
уткнувшись, спали голуби.

На них садился снег,
как пух, еще не узнанный
являлись к ним во сне
кулечки кукурузные.

Все это в стороне
я вижу из тумана.
Вставать в чужой стране
рекомендую — рано.

Флаги

Венеция, красив твой флаг,
где лев на синем поле!

У стен со львами на углах
я двигаюсь в гондоле.

Канал или ладья сама
мой разум укачала,
но мне почудилось: дома
привязаны к причалам,

и эти — рядом, на мели
дворцовые громады —
в действительности корабли
таинственной армады.

Чья тень мелькнула на носу?
Кто искру в воду бросил?
А окна круглые внизу —
что, разве не для весел?

Но из бойниц наискоски
протянуты не пушки —
здесь на древке висят носки
и простыни для сушки,

гирлянды мокрого белья —
трусов, сорочек разных
от корабля до корабля
развешаны, как в праздник.

И, лепкой дивною богат,
дворец над гнутым мостом
стоит, как парусный фрегат
надутых ветром простынь!

Но вот блеснула и рука,
нет, ручка из оконца,
флажок батистовый платка
повесила на солнце.

И я увидел вензель «R»,
исполненный умело.
О, все понятно мне теперь:
он вышит для Ромео!

Я разгадал дворцовый быт,
проник в секрет фамильный,
в палаццо этом бак кипит
с водой и пеной мыльной.

И там, спиною к площадям,
с туманного рассвета
стирает, ручек не щадя,
на всю семью Джульетта.

Я ей желаю всяких благ,
плывя в своей гондоле,
пока на солнечных часах
спит лев на синем поле.

Палаццо дожей