Борис Ласкин - Друзья и соседи

• Название: Друзья и соседи
• Автор: Борис Ласкин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1978

Рассказы писателя-сатирика Бориса Ласкина хорошо известны читателям по таким сборникам, как «Душа общества», «Спасибо за внимание!», «Лабиринт», «Дом молодожёнов» и др., а также по журнальным и газетным публикациям.

В новую его книгу вошли произведения, раскрывающие богатство тем, волнующих писателя, своеобразие его юмора. Книга ещё раз продемонстрирует острую наблюдательность Б. Ласкина, его умение увидеть и показать смешное, нетерпимость ко всякого рода недостаткам, мешающим людям жить и трудиться.

---

И прямо вслед за этими словами Зюзин форсирует уличный рубеж. Он кидается на проезжую часть, увёртывается от одной машины, проскакивает перед другой и ведёт себя как тореадор в одном заграничном фильме испанского производства.

Все наши смотрят на экран, кто смеётся, кто головой качает, а Зюзин сидит, откинувшись в кресле, и с большой любовью смотрит на себя, как он завершает свой опасный путь и как шагает по тротуару уже на другой стороне…

А капитан милиции к нему с экрана обращается:

— Если вы смотрите нашу передачу, вы, наверно, поняли, какому риску подвергали и себя, и других. Соблюдайте правила движения. Будьте осторожны на улице, уважаемые телезрители, и вы, герой нашего короткого фильма, Эдуард Павлович Кузин!..

Кувшинников говорит капитану, который на экране:

— Вы маленько ошиблись.

Мы оборачиваемся на Зюзина, смотрим — он встаёт и в полном молчании выходит.

— Расстроился человек.

— Переживает.

— Был-то, можно сказать, на волоске…

Начинаем мы все расходиться и вдруг видим — стоит

Зюзин у столика с телефоном и строго говорит в трубку:

— Прошу разъяснить капитану милиции, что моя фамилия не Кузин, а Зюзин. Зина, Юрий, Зина, Иван, Николай, Зюзин. Да. Всё! — Зюзин положил трубку и сказал:

— Товарищи, через неделю повторение передачи. Ошибка будет исправлена.

Он гордо поглядел на нас и ушёл.

Навстречу славе.

Скромный труженик

Манякин обедал в буфете и с грустью глядел в окно. Надо же, целый день «временами осадки». Подумать только — вчера утром он купался в Чёрном море и рубал в павильоне горячие хинкали. Отпуск промелькнул как дивный сон. Теперь он чувствовал себя отлично, хотя и испытывал некоторую неловкость перед теми, кому отдыхать ещё не скоро, они вот тоже сидят, обедают и видят, какой он свежий и коричневый. Дело прошлое, ему, конечно, здорово повезло с путёвкой. Поначалу всё обстояло не так чтобы очень, но он где надо поднажал, помахал прошлогодней медицинской справкой, лишний разок напомнил то-сё, пятое-десятое. В итоге отхватил путёвку, улетел, отгулял, прилетел и, как говорится, с головой окунулся в текучку. Хочешь не хочешь, а надо работать.

Покончив с тефтелями, Манякин тяжело вздохнул и приступил к чаепитию.

И тут в буфете появились сразу — Юрцев, Нина Астраханская, Гринько и Ростислав Иваныч.

Юрцев сразу же увидел Манякина и плавным торжественным жестом указал на него:

— Вот он, наш герой-труженик. Сидит и скромненько пьёт чай. Не возражаете, если мы сядем за ваш столик?

— Пожалуйста, — сказал Манякин.

Когда все уселись, у Юрцева появилось загадочное выражение лица, и он с многообещающей улыбкой, как Дед Мороз, достал из кармана обрывок газеты.

— Товарищи! — сказал он. — Вспомните, какие были разговоры, когда Манякин проявил инициативу и раздобыл путёвку туда, где нежно плещет море и дикая магнолия в цвету…

— Ладно, хватит, — отмахнулся Манякин. — Вас тефтели дожидаются.

— Что тефтели! Тефтели подождут, — сказал Юрцев и поднял над головой обрывок газеты. — Внимание! Слово имеет пресса. Фанфаристы есть? Нет? Обойдёмся. Слушайте все. Два дня назад получил я с берега Чёрного моря от одного знакомого гуманиста и преобразователя природы небольшую посылочку. Учитывая что южные фрукты плохо реагируют на небрежное отношение со стороны отдельных работников связи, отправитель посылки принял мудрое решение — каждый фрукт завернул в бумажку. И вот сегодня, уходя на работу, вынул я грушу, которая была завёрнута в кусок газеты, вот в этот самый, и на данном обрывке прочитал нижеследующее: «…реполненном пляже. Мы беседуем, сидя на песке, и я торопливо записываю: «Очень вас прошу, товарищ корреспондент, вы, пожалуйста, не называйте мою фамилию, а то люди скажут — хочет сознательность показать. Вместо моей фамилии только первую букву поставьте — «М».

Юрцев сделал паузу, заговорщицки подмигнул Манякину и продолжал:

— «Хорошо, — соглашаюсь я, — пусть будет М. У меня к вам, товарищ М., один вопрос — как отдыхаете?» — «Как отдыхаю? — улыбается М. — Как умею. Нормально. Люди ведь и работают по-разному, и отдыхают по-своему. Один трудится с прохладцей, зато на отдыхе ни времени, ни сил не жалеет — с утра до ночи в карты играет или забивает «козла». А лично я вот, находясь в отпуске, себя на том ловлю, что мои мысли то и дело переносятся туда, где трудится мой родной коллектив…»

Юрцев читал с большим пафосом, а Манякин испытующе смотрел на него.

— «Я вам прямо скажу, лично для меня весь смысл жизни в моей работе», — убеждённо и страстно произносит М. Помолчав, словно бы стесняясь своей откровенности, М. смотрит на море, на щедрое южное солнце и вдруг встаёт. Отряхнув песок и лёгким движением поп…»

— Какой поп? — спросил Ростислав Иваныч.

— Всё. Дальше оторвано, и мне больше ничего не известно. Известно только то, что это интервью напечатано в газете «Черноморская здравница». А теперь, уважаемый товарищ Манякин, расскажите нам, вашим современникам «членам коллектива, что вы ещё поведали о себе представителю прессы?

Манякин был заметно смущён. Он спокойно достал сигарету, не торопясь закурил и сказал:

— Вы считаете, только одна моя фамилия начинается на «эм»?

— Ой, ой, не надо! Не надо скромничать! — замахал рукой Гринько. — Вы нам сейчас открылись с совершенно неизвестной нам стороны…

— Как обратная сторона Луны, — добавила Нина Астраханская.

Манякин помолчал, потом негромко сказал:

— Я не думал, что это появится в прессе…

— Интересно! А вы что думали — репортёр берёт у вас интервью, а потом съедает его и запивает ряженкой? Так, что ли?

— Нет, этого я, конечно, не думал, — ответил Манякин, постепенно овладевая инициативой. — Вас, я вижу, очень удивили мои слова, да?

— Не могу скрыть, — признался Юрцев.

И тут Манякин перешёл в атаку:

— Вы сомневаетесь, что для меня работа — главное дело жизни?.. Я просто-таки не понимаю, для чего было устраивать громкую читку в таком ироническом духе….

— Действительно, — отозвался Гринько, но при этом почему-то улыбнулся.

— Нормальный процесс, — сказала Нина Астраханская. — А я ещё голосовала на месткоме, чтобы эту путёвку дали Мите Разбегаеву. Он бы умчался на юг, забыл бы о родном коллективе…

— Ещё раз вам говорю — не надо иронизировать, — строго сказал Манякин. — Иногда охотней делишься своими мыслями не с тем, кто с тобой каждый день рядом, а с каким-нибудь совершенно посторонним человеком. Не осудите, именно так на сей раз и получилось.

— Ладно, — сказал Юрцев. — Пусть будет так. Держите, — он протянул Манякину обрывок газеты. — Коллектив приветствует вашу исключительно высокую сознательность и преданность общему делу. Аплодисменты.

Манякин взял и бережно сложил обрывок газеты, которая хотя и не полностью, но всё же достаточно ярко осветила всем и каждому его, Манякина, общественное лицо.

К концу рабочего дня интервью стало в лаборатории главной темой разговоров. Мнения разделились. Одни считали, что человеку захотелось показаться лучше, чем он есть на самом деле. Другие, таких было меньшинство, выразились в том смысле, что не умеем мы порой по достоинству оценить человека, а когда он предстаёт в столь выгодном свете, мы удивляемся и молча разводим руками.

Во вторник Манякина пригласил начальник и тоже поинтересовался, что за интервью он дал представителю газеты. Сперва Манякин смущённо разглядывал свои руки, но потом разъяснил, что никакое это но интервью, а просто отдельные его мысли, записанные корреспондентом.

Уже на следующий день Манякин заметно преобразился — стал серьёзней и значительней. Лицо его обрело усталую озабоченность, а взгляд углублённость. Манякин, конечно, отлично понимал, что ничего такого особенного в интервью сказано не было, но сам факт публикации его в газете безусловно заслуживал внимания общественности.

В четверг в обеденный перерыв в буфете появился Юрцев. У него было лицо, какое бывает у человека, сделавшего великое открытие.

— Товарищи! — сказал он, подходя к столику, за которым сидел и Манякин. — Имею важное сообщение. — Он подтянул стул и сел на него верхом, — Взял я сегодня из ящика грушу, и, можете представить, она была завёрнута в обрывок той же самой газетной страницы. В конце интервью Манякин предстал перед нами, можно сказать, во весь рост и, что интересней всего, совсем в новом качестве. Действительно, мало мы знаем друг друга. Попросим Манякина достать из кармана свой исторический обрывок газеты, если он у него с собой, и прочитать вслух самую последнюю фразу…

— Хватит, — возразил Манякин. — Мне кажется, там всё ясно.

Пожав плечами, Манякин достал из кармана аккуратно сложенный обрывок газеты и прочитал: