Элизабет Хереш - Николай II

• Название: Николай II
• Автор: Элизабет Хереш
• Издательство: Ростов-на-Дону: «Феникс», 1998 — 416 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-222-00445-7

Более восьмидесяти лет назад Николай II отрекся от престола. В первой четверти 20-го века перестала существовать империя, которую сейчас трудно себе представить. Автор книги рисует удивительный образ человека, который правил величайшей империей мира, исследует с привлечением ранее не известных немецких и русских документов причины, которые привели к падению империи и династии.

---

Как-то среди ночи одному из солдат позарез захотелось посмотреть на Алексея; воспитатель Жильяр встал у него на пути и защищал своего подопечного. Когда Николай долго гулял в саду, его прогоняли грубыми окриками. Когда он садился на велосипед, новые господа развлекались, втыкая штыки между спицами, чтобы бывший царь упал. По ночам они устраивали шумные загулы в винном погребе.

Больше всех возмущался обращением с бывшим царем его сын Алексей. Для тринадцатилетнего мальчика Николай был высшим авторитетом, он единственный мог одним взглядом урезонить шалуна или смягчить боль. Теперь ему приходилось видеть, что авторитета. у отца не стало никакого, зато он вынужден подчиняться приказам и терпеть унижения; от всего этого Алексей временами впадал в отчаяние.

Чем наглее становилась охрана, тем спокойнее и дружелюбнее вел себя с ней Николай. Ему, видимо, было понятно, что они развращены соответствующей пропагандой. Он заводил разговоры с солдатами, пытаясь понять мотивы их поведения и критическими замечаниями завязать дискуссию.

Некоторые изменили отношение к нему, поняв, что Николай, возможно, вовсе не был кровожадным чудовищем, каким его представляли. Кое-кто даже помогал ему и членам семьи в садовых работах, которыми они занимались ежедневно.

Бывшая царица сохраняла достоинство и сдержанность, но в душе терзалась. Дети также терпели, стараясь держаться вместе. Старшая дочь Ольга выражала в стихах печаль семьи. Решающую роль для условий содержания и дальнейшей судьбы семьи играли решения министра юстиции Керенского.

Керенский в первом составе Временного правительства был министром юстиции, а в начале лета 1917 года заменил Львова на посту председателя правительства и стал также военным и морским министром. Адвокат по профессии, он был талантливым оратором и сумел, мгновенно анализируя ситуацию и действуя решительно, во время февральских событий перехватить инициативу и осуществить свое давнее стремление к власти. Убежденный революционер и известный масон, Керенский в период своей деятельности во Временном правительстве постоянно балансировал между либералами из Думы и крайне левыми в Советах.

Чтобы создать запоминающийся образ, Керенский одевался в фантастическую форму и наполеоновским жестом закладывал руку за отворот френча. На публике его всегда сопровождали двое адьютантов. Такой же двойственной была и его роль в решающие месяцы российской истории в 1917 году, в том числе и в отношении судьбы Романовых. В то время как Керенский успокаивал Советы, которые считали отречение Николая недостаточной мерой и требовали его заключения в Петропавловскую крепость и казни, он заявил во время дебатов о смертной казни: «Я за полную отмену смертной казни — единственное исключение делаю для царя!»[122].

Вскоре после прибытия бывшего царя в Царское Село Керенский решил лично выяснить положение. До того он с царем не встречался. Керенский не скрывал своей ненависти к Николаю, разъезжая в лимузине из царского гаража с тем же шофером. После пламенной революционной речи перед охраной и служащими, которым напомнил, что они служат не бывшему царю, а народу и революции, он проинспектировал помещения и потребовал к себе царя. Сам Керенский так описывает их первую встречу:

«Я очень хорошо помню мое первое свидание с бывшим императором, которое состоялось в середине марта в Александровском дворце. (…) Я сделал все, что было в моих силах, для его свержения, когда он был всесилен. Но мстить поверженному врагу я не мог.

Напротив, я хотел создать впечатление, что революция великодушна и гуманна к своим врагам. Если проводимое следствие представит доказательства, что Николай перед войной или в ходе ее изменил Отечеству, тогда он, естественно, предстанет перед судом. Однако без всяких сомнений было доказано, что в таких преступлениях царь не виновен. Я ожидал встречи с глазу на глаз с бывшим императором с некоторой опаской, потому что боялся, что не смогу совладать с собой.

Первое же впечатление от сцены, когда я вошел к царю, полностью изменило мое настроение. Вся семья сгруппировалась в беспорядке вокруг маленького столика около окна. Человек среднего роста в военной форме, отделившись, нерешительно двинулся мне навстречу со слабой улыбкой на устах. Это был император. У порога комнаты, где я его ждал, он остановился, будто колебался, что ему делать. Он не знал, как я поступлю. Должен ли он был принять меня как хозяин дома или же ожидать моего обращения к нему? Протянуть ли руку или ожидать моего поклона?

Я почувствовал его затруднение, как и всей семьи, перед «страшным революционером». Я быстро подошел к Николаю II и с улыбкой протянул руку, назвав себя. Он с силой пожал мне руку, улыбнулся и, заметно успокоенный, провел меня к своей семье. Александра Федоровна держалась чопорно, гордо и высокомерно. Сдержанно, словно по принуждению, протянула мне руку. Это было типично для разницы в характерах и темпераментах супругов. Вскоре я убедился, что Александра Федоровна, тогда подавленная и озлобленная, обладает сильной волей. За эти немногие секунды я понял, какая трагедия разыгрывалась годами за стенами дворца.

(…) Я просил их не беспокоиться, не огорчаться и положиться на меня. Они благодарили меня, и я начал прощаться. Николай II осведомился о положении на фронте и пожелал мне успехов в моем новом и трудном ведомстве. Всю весну и лето он следил за военными событиями. Он внимательно читал газеты и расспрашивал каждого посетителя…».

После этой и следующих встреч Керенский полностью пересмотрел свое мнение о Николае как о царе и человеке и позднее вспоминал:

«Так я встретился с Николаем «Кровавым». После ужасов большевистского господства это прозвище утратило всякий смысл. Его образ мыслей и внешние обстоятельства просто лишали его, царя, всякого общения с народом, и он узнавал о крови и слезах тысяч людей уже задним числом…

В сравнении с нынешними «друзьями народа», чьи руки по локоть в крови, царь выглядит человеком, вовсе не чуждым обыкновенных человеческих чувств, однако его природа совершенно извращена средой и традициями».

И, наконец, Керенский подробно анализирует ту сторону жизни Николая, которая представляет интерес независимо от субъективного взгляда:

«После первого разговора с ним я был крайне взволнован. В противоположность его жене, о которой я получил вполне четкое представление, Николай с его чудными голубыми глазами, с его внешностью и поведением был для меня загадкой.

Пользовался ли он сознательно своим искусством очаровывать, унаследованным от деда, Александра II? Был ли он искусным актером или вкрадчивым хитрецом? Или слабохарактерным человеком, целиком находящимся под каблуком у жены и легко поддающимся влияниям?

Казалось невероятным, что этот скромный человек с медлительными повадками, выглядевший так, словно носит костюм с чужого плеча, был императором всея Руси, царем Польским, великим князем Финляндским и прочая, и прочая, что он двадцать пять лет правил необъятной империей! Не знаю, какое впечатление произвел бы на меня Николай И, будучи монархом, но когда я его встретил через месяц после революции, ничто не обнаруживало в нем, что еще месяц назад столь многое зависело от одного его слова.

У меня сложилось впечатление, что он снял с себя царский сан, словно парадный мундир, и с облегчением вздохнул, освободившись от этого бремени. За маской дружелюбия, мне кажется, я разглядел одиночество и разочарование. Разочарование от столь многих измен…».

Николай отметил эту встречу в дневнике кратко:

«21 марта (3 апреля). Сегодня днем внезапно приехал Керенский, нынешний министр юстиции, прошел чрез все комнаты, пожелал нас видеть, поговорил со мной минуть пять, представил нового коменданта дворца и затем вышел. Он приказал арестовать бедную Аню (Вырубову) и увезти ее в город вместе с Лили Ден (другой фрейлиной царицы). Это случилось между 3 и 4 час., пока я гулял».

Керенский в своих мемуарах ни слова не говорит об аресте и его причинах. Назначение нового дворцового коменданта он обосновывает так:

«Я хотел разрешить загадку этой странной, хотя и разоруженной личности. Я подобрал в Александровский дворец нового коменданта, человека, которому мог доверять. Я не хотел оставлять с императорской семьей верноподданных Бенкендорфа, Нарышкину, Долгорукова, Боткина, Буксгевден, Шнейдер и других, а также гвардейцев из охраны. Кроме того, ходили слухи о «контрреволюционном заговоре» после разоблачения одного офицера, доставлявшего царской семье вино к обеду. Нам срочно требовался надежный и умный посредник во дворце. Я выбрал военного юриста полковника Коровиченко. Мое доверие оправдалось.

Он полностью изолировал арестованных и сделал все, чтобы внушить им доверие к новым властям».