Юрий Рубцов - Штрафники Великой Отечественной. В жизни и на экране

• Название: Штрафники Великой Отечественной. В жизни и на экране
• Автор: Юрий Рубцов
• Издательство: Вече
• Жанр: Военная история
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-0934-3

После демонстрации телесериала «Штрафбат» не найти человека, который бы не знал о существовании в Красной Армии в годы Великой Отечественной войны штрафных частей. Оценка фильма — не главная цель книги военного историка Ю.В. Рубцова, тем не менее она высказана отчетливо и состоит в неприятии художественной и гражданской позиции сценариста Э.Я. Володарского и режиссера Н.Н. Досталя.

Основные же задачи книги — показ исторической и жизненной правды о штрафниках Великой Отечественной и аргументированный отпор «новопрочтенцам» всех мастей. Обстановка вокруг празднования 60-летнего юбилея Победы показала, что сражение за историческое здравомыслие граждан России развернулось уже на последнем рубеже. Сегодня нам внушают, что все в нашей истории было либо «неправильным», либо вовсе «преступным», пытаясь разрушить в сознании россиян последнее, что сохраняет святость, что объединяет всех нас — память о Великой Победе.

---

А это ведь так легко сейчас, когда то и дело выходят «исторические» и «документальные» телеисследования о том, например, как директор ЦРУ лично развалил Советский Союз, или о том, как Гитлер сделался на время неуязвимым, овладев «Копьем Судьбы»...

К счастью, пока, в канун очередного юбилея, кино о войне — сплошь «солдатское». И пока главный успех — «Штрафбат» Николая Досталя и Эдуарда Володарского.

Восторг и пренебрежение — вот полюса критики. Не могла не задеть картина войны с самой низкой точки съемки: не просто из окопа, а из окопа штрафника — обреченного куска пушечного мяса. Неожиданная откровенность разговоров, отчаянность людей, которых цинично бросают в прорывы на минные поля, добывание оружия и провианта у врага, пулеметы заградотряда за спиной — все это просто завораживало, не позволяло пропустить сцену, диалог, выражение лица, обрывок серого пейзажа. Сдавленные слова Серебрякова — комбата Твердохлебова, жутковатый говорок Степанова — бывшего «вора в законе» Глымова, рокот Назарова — отца Михаила, частушки, романсы и мат — все это единая, непрерывная песня тех, кого нет, песня на пятьсот двадцать пять минут. Это что касается восторга.

Пренебрежение — в том, что история изначально неправдоподобна. Не могли быть в одном подразделении уголовники и политические, не командовали штрафники штрафниками, не мог священник ходить, ползать и стрелять в облачении своем и т.д. и т.п. Понятно: пренебрегли и ушли. Если в достоверности промашка, ждать ли правды от характеров, ситуаций, мотивировок?!

Ну, ушли и ушли. К документам за правдой. Можно, конечно, страстно ответить, что на войне все могло быть, что война — такая штука, где гораздо больше случайностей, чем закономерностей. Можно вспомнить, что не только литературный Пьер Безухое разгуливал по Бородинскому полю в цилиндре и сюртуке, но и вполне исторический генерал сэр Томас Пиктон вообще почти всю свою жизнь провоевал в цивильном платье, пока не погиб при Ватерлоо. Можно, но не нужно.

Потому что дело совершенно в другом.

Одна из самых страшных вещей для человека — безвестность. Никто никогда не узнает, как ты туг страдал, как выдерживал все, как умер. Никто никогда не прочтет надпись на твоей могиле, не постоит и не задумается над твоей судьбой. Безвестность. Пропажа без вести. Когда-то самым страшным было увидеть в «Летят журавли» глазами Бориса закрутившиеся голые деревья, упасть вместе с ним и его голосом прохрипеть: «Я не ранен, я убит». Пропавшие без вести — это живые мертвецы нашей памяти, которые пострашнее любых «Восставших из Ада». Штрафники из фильма — пропавшие без вести задолго до первого их «штрафного боя». Потому они сведены воедино: убийцы, воры, дезертиры настоящие и мнимые, окруженцы, «враги народа», «террористы», «троцкисты», антисоветские «агитаторы». Десять лет без права переписки. Этих людей не существует. Хотя есть приказ № 227, штатное расписание штрафных подразделений и участки фронта, на которых их бросают в бой. Хотя существует земля, которую они отбивают у немцев. Хотя есть деревни и города, их жители, которые видят этих странных солдат. Хотя есть пули, которые их убивают окончательно.

Вот в этой логике потусторонней жизни, безвестного пространства и выстроен фильм. Все люди поставлены перед необходимостью последнего решения, последнего шанса быть или не быть человеком. Это не то искупление, которое предлагает система — «искупление кровью вины перед Родиной». Это невероятная, пограничная возможность свободы воли. Кто от тебя ждет, что ты не перебежишь через линию фронта с немецкой листовкой за голенищем? Кто ждет от тебя, что ты не отлежишься за горой трупов или в воронке? Никто от тебя ничего не ждет. Никто из «живых»: особистов, заградотрядовцев, командования. А родные, если они где-то и есть, ничего никогда о тебе не узнают. И вот тут, перед смертью, в черной социальной пустоте, начинает формироваться что-то абсолютно для этих людей новое, зыбкое и непонятное — то, что приводит к внутреннему перелому, к преображению. В этой логике, например, становится понятно, что пахан Глымов тихо и хладнокровно перерезал горло ни в чем не повинному молоденькому милиционеру для того, чтобы никто ничего не узнал, а теперь таскает паек ребенку, бережет солдат и бьется до последнего — несмотря на то, что никто не узнает...

Фильм получился религиозным. Не из-за присутствия священника и не из-за сильно затянутого в своем пафосе финального песнопения. По своему глубинному посылу. По концепции. И потому опять же героями стали «штрафники», то есть не реально-исторические бойцы штрафных батальонов и рот, а отторгнутые системой люди. Потому и принципиально, что объединены настоящие преступники и мнимые в одно страшное и величественное целое. И именно так начинает вырисовываться та правда, что оказывается более реальной и важной, чем сама правда жизни и истории.

Странно упрекать «Штрафбат» в искажении фактов. Ведь он — художественный сериал со своими приемами и своей технологией, он эпос. Эпос, а не эпопея. Не «Освобождение» с его претензией на документальность и всеохватность — «Песнь о Роланде». И посыл у нее — светлый, щемящий: страшную войну выиграли люди. Даже те, кто был выброшен, измордован, растоптан системой. Выиграли не благодаря и не вопреки «мудрому руководству» и «направляющей роли», а абстрагируясь от этой гремящей дребедени, по своим, человеческим, глубочайшим и совершенно не понятным для системы мотивам. Выиграли на огромном пространстве безвестности.

Сергей Бунтман, «Московские новости», 2004,22 октября.

 ***

...Так есть ли правда в «Штрафбате»? Если и есть, то это правда глянцевой страницы журнала. Знаете, есть такая раздражающая форма полиграфии, когда поверх красивой фотографии идет текст, да еще не очень контрастного цвета. И фотографией не полюбуешься — буковки мешают, и текст не прочтешь. Но — красиво! И вот эта красивость глянцевого журнала «про войнушку» свойственна, на мой взгляд, «Штрафбату».

Почему я так завелся, ведь сегодня такого псевдо, квази — полным-полно везде? Может быть, именно потому, что этот глянец в сериале не на поверхности, он только иногда отблескивает, и может создаться ощущение, что это именно так, как и было — благородные робин гуды из лагерей, добрые немцы, с которыми хочется не воевать, а распить бутылочку ничейного рома, глупые, как фашисты в фильмах 40-х годов, НКВД-шники, чуткие генералы, которые за штрафбатовцев переживают больше, чем за «нормальных» солдат. Какая-то не очень страшная это вещь — война, войнушка, несмотря на картинно разбросанные трупы по полю...

И есть в фильме момент, который все-таки «продает» неорганичность, фальшь всего сериала. Это хроникальные кадры в заставке: мокрых, грязных наших солдат берут в плен сытые, механизированные фашисты, бредущие колонны пленных, наших, и взгляд солдата в камеру... Вот там — Правда, тяжелая, горькая, страшная. И не надо ее подкрашивать.

Александр Зубов, портал «Синема», 2004, № 1.

*** 

Иногда думается, может, хватит всей страной каждый год праздновать этот праздник Победы? Какой тут праздник при 30 миллионах погибших и разоренной на долгие годы стране! Но нет, каждый год празднует народ, не может остановиться, — впрямь был день бурлящей радости, освобождения!..

Но мало нам своей памяти, своей боли: постоянно, как дети в лесу находят стреляные гильзы и ржавое оружие — то советское, то немецкое, — так взрослые дяди и тети раскапывают старые документы, тайные утерянные факты и истории, и мы постоянно подпитываемся то разведчиками, то гитлеровскими маршалами, то бесконечным Борманом, то ужасами ужасной войны. Вместе с тем нет у нас своей «Войны и мира», книжек правдивых вообще всего пять-шесть, глубоких, памятных фильмов о войне тоже — все «Два бойца» да «Два бойца»...

И вдруг среди сточных вод бесконечных пошлых сериалов, сливающихся с экранов ТВ, — является столь неожиданный и яркий «Штрафбат»! И как будто всем все уже известно: и про плен, про «ни шагу назад!», и про пулеметы НКВД позади идущих в атаку, и про штурмы, про переправы. Но искусство затем и искусство, что выбирает, сочиняет немногих героев, рассказывает о них, заражает нас сочувствием к их судьбам.

Все мы знаем и, однако ж, не все, и не можем знать, не побывав в той шкуре, в том ужасе, сквозь который проходят наши деды, отцы, братья. «Проклятая, несчастная страна, несчастный народ!» — то и дело хочется выкрикнуть, глядя фильм. Не потому, что авторы каждый эпизод наполняют напряжением и страхом, но потому, что по всему фильму разливается такое горе, такое сострадание этим несчастным—то пленным под расстрелом, то зэкам, то пушечному мясу, униженным, обиженным, ни за что, кажется, страдающим людям. Человека, и прежде всего человека, а не людскую массу видел в каждом персонаже режиссер картины Николай Досталь. Можно сказать, режиссеру повезло с актерами — сколько здесь актерских удач! Хотя мы знаем, что это «везение» тоже часть кропотливой режиссерской работы. Выбором на роль комбата Твердохлебова Алексея Серебрякова решен оказался образ главного героя. Да и всего фильма.