Самуил Лурье - Взгляд из угла

• Название: Взгляд из угла
• Автор: Самуил Лурье
• Жанр: Публицистика

Рубрика "Взгляд из угла" газеты "Дело" за 2002 - 2008гг

---

А народное благосостояние растет. Стремительными темпами. Благодаря неусыпной заботе партии и правительства. Назло внешним и внутренним врагам, врагам, врагам.

Ну всё, буквально всё по-старому, бывалому, по Брежневу с Андроповым.

То есть госбезопасность работает как машина времени: воспроизводя химический состав атмосферы зрелого идиотизма и поддерживая надлежащее давление.

Полагая — по-видимому, справедливо, — что каждый народ достоин своей полиции.

И все же в точности как было — один в один — не выходит. Наблюдается какое-то ненужное удвоение абсурда.

Разве недостаточно — просто навести объектив гостелеканала на бумажку с буквами, и чтобы за кадром спец. корреспондент, как бы читая, произнес: я, британский шпион такой-то, поручаю правозащитным организациям РФ обналичить такую-то знатную сумму прописью; к сему я, шпион такой-то, руку приложил?

Четкость. Лаконизм. Оргвыводы вытекают однозначные. Казалось бы — чего еще надо?

Нет, приклеивают зачем-то еще видеоряд. Как бы предъявляют населению родины тест на способность к умозаключениям. Дескать, видишь скверик и в нем вот тот булыган? — Ну, вижу. — А теперь новый кадр. Видишь — мужик тут же, в скверике, отливает? — Спину мужика вижу. — Отлично. Это он мотивирует свои действия. Теперь гляди внимательно: вот у меня в руках другой булыган. Похож? — Как две капли. — Вот-вот! Капля точит камень — он открывается, как ларчик, внутри что-то блестит, верно? А теперь скажи: можно ли после этого терпеть существование какого-нибудь комитета солдатских матерей, или, там, против пыток?

Публика с заданием, конечно, справилась. Дала единственно верный ответ.

А все же простота в подобных случаях по-своему не хуже воровства.

Учитесь у министра т.н. обороны. Такое же, как и не вы, лицо ГБ, а понапрасну не напрягается, ему это влом. Я, говорит, находился все это время высоко в горах, а что тут у вас такое стряслось, чего запыхались? небось, пустяки, а то мне доложили бы.

Правда, это с утра он был такой вальяжный, — а ближе к закату солнца зазвенел за верхнее до, типа разорю! не потерплю! — и зря. Фу ли лицемерить — ничего такого необычного не произошло. Ну, загублена еще одна из вверенных вам жизней, — так это же каждый день. Пока вы дочитаете на сон грядущий свой английский детектив — еще солдатика, глядишь, задушат, другого повесят, а третий — сам… И все это, главное, против устава. Нет, понимаете ли, в уставе такого параграфа, чтобы распять человека, к примеру, на двух стульях и веревки затянуть изо всех сил, прекратив кровообращение. То есть это не норма ратного труда, это досадная погрешность. Никто бы и не узнал, если бы не дураки военврачи — чем дождаться опять-таки наступления смерти, отдали рядового беспринципным медикам гражданским. А те, конечно, стукнули солдатским матерям. Которых, в свою очередь, не успели запретить — тянули, тянули с обработкой того булыгана. Вот и доигрались.

Однако не разводить же истерику. Общественность, будьте уверены, все поймет правильно. Это просто на минуту нервы раздражены — очень уж впечатляющий применен способ казни. Позволительно всхлипнуть разок-другой. Просморкаемся — и опять в патриотизм. Ведь Россия, как всем известно, — страна березовых рощ и силовых структур. А силовые наши структуры — это такое пространство, где человек человеку — не человек. Где каждый с нашивкой каждому без нашивки может рявкнуть: ложись! — и тот должен лечь, хоть в грязь лицом, не то положат. И каждый в камуфляже — каждому в пальто: стоять! И каждый, у кого на корочках щит и меч, — вообще любому: молчать!

И когда все и всё время ждут окрика и того, что за ним последует (или вдруг не последует), — то это у нас называется порядок. А порядок мы обожаем больше всего на свете. А он, естественно, требует жертв. В данном конкретном случае — потребовал рядового Сычева. Вот увидите, общественность поймет.

А общество — тем более. У нас ведь и общество теперь есть. Гражданское. 126 мягких мест, 126 голосующих мускулов, еще 252 дополнительные конечности — вставать и аплодировать. Называется — Общественная палата. Попросту — Общепал. Во главе, само собой, академик Евгений Велихов — тот, который знает, когда возвышать свой голос.

По примеру государства, не покладая укрепляющего государственность, Общепал обещает работать с общественностью. Отслеживать ситуации, все такое.

А чего тут отслеживать? Ситуация такова: порядочных людей в стране ужасно мало. Главным образом старики, отчасти молодежь. Но молодых у входа в жизнь радостно встречают силовые структуры. А старики уходят один за другим. Причем почти никто и рукой не помашет вслед.

Ни одна газета не написала, что умер Лев Самсонович Разумовский — скульптор, живописец, прозаик. Настоящий мастер, благородный человек. Это его "Пилот" стоит в Московском парке Победы. Это им придуманные прелестные игрушки — Карлсона, Айболита, Тянитолкая, Клоуна — мы дарили детям в советское время.

Всю жизнь он думал и писал про войну и про Холокост. И я никогда не забуду одну его страницу. Как он — девятнадцатилетний инвалид (рука осталась на фронте) — пошел в 45-м посмотреть на военный парад, и какая-то тетка в толпе прошипела ему: "Понаехали тут!"

6/2/2006 Дефицит // По-настоящему порадовал молодой человек Роман Доброхотов. Из какой-то группы "Мы". Наверное, студент.

Предложил организовать повсеместный сбор камней, валяющихся на улицах городов, на обочинах дорог, в садах и скверах. Не проходить мимо. Бороться и искать. Найти и не сдаваться. Каждый булыжник, заактировав, передавать под роспись в органы для просвечивания рентгеновским лучом и прочих процедур. Камень на камень, кирпич на кирпич.

Замечательная мысль. Тактика Швейка, бравого солдата. Вам комфортней, чтобы я строил из себя кретина, — так я же буду кретин непритворный и других подговорю, — замучаетесь взвешивать каменюки.

Боюсь, почин не будет подхвачен. Однако же отраден сам факт: остроумие не погибло.

А то все бы ничего, да только скучновато. Наблюдается, так сказать, недород идей. Вот уже много лет никто не говорит ничего неожиданного.

Всё какие-то предсказуемые реакции. Как у лягушки под током: дрыг одним зеленым мускулом, дрыг другим. (Надеюсь, кстати, что теперешним школьникам таких опытов не показывают.)

В казармах — ад? Это оттого, что в газетах пишут черт знает что (раз!) — пожалуй, придется учредить военную полицию (два!) — вообще же казарма — зеркало общества (три!).

При этом долго рассказывают, что общество идет от успеха к успеху. (Впрочем, "наша главная задача — уменьшение количества бедного населения в стране".) А также никого не колышет, что военную полицию навряд ли разместят в шалашах, — понадобятся тоже казармы, и в каждой, значит, будет, как в зеркале общества, свой собственный ад. Контрмера и на этот случай заложена в спинном начальственном мозгу: заведем в недрах военпола еще спецслужбу, настроим еще казарм, и так далее про белого бычка.

Гомеопатический такой прием мышления: подобное лечится подобным. Порох не выдумывают, а просто держат сухим. Идей не создают, их только вдалбливают либо замалчивают. Либо извращают. Либо запрещают.

Ни на что другое никто не способен.

— Изъять учебники биологии: там лженаука дарвинизм!

— Истребить "Протоколы сионских мудрецов" — исключительно толерантности ради!

Масса желающих что-нибудь вычеркнуть. А сочинять — разучились, кто и умел.

Я не про изящную словесность. Та вообще ни в чем не участвует. Забралась в койку и укрылась с головой, только складки на одеяле шевелятся.

Я — вообще, про бездарность времени.

А впрочем, давайте про изящную словесность. Есть повод. Есть дата. Правда, опять не из веселых. Десять лет назад умерла Лидия Корнеевна Чуковская. Она была великий человек.

Хотя сама о себе ничего подобного, конечно, не думала.

Но так получилось, что вся правда и правота русской литературы на какое-то время сосредоточилась в этой женщине.

Она ничего не боялась. Не произнесла и не написала ни одного неискреннего слова. Не провела в праздности ни дня за всю жизнь.

Работала, ни на что не надеясь. Просто исполняя свой долг: противодействовать злу. Наличие которого в атмосфере стесняло ей дыхание.

Незадолго до смерти она говорила мне: больше не могу. Все ужасно, и будет еще хуже, и я не хочу этого видеть.

Повести печальней, чем ее "Софья Петровна", нет на свете. А по значению можно поставить с нею рядом только гоголевскую "Шинель".

Ее "Записки об Анне Ахматовой" — такая же необходимая книга, как "Былое и думы".

То есть Л.К. была последний классик. Боюсь, она дописала русскую литературу до конца.

Один вопрос остался без ответа:

"Что же привело нас к этой небывалой беде? К этой совершенной беззащитности людей перед набросившейся на них машиной? К этому невиданному в истории слиянию, сплаву, сращению органов государственной безопасности (ежеминутно, денно и нощно нарушавших закон) с органами прокуратуры, существующей, чтобы блюсти закон (и угодливо ослепшей на целые годы), — и, наконец, с газетами, призванными защищать справедливость, но вместо этого планомерно, механизированно, однообразно извергавшими клевету на гонимых — миллионы миллионов лживых слов…"