Игорь Дьяконов - Книга воспоминаний

• Название: Книга воспоминаний
• Автор: Игорь Дьяконов
• Издательство: Европейский дом
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995

"Книга воспоминаний" известного русского востоковеда, ученого-историка, специалиста по шумерской, ассирийской и семитской культуре и языкам Игоря Михайловича Дьяконова вышла за четыре года до его смерти, последовавшей в 1999 году.

Книга написана, как можно судить из текста, в три приема. Незадолго до публикации (1995) автором дописана наиболее краткая – Последняя глава (ее объем всего 15 стр.), в которой приводится только беглый перечень послевоенных событий, – тогда как основные работы, собственно и сделавшие имя Дьяконова известным во всем мире, именно были осуществлены им в эти послевоенные десятилетия. Тут можно видеть определенный парадокс. Но можно и особый умысел автора. – Ведь эта его книга, в отличие от других, посвящена прежде всего ранним воспоминаниям, уходящему прошлому, которое и нуждается в воссоздании. Не заслуживает специального внимания в ней (или его достойно, но во вторую очередь) то, что и так уже получило какое-то отражение, например, в трудах ученого, в работах того научного сообщества, к которому Дьяконов безусловно принадлежит. На момент написания последней главы автор стоит на пороге восьмидесятилетия – эту главу он считает, по-видимому, наименее значимой в своей книге, – а сам принцип отбора фактов, тут обозначенный, как представляется, остается тем же:

“Эта глава написана через много лет после остальных и несколько иначе, чем они. Она содержит события моей жизни как ученого и члена русского общества; более личные моменты моей биографии – а среди них были и плачевные и радостные, сыгравшие большую роль в истории моей души, – почти все опущены, если они, кроме меня самого лично, касаются тех, кто еще был в живых, когда я писал эту последнюю главу”

Выражаем искреннюю благодарность за разрешение электронной публикаци — вдове И.М.Дьяконова Нине Яковлевне Дьяконовой и за помощь и консультации — Ольге Александровне Смирницкой.

---

В первом доме — крайнем, белом двухэтажном деревянном доме, обшитом вагонкой, и помещалась комендатура. Туда я и пришел примерно через полчаса. Света не было. Достали где-то фонарь «летучая мышь», керосиновый (и даже с керосином), и зажгли.

Нас было сначала трос: полковник Рослов, лейтенант Грицанснко и я; в тот же вечер появился некий подполковник, который ведал трофейным имуществом. Он должен был после боев регистрировать и вывозить трофеи.

Пришел он, ругаясь: по донесениям числились танки, машины, пушки, стрелковое оружие — ничего этого найти было нельзя. Во-первых, потому что одни и тс же трофеи регистрировали последовательно разные проходящие части, и таким образом всего оказывалось много больше, чем на самом деле. Во-вторых, все было оставлено в таком виде, что воспользоваться этим было уже невозможно. Подполковник был в большом затруднении: вывозить было нечего, а приказ надо было как-то выполнять.

Мы ему очень обрадовались, так как он приехал на «виллисе» и привез сухари и несколько бутылок трофейного эрзац-рома. Сухарей был большой запас, и мы питались ими по меньшей мере две недели. Вскоре лейтенант Грицанснко раздобыл еще порядочный запас эрзац-рома.

С этим ромом была беда. Немцы уничтожали все, но винные склады всюду намеренно оставляли. Это причиняло массу огорчений. В Лиинахамари (порту Пстсамо) был большой винный склад, который с двух сторон освободили одновременно моряки и пехота. Дошло до перестрелки. Еле удалось их разнять и разделить между ними этот трофей.

И под Киркснссом в шахте было спрятано много рома, о чем я дальше расскажу.

На ночь Рослов устроился на диване, подполковник — на сдвинутых креслах, Грицанснко спал на полу первого этажа под шинелькой, а я на каких-то широких грязных нарах, сохранившихся в угловой комнате второго этажа.

Наша комендатура занимала бывший частный дом. Видимо, там жил какой-нибудь инженер завода, или, может быть, директор или вице-директор. Сравнительно большой дом для тех мест. Окна смотрели в садик. Это было очень странно, так как город находился на той же широте, что и Мурманск, где никаких садов не было и в помине. Сейчас была почти зима, уже падал снежок. Самого садика не было видно, только черные лапы деревьев.

Стены в доме были крашеные, белые. Как я уже сказал, мебель была только в двух комнатах, остальные были совершенно пустые. В углу каждой комнаты стояла на ножках круглая чугунная с венцом или квадратная керамическая угольная печка. Как всюду в Норвегии, вьюшек не было, и тепло было только пока горел уголь, — это была не проблема, угля было во всем городе полно.

Постепенно мы обжились. Натащили мебели из развалин и разместили по-своему то, что было в доме. Я остался в маленькой комнатке в стороне от прочих. Когда-то, видимо, это была комната прислуги, хотя у норвежцев прислуга не могла помещаться на нарах. Комната была метров девять, и, кроме нар, у окна маленький столик. За окном, как и в разных других местах города, невысокими огнями горели огромные кучи, и время от времени картина дополнялась шипящим или грохочущим взрывом цветной ракеты или просто гранаты. Кучи горели до самого лета.

Перед окном росли деревья, и каждый день в неосвещенной комнате на стенах играло все то же движущееся кружево теней от подвижного огня и веток.

Каждый день, или каждую ночь. Все, о чем здесь рассказано, происходило довольно далеко за Полярным кругом. В Киркенесе полярная ночь наступила в последнюю неделю ноября, а тогда, месяцем раньше, день, если его можно назвать днем, длился часа три.

Эта комнатка была моим прибежищем. Вещей первое время не было, синий полосатый заплечный мешок я оставил в 7-м отделе. Умывались в саду из ведра с водой, притащенного Грицаненко[330].

Едва мы расположились в доме на ночь — ко мне вбегает лейтенант и срочно требует к полковнику. Иду, наспех одевшись. Рослов в нервном состоянии, держит в руке пистолет. А я — первое, что сделал — отцепил свой пресловутый браунинг и сунул его в ящик стола. Я сразу понял, что в Норвегии надобности в пистолете не будет. Остальные чувствовали себя иначе и, переступив линию фронта, считали, что оказались среди врагов.

Оказывается, лейтенант Грицаненко доложил коменданту, что в скале позади развалин завода скрываются какие-то люди. Рослов сгонял меня за пистолетом, мы взяли с собой подполковника и отправились смотреть. Лезли через руины завода, перекореженные железяки, кирпичный лом, поднимались по очень неприятным скалам. Наконец где-то высоко влезли в какую-то дыру. Там перед нами открылась большая, высокая, на вид естественная, широкая пещера. Освещалась она слабым светом — чем-то вроде той же «летучей мыши». Все было устроено очень добротно: нары, одеяла, подушки.

Сотни народу. Было ясно, что это очередная группа местного населения, которая скрывается от немцев. Для полковника это было не так ясно, и он велел мне спросить: «Кто здесь старший?» Я пятнадцать лет не говорил по-норвежски, и у меня вылетело из головы, как это надо сказать. Никаких «старших» у норвежцев, конечно, не бывает. Вместо того, чтобы спросить «Кто здесь отвечает за всех?», я так и выпалил: «Кто здесь самый старый?» Они изумленно засуетились и минуты через три вытащили какого-то древнего старца, лет под девяносто. Я опять спрашиваю:

— Вы здесь старший? Он отвечает:

— Старше меня никого нет.

Тогда я перевожу полковнику, что это старший и т. д. Он спрашивает:

— Кто вы такие и что здесь делаете? Он отвечает:

— Мы жители Киркенеса, спрятались здесь во время боев.

— Бои давно кончились, почему вы не выходите?

— А мы не знали.

— Ну вот, можете выходить.

Все, слава Богу, кончилось благополучно, и мы вернулись в комендатуру.

Публика в пещере, однако, разошлась не скоро: наверное, послали кого-нибудь вперед, и он сказал, что все дома разрушены и жить негде.

По счастью, заместитель председателя муниципалитета и его люди проявили энергию: с помощью ребят из «Красного Креста» и их машины взяли на учет все сохранившиеся в округе и не занятые нашими солдатами домишки;, переписали людей и в них, и в киркснесской пещере, и в рудниках и постепенно принудительно расселили всех по домам, какие остались. Надо, однако, заметить, что не только домов, где разместились наши, но также и группу пустых домов выше убежища «Красного Креста» они не тронули, считая, видимо, что и эти хорошие дома должны остаться русским.

Утром я вспомнил, что должен писать донесение. Приказано ведь было — каждый день сообщать о политико-моральном состоянии местного населения. Между тем, местного населения, кроме тех, что сидели в пещерах и вряд ли могли сообщить что-нибудь дельное, не было. Я обратился к моим друзьям из «Красного Креста», и они сказали мне, что большая часть населения находится в Бьёрневатне. Это был горняцкий поселок в 10–12 км от Киркенеса.

Там, где кончалась скала и еще не начиналось море, был перешеек, соединявший полуостров Киркенес с шедшей мимо шоссейной дорогой. Здесь и была куча подожженного хлеба и здесь же невдалеке стоял вагончик узкоколейки. Был тут и паровозик, но все это бездействовало. Узкоколейка эта и грунтовая дорога вдоль нее вели в Бьёрневатн. Машин, ни наших, ни норвежских, нигде не было, и я пошел пешком.

Дорога вела через лес и дальше плоскогорьем. Обычная норвежская дорога, с неотесанными глыбами вертикально поставленных камней на поворотах. Всюду опять валялись обрывки разноцветных немецких проводов. Кое-где тряпье от разорванных мундиров. Трупы убрали, но от разорванных на части людей всегда остается такое тряпье. Наша похоронная команда действовала исправно. Кое-где были фанерные обелиски с именами павших, написанными химическим карандашом (…И мрамор лейтенантов, фанерный обелиск…). Все наши были зарыты в братских могилах, но и немцы не оставлены. Самая большая братская могила наших находилась в стороне, под аэродромом Хсйбуктмуэн — по-нашему, коротко Хсбуктсн,[331] где раньше хоронили наших пленных.

Бои продолжались; наши войска переправились через Патсойоки выше взорванного моста, южнее, в обход Киркснеса. Там был сделан (или туда передвинут) наплавной мост. Тогда я этого не знал. Оттуда наши части двинулись на Лангфьорд. Там высокие берега, и сам фьорд очень узкий, не шире 200–400 метров. Переправляться было трудно. Помогали, как уже мне было рассказано, местные жители. Оттуда войска дальше пошли на запад. По ночам мы видели всполохи выстрелов в той стороне, звуки до нас не долетали.

Я отшагал десять километров и пришел в маленький поселок — не больше двух десятков домов. Все целы. Крашены в тсмнобордовый и желтый цвет, обычные для Норвегии белые наличники окон, — не разбитых. Все пусто. Тут я встретил наших солдат. Они задержали меня и спросили, кто я и куда иду.

Меня привели к командиру взвода, который составлял гарнизон Бьсрнс-ватна. Это был маленький крепыш, татарин, лейтенант Бахтесв. Он был человек, заслуживающий всяческого уважения: не говоря о том, что он един со взводом не дал разрушить поселок, но, мало того: надо сказать, что при нем там был полный порядок. Только после ухода его взвода начались безобразия.