Красная Шкапочка - Жнецы Страданий

• Название: Жнецы Страданий
• Автор: Красная Шкапочка
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Каждому в жизни дается выбор, но что делать тому, за кем выбор приходит сам — внезапно и без шанса на отказ? Что делать, когда дорога к мечте оказывается залита кровью, а ты сам себе порой кажешься куском мяса? И как быть, если мечта умирает, оставляя после себя только пустоту? Нельзя стать боевым магом и ни разу не убить. Нельзя быть некромантом, сохраняя чистоту помыслов. Нельзя выучиться на целителя, ни разу не разрезав живую плоть. В этом мире магия — это цинизм, грязь и кровь. Но любовь выдержит все. Даже то, что не в силах выдержать рассудок.

СамИздат, невыправленный черновик!

Дизайн обложки: Frost Valery.

---

Клесх покачал головой:

— Почто руку ему изуродовала?

Выученица виновато опустила глаза, вздохнула. Ну, нешто поцарапать его надо было? Тогда б еще сказали, что по случайности вышло, повезло-де ей. А так — уж точно сомневающихся не найдется.

Тем временем Дарен зло вырвал нож из ладони здоровой рукой и поднялся на ноги. Оружие он протянул противнице:

— Лихо.

Видоки безмолвствовали. Знамо ли дело — девка, которую иначе как никчемной не называли, одолела могучего воина, явив такую Силищу, какой в ней и не чаяли. Дарен стиснул изуродованную ладонь и огляделся.

— Что стоишь? Долго он кровью истекать будет? — спросил Клесх у девушки.

Вроде и негромко спросил, а услышали все.

Лесана шагнула к противнику, не обратив внимания на уже шагнувших со своих мест Русту и Ихтора.

С узкой ладони осыпались голубые искры. Выученица провела пальцами по исходящей кровью ране и отступила от изумленного креффа. Дарен остановившимся взглядом глядел на тонкий розовый шрам, потом поднял глаза на Лесану и лишь после этого посмотрел в ту сторону, где стоял Нэд.

Лица других наставников вытянулись в изумлении.

— Я думаю, Нэд, — по-прежнему негромко сказал Клесх. — Ты опояшешь мою выученицу сегодня же. Потому что подобных ей в Цитадели нет.

* * *

Когда над Крепостью разлились сиреневые сумерки и повисли в углах сероватыми тенями, Лесана, наконец, была опоясана и отпущена из покоев удрученного Главы.

Вместо ученического платья, на молодой воительнице теперь была одежа ратоборца, подпоясанная широким тяжелым ремнем, который на удивление ладно схватывал ее стан. В непривычном облачении девушка еще чувствовала себя неловко. Казалось, слишком приметна новизна и черной рубахи из тонкого крепкого полотна, и кожаной верхницы с короткими рукавами, и штанов, да и самого пояса — тяжелого, широкого.

Мелькнула в голове мысль о том, что пять ученических лет пролетели как-то совершенно незаметно. Вроде еще вчера мечтала отучиться и вернуться домой, а теперь вот и отучилась, и домой завтра поедет. Как-то там? Мать с отцом повидать бы, молодших потискать. Хотя… кого там тискать, выросли все уже. Стешке в этом году — семнадцать. И какая она теперь Стешка? Стояна свет Юрдоновна. Ельке, то бишь Елави — тринадцать. Скоро тоже невеститься пойдет. Меньшому братишке — десять. И, видать, его одного из всей семьи еще можно величать не Русаем, а по-прежнему Руськой.

Эх и соскучилась она по ним! Да и на деревню бы взглянуть… Как там, интересно, мосток березовый, еще дедом Вроном справленный? Стоит ли над ручьем? А калина у их ворот растет ли? Отец все срубить собирался…

На этом поток воспоминаний прервался, потому что Лесана, наконец, достигла низенькой крепкой двери. Постучала и распахнула тяжелую створку, согнулась, чтобы не осадиться лбом об косяк, шагнула в темный жарко натопленный покойчик.

— Бабушка! — позвала нарочито громко, вдруг не услышит.

— Чего разоралась? Ходют тут, вопят в три глотки, а потом или кочерги след простыл или холстин не досчитаешься. Иди, иди отседова! — согбенная обитательница коморки шагнула откуда-то из полумрака, потрясая веником.

— Бабушка, это я — Лесана, — девушка даже растерялась. — Не узнала меня?

— Лесанка? — прищурила слезящиеся глаза старуха. — Ты что ль?

— Я.

— Никак Нэд, старый козел, опоясал-таки? — догадалась хрычовка. — Видала, видала, как ты Дарена — колоду беззаконную — по двору валяла. Наловчилась…

— Ой, — расстроилась собеседница. — А я тебя там не приметила…

— Дык, меня чего примечать-то? — замахала руками бабка. — Меня примечать, только падучую кликать.

Лесана рассмеялась и вдруг порывисто обняла Нурлису, вдыхая забытые уже запахи дыма, камня, лежалых холстин и… старости, пропитавшие убогую одежу бабки.

— Я тебе гостинцев привезла.

— Мне? — изумилась старая. — Да Встрешник с ними, с гостинцами. Дай-ко я на тебя погляжу, ну-ка…

И она поворачивала девушку то так, то эдак, чтобы в свете лучины разглядеть и новое ладное облачение, и широкий пояс с медными бляшками, и саму обладательницу справного наряда.

— Ишь, вымахала! Через прясло-то перешагнешь и не заметишь. А патлы-то обросили… Садись, садись, состригу лишние, ножни где-то тут были, если не упер никто. Ходят тут день и ночь, все тащут, что плохо лежит…

Старуха кудахтала, суетясь вокруг гостьи, вглядываясь ей в лицо, суматошно поглаживая по плечам, не зная, как оказать честь, как скрыть дрожь в голосе. Молодая статная женщина стояла перед ней. И, хотя не было больше у Лесаны задорно сияющих глаз, да и взгляд стал тяжелым (молодые девки эдак не смотрят), а промеж бровей появилась сердитая морщинка, для Нурлисы она была все та же девочка, что когда-то бессильно плакала, уткнувшись носом ей в коленки.

— Ну, давай показывай, гостинцы, — наконец, вспомнила старуха. — Показывай.

Лесана достала из заплечной сумы долбленку медовухи и клюкву, вываренную в меду.

— Это чего, орехи что ль? — сунула нос в глиняный горшок Нурлиса. — Вот дурища! Чем же я их грызть-то буду?

— Ягоды там, — улыбнулась девушка. — И вот еще что…

Шагнув к бабке, выученица Клесха накинула ей на плечи широкую мягкую шаль.

— Чего это? — растерялась карга. — Плат? Мне?

— Тебе. Чтоб не зябла, — и гостья снова порывисто обняла хозяйку коморки.

— Ну, будя меня тут задаривать, — вывернулась старая, скрывая влажно заблестевшие глаза, и зашаркала к сундуку.

Припрятала гостинцы под лавку, затем подняла тяжелую крышку ларя, пошуршала чем-то, что-то переложила с места на место, побубнила и, наконец, сызнова вернулась к гостье.

— На вот, поддень куфайку, — и она сунула в руки девушке новую войлочную, но уже пахнущую прелью, душегрейку.

— Зачем мне? — растерялась Лесана. — Лето ж на дворе.

— А оно что вечное, лето-то твое? — зашипела Нурлиса. — Поддевай, говорю, без всяких разговоров! Ну?

Молодая воительница усмехнулась и послушно натянула «куфайку».

— А теперь расскажи-ка мне, коза-егоза, — приобняла старуха собеседницу. — Почто это вас с Клесхом Нэд сегодня полдня пытал у себя в покоях? И отчего у него опосля этого рожа сделалась перекошенная?

— Дак, гневался, что наставник скрыл ото вех, что у меня Дар к любому делу — к колдовству, к целительству, к рати, — объяснила девушка.

— Это как? — бабка вцепилась в руку гостьи. — Бывает разве такое?

Лесана пожала плечами.

— Говорят, прежде будто и было, но то лишь в былинах. Ныне Дар в людях к одному чему-то горит.

— И как же наставник твой непутевый тайну сию проведал, а?

Девушка улыбнулась, глядя на то, как оживилась ее собеседница, почуяв свежую сплетню.

— Я на втором годе ученичества упыря подчинила, чтобы меня от дерева отвязал. А потом, ну… когда… Донатос… Я себя лечила. Сама.

Старуха поправила на плечах новый платок и подалась вперед:

— Это что же, ты, девка, и мертвых упокаивать можешь?

Собеседница покачала головой:

— Нет. У меня к колдовству Дар слабый. Хватает, чтобы круг обережный начертить, да науз слабенький заговорить — на иное что силенок не хватает…

Нурлиса походила по коморке, остановилась у печи и заговорила:

— Ай да Клесх. Учудил, так учудил. А что же ты не сболтнула-то никому? Почему до Главы не дошло?

— Так не знала я! — развела руками девушка. — Упыря подчинила потому, что слово колдовское знала — слышала, когда Тамир наговоры свои зубрил. Целительство далось, когда вспоминала, как Айлиша лекарствовала. И в уме не держала, что не может ратоборец кровь затворять или Ходящих подчинять.

Она вспомнила, как Клесх сказал ей о сути ее Дара. То случилось по зиме, когда она чертила в снегу обережный круг, обходя место ночлега. Наставник разжигал костер и вдруг спросил:

— Цветочек, а тебя не смущает, что ты сейчас колдовской заговор творишь?

Лесана вскинулась и спросила:

— А что такого?

Наставник пожал плечами:

— Вообще-то — ничего. Будь ты колдуном. Но ты — боевик. Мы запираем круг кровью.

Она так и села тогда в сугроб. А заодно поняла, отчего в самый первый день их странствия он так внимательно следил за тем, как она творит обережную черту, и отчего положил тогда меч под руку — сомневался, что будет толк от такой защиты… Но проверить решил. И уж точно всю ночь не спал.

Потом не раз еще казалось послушнице, будто наставник учит ее жить, как зверя — одним чутьем. И еще она видела: его-то чутье никогда не подводит. Поэтому отчаянно хотела постичь непростую науку. Науку, оставаясь человеком, будить в себе опасного хищника по требе.

Нурлиса качала головой:

— Ай да девка… Дык, куда тебя теперь? Два года на послушании, а потом?

— Потом креффом. Я Дар вижу, — сказала она в ответ.