Александр Редигер - История моей жизни

• Название: История моей жизни
• Автор: Александр Редигер
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Да, я его имею.

- Вы имеете такое повеление? - повторил он.

- Да, я его имею.

- Вы можете мне заявить это письменно?

- Да, могу.

- Так дайте, я буду ждать до двенадцати часов. Я немедленно отправился к Ионину и передал ему содержание разговора. Ввиду дипломатического значения, которое мог получить подобный документ, я попросил Ионина, чтобы он сам набросал его. Ионин с полной готовностью согласился; но только что успел сесть к письменному столу и добыть из него телеграмму о возложении на меня управления Министерством, как доложили о приходе подполковника Котельникова.

Его приняли тотчас. Котельников, официальным тоном, сказал Ионину, что князь предложил ему быть управляющим Военным министерством, но так как в болгарских войсках много русских офицеров, то он поручил ему спросить Ионина, нет ли с его стороны препятствий?

- Есть, - ответил Ионин, - должность не вакантна.

- А разве князь не князь в своем Княжестве, - спросил взволнованный Котельников, - что он не может назначить кого он хочет, из-за того, что господин Редигер...

- Полковник, я Ваш начальник, - перебил я его.

- ...из-за того, что полковник Редигер не хочет сдать должность?

Вместо ответа Ионин передал ему телеграмму. Прочтя ее, Котельников сразу завял и уже совсем иным тоном стал докладывать Ионину, что если я не уйду, то князь отошлет всех русских офицеров назад в Россию и отзовет болгарских из России, одним словом, устроит полный разрыв, причем официальным мотивом будет то, что я цеплялся за должность! Тут уж я попросил Ионина отпустить меня с миром. Пускай меня уволят; если же из Петербурга мне будет все же приказание управлять Министерством, то я немедля вновь вступлю в должность. Ионин согласился, и Котельников ушел с разрешением принять управление Министерством.

В то же день я был уволен от службы. Князь хотел мотивировать мое увольнение в указе (кажется, за ослушание), но Котельников его уговорил не делать вызова русскому правительству, я был уволен от службы без объяснения причин. Документ, который князь требовал от меня, не был составлен, и о нем больше не было речи*.

Я, с увольнением в отставку, облекся в русский сюртук и жил в Софии на покое, чаще прежнего бывая у Иониных. Число наших хороших знакомых увеличилось под конец, с переездом в Софию Решетиных. Полковник Николай Лаврентьевич Решетин заместил Лесового в должности инспектора артиллерии, он и его жена (женщина-врач) были очень милые и сердечные люди.

Каульбарс по приезду стал настаивать на моем восстановлении в должности, но князь, конечно, и слышать не хотел об этом. 4 ноября 1883 года я был вновь определен в русскую службу с назначением в распоряжение Каульбарса, с содержанием начальника штаба дивизии (жалования 531 рубль и столовых 1824 рубля) и суточными в Болгарии, по два полуимпериала (41 франк 20 сантимов) в день.

Каульбарс объездил войсковые части в Болгарии, беседовал с офицерами: какие он вынес впечатления и что доносил в Петербург, я не знаю. В Софии он жил у Иониных и усердно ухаживал за женой офицера Л., молодой женщиной из Балтийских провинций; ее муж этому отнюдь не препятствовал*.

В Софии я прожил на покое более двух месяцев. Мое назначение в распоряжение Н. Каульбарса и оставление в Софии дало мне удовлетворение за полученное бесчестье - оно послужило доказательством, что я был точным исполнителем полученных из Петербурга приказаний; но дальнейшее мое пребывание в Софии было бесцельным и, пожалуй, даже вредным, так как оно только напрасно озлобляло Князя**. Поэтому была послана телеграмма в Петербург о моем отозвании. Телеграммой от 13 декабря военный министр Ванновский сообщил Каульбарсу, что я, по высочайшему повелению, вызываюсь для представления доклада о положении наших офицеров в Болгарии и по вопросу об участии их в эмеритальной кассе.

Началась укладка и сборы в путь. Очень небольшая часть имущества (например, столовый сервиз) была продана приятелям с большой уступкой. Все же остальное осталось на попечении нашего друга Арбузова для продажи после отъезда. Не продавали мы их сами потому, что хождение в дом посторонних помешало бы сборам и укладке; но, пожалуй, еще больше нас побуждали поступить так две другие причины: я занимал в Софии почетное положение, которое оставил не по своей воле; если бы я сам распродавал имущество, то многие пришли бы поглазеть не на него, а на меня; самолюбие и без того было уязвлено, а тут оно еще страдало бы. Таким образом, первой причиной было самолюбие; второй же были уговоры друга Арбузова: "Брось все, я затем все продам, да еще лучше тебя, так как я могу это делать не спеша". И действительно, спешить не было надобности, так как квартира была оплачена вперед еще на несколько месяцев.

На выезд Ионин мне испросил пособие в 20 тысяч франков (8 тысяч рублей кредитками), часть которых была выдана в Софии (6 тысяч), а остальные - в Петербурге.

Мы двинулись в путь 24 декабря*. По Дунаю сообщения не было, а потому самый удобный путь был на Константинополь. Для этого надо было уехать в экипаже до Татарбазарджика, а дальше уже по железной дороге.

Поехали мы в своем ландо, на четверке наемных лошадей. Друзья выезжали за город проводить нас. Дорога была хорошая; приходилось проехать более ста верст с подъемом на Ихтиманский перевал и с длинным спуском в долину реки Марицы. В горы мы попали уже в темноте, и тут езда стала неуютной, особенно в закрытом экипаже, так как и дорога, и мосты на ней построены были без парапетов и перил и при быстрой езде на спусках брало сомнение, видит ли кучер, куда мы едем и не свернемся ли мы, ненароком, в бездну?

На границе Восточной Румелии пограничный чин потребовал паспорт. Я предъявил курьерский паспорт и он, прочтя заголовок: "Божией милостью, мы, Александр III...", сказал: "Да это и наш царь", и вернул мне паспорт.

В Татарбазарджик мы прибыли благополучно в полной темноте. Станция оказалась жалкой, с одним залом для всех пассажиров, в котором нам пришлось просидеть часа два. Поезд отошел в шесть или семь часов утра. В первом классе было мало пассажиров и мы получили отдельное купе в хвосте поезда с видом на пройденный путь. Отопления не было никакого. Я ехал в штатском платье, поверх которого накинул шинель. Буфетов по дороге тоже не было. Даже на станции Филиппополь мне удалось добыть только булки. Нам дали в дорогу ветчину и коньяк. До вечера мы больше ничего не получили. Часов в шесть вечера поезд пришел в Адрианополь и там останавливался на ночь, потому что дорога считалась ненадежной для ночной езды; да и куда же торопиться. Пришлось ночевать около станции. В холодную комнату принесли мангал, а затем по моему требованию еще второй, и скоро стало тепло, так что можно было согреться, поужинать и спать.

На следующее утро мы поехали дальше и вечером были в Константинополе, где остановились в отличной гостинице "H d'Angleterre".

Закончив описание своей жизни и службы в Болгарии, мне хочется сказать несколько слов по поводу нашей политики относительно Княжества.

Она была полна ошибок. Выбор Баттенберга{47} был первой ошибкой. Никакой привязанности к России у него не было, не было у него и качеств, необходимых для князя. Ошибкой было дарование Болгарии ультра-либеральной Конституции, но еще большей - содействие князю в ее отмене. По выяснении отрицательных сторон князя, в отношении его начались шиканы*. Между тем, от этого, конечно, не могло быть толку; сменить его было нельзя, и для исправления ошибки, сделанной при его назначении, оставалось одно средство - так или иначе привязать его к России, но отнюдь не дразнить и отталкивать. Если бы и это не удалось, то оставалось только устраниться от Болгарии, отозвать своих офицеров и предоставить ей жить по-своему. Тогда нельзя было бы говорить болгарскому народу, что Россия покушается на его свободу.

Я не решаюсь утверждать, что князя можно было просто купить деньгами, хотя мне это говорили в Болгарии, но подозрения у меня есть и вот на чем они основаны.

За наши расходы по оккупации Болгарии (после войны 1877-78 гг.) Княжество должно было уплатить России 32 миллиона франков, сумму совсем ничтожную по сравнению с действительно произведенными расходами. Но о действительной уплате этой суммы никто не думал, и Россия не требовала. Во время моего управления Министерством князь первый заговорил об этом долге и о том, что пора бы его выплачивать. Мне тогда же объяснили это тем, что он надеется получить от России часть этих денег.

Князь сам имел лишь ограниченные средства, судя по тому, что впоследствии жил скромно. Чтобы поправить свои дела, он сватался к богатым невестам, в том числе к двум русским - принцессе Елене Георгиевне Мекленбург-Стрелицкой и княжне Юсуповой*. Сватовство к первой шло на лад и расстроилось совершенно случайно: у ее матери, великой княгини Екатерины Михайловны, уже был назначен парадный обед, на котором обручение должно было быть провозглашено; вся царская семья уже давно собралась на обед, а князя не было - он положился на часы, стоявшие у него в кабинете, а они отставали. Когда он, наконец, приехал, великая княгиня, возмущенная его невежливостью, уже не хотела слышать о сватовстве. Княжна Юсупова, зная, что тот только добивается ее денег, просто отказала ему.