Жак-Ив Кусто - Жизнь на краю земли

• Название: Жизнь на краю земли
• Автор: Жак-Ив Кусто
• Издательство: Гидрометеоиздат
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1984

Книга всемирно известного исследователя Мирового океана Жака-Ива Кусто и молодого биолога Ива Паккале рассказывает об очередной экспедиции «Калипсо», которая проходила у берегов Патагонии и на островах архипелага Огненная Земля. Основной целью экспедиции было изучение южных гладких китов, приплывающих на сезон размножения в заливы Сан-Хосе и Гольфо-Нуэво. Авторы сообщают много новых интересных подробностей о нраве, играх и брачных церемониях этих морских исполинов. Кроме того, авторы повествуют о встречах с другими животными этого уголка света — гуанако, нанду, броненосцами, разнообразными морскими птицами. Перед экспедицией стояла и другая задача — отыскать в лабиринте островов архипелага Огненная Земля последних индейцев вымирающего племени кауашкаров. Члены команды «Калипсо» встретились с ними и убедились, что этот народ находится на грани полною исчезновения.

---

Сначала проплываем через облако галатей — к этому мы уже почти привыкли. Потом, погружаясь все ниже, попадаем в слой очень холодной воды. Включаем внешнюю кинокамеру и снимаем какие-то странные существа, на первый взгляд похожие на угрей с иглами.

Это хек, или мерлуза, — единственная рыба, у которой, как и у других видов трески (семейство тресковых) [34], три спинных плавника. У хека сильные мышцы, и потому все его движения весьма изящны.

Ламинарии, один из видов бурых водорослей, имеют широкие „листья со спорами“, которые поддерживаются на плаву заполненными газом камерами пневматофорами.

На дне пролива Месье, в глубинах темных вод, аквалангисты „Калипсо“ обнаруживают живые организмы, о существовании которых здесь они и не подозревали; на фотографии — актиния и губки.

Альбер Фалько поймал крупного представителя отряда ракообразных — это близкий родственник королевских крабов, обитающих в Тихом океане в северном полушарии.

Ведем наше блюдце сквозь ряды хека, чешуя рыбы сверкает всеми цветами радуги в лучах наших мощных светильников. На глубине 280 м делаем открытие — находим в этой мрачной пучине еще неизвестную ученым рыбу, типа „крысиный хвост“, с коричневыми и желтыми полосами на теле. Она роется в песчаном дне, видимо, в поисках живности. Но наши прожекторы пугают ее, и она прячется во тьму.

Поднимаемся в черной, как тушь, воде. И опять мне кажется, что мы путешествуем в космосе. Встречаем несколько НЛО — то есть медуз; эти морские корабли способны только бесконечно дрейфовать по воле течений, без цели, без отдыха, до самой смерти…

Медузы, так же как кораллы и актинии, относятся к обширному типу* кишечнополостных*. На определенной стадии своего развития медузы ведут неподвижный образ жизни. Впрочем, эта стадия непродолжительна, и всю остальную часть жизни они проводят в странствиях. У каждой взрослой медузы есть половые органы (медузы двуполы). Оплодотворение происходит в морской воде. Из яйца вылупляется личинка, которая прикрепляется к субстрату и, не меняясь в размерах, постепенно становится похожей на актинию с редкими щупальцами. Этот неподвижный полип вскоре начинает почковаться (это и есть так называемое бесполое размножение*), то есть производить маленьких медуз, которые отделяются от полипа и превращаются в самостоятельных подвижных особей. Вырастая, медузы достигают стадии половой зрелости — и цикл завершается…

Когда, закончив погружение, мы вновь ступаем на палубу „Калипсо“, в вышине пролетает стая диких гусей, словно приветствуя нас. Этих великолепных перелетных птиц с оперением цвета ржавчины, называют здесь или caiquens colorados, или „дрофами“ [35] (научное название — Chloephaga poliocephala). В Патагонии мы встречали птиц близкого вида, только с пепельным оперением. Совсем недалеко отсюда гнездятся птицы еще одного близкого вида, но оседлые; у самца оперение чисто белое, а у самки — черное, с белыми полосами. Эти птицы питаются мелкими ракообразными, червями и водорослями.

Вечером возвращаемся в Ушуая. Завтра, около одиннадцати, как только погрузим ныряющее блюдце на „Байя Агирре“, мы снимаемся с якоря. И в путь, к Антарктике!»

(«Дневник» Фалько)

«7 декабря. 11.00. Катер аргентинского морского флота сопровождает „Калипсо“ до острова Эклерер, где его сменяет другой быстроходный катер, уже принадлежащий Чили; на палубу поднимается местный лоцман, чтобы провести нас к выходу из пролива Бигл.

Мадам Кусто, доктор Франсуа и я следим за погружением блюдца, на борту которого находится Филипп.

16.00. Чрезвычайное происшествие. Когда до меня донеслись крики: „Пожар!“, я был на носу „Калипсо“. Мчусь на корму и действительно вижу, что у самого машинного отделения загорелось несколько ящиков с нашим оборудованием. Выбрасываю один ящик за борт. На помощь спешит дежурный по камбузу с тазом воды для мытья посуды. Заливаем водой второй горящий ящик. Инженер-механик Жан-Мари Франс кидает в море третий ящик. В эту минуту прибегают с огнетушителями еще несколько наших товарищей. Пожар потушен, но задним числом мы начинаем дрожать от страха: огонь занялся у самой топливной цистерны… На радиорубке обгорело несколько квадратных метров краски, кое-где пострадала краска и на внутренней обшивке.

Вот так нелепо могло оборваться наше путешествие… Но наступают сумерки, и мы, целые и невредимые, выходим из архипелага Огненная Земля. Чилийский лоцман возвращается на своем быстроходном катере на берег. Обходим остров Пиктон, где когда-то жили миссионеры, намеревавшиеся проповедовать евангелие индейцам яганам. Курс — юг, идем к полюсу!»

С перерезанной пуповиной

«Мы смотрим, как постепенно уменьшается в море силуэт „Калипсо“, уходящей в Антарктику, — рассказывает Бернар Дельмот, — и не можем отделаться от какого-то странного чувства опустошенности… Мы находимся, если хотите, в положении новорожденного, у которого только что перерезали пуповину. Мы потеряли нашу „мать“ — огромное чрево из металла и дерева, уютное и теплое, оно так надежно защищает нас, когда мы идем в открытом океане, дает нам кров и пищу…»

Наши товарищи уже далеко. На архипелаге Огненная Земля нас осталось всего пятеро: Мишель Делуар, Ив Омер, Франсуа Карре, Жак Делькутер и я — нам предстоит отыскать здесь последних представителей народа каноэ. Наш отряд дополняет доктор Кристос Клэр-Васили-адис, лингвист, специалист по местным наречиям. [36]

(«Дневник» Мишеля Делуара)

«(Дата не указана.) Решено, что базой нашей экспедиции будет Пуэрто-Эден [37] на восточном побережье острова Веллингтон, который отделяется от материка проливом Месье. Но какое нас постигло разочарование, когда мы туда прибыли! Само название населенного пункта звучит, как насмешка: что может меньше походить на рай, чем это затерянное поселение, где доживают свой век нищие рыбаки и где за неимением приключений плачевным образом застряло несколько их искателей?

И так, Пуэрто-Эден отнюдь не рай, но, входя в расположенный в его окрестностях лагерь индейцев, попадаешь в первый круг ада. Чилийское правительство собрало здесь последних алакалуфов, или кауашкаров. Они живут в некоем подобии бидонвиля в лачугах из шатких досок и кусков толя, рядом с небольшим метеорологическим военным постом, где четверо солдат томятся в ожидании, когда прибудет смена. [38]

Слово алакалуф означает „едоки ракушек“; но сами индейцы так себя не называют. Это слово они считают презрительным прозвищем, которым наградили их иностранцы и другие племена индейцев. Они предпочитают называться кауашкарами, что на их языке значит просто „народ“. Мы решили придерживаться их словаря.

Бедный „народ“!.. От него уже почти ничего не осталось. В лагере, где он живет, подчинившись своей судьбе, сохранилась единственная хижина, построенная традиционным способом — из веток и земли, ее занимает школьный учитель… Этот учитель-метис якобы преподает детям испанский, но сам говорит по-испански очень плохо. Ребятишки болтают на каком-то смешном ломаном наречии, смеси испанского с языком кауашкаров. Взрослые все еще говорят на языке предков.

У нас не было никаких иллюзий по поводу того, что мы здесь увидим: доктор Клэр-Василиадис достаточно подробно обрисовал нам положение дел. Но действительность превзошла худшие наши ожидания. В лагере у Пуэрто-Эдена не просто исчезают традиции одного из племен индейцев, но вымирает физически целый народ. Мы постараемся получить от оставшихся в живых хоть какие-то крохи знаний о прошлом их этнической группы. Но мы ничего не сможем для них сделать. Мы не можем бороться с неумолимыми цифрами: в XVIII веке кауашкаров было более 4000; в 1880 году их оставалось лишь 949, в 1885-490; в 1924-25 — 150; в 1964 — 100; в 1953-60; в 1971-47; а сейчас, когда мы приехали, — их всего 27 человек. С изолированными народностями происходит то же, что с видами животных и растений: если численность падает ниже какого-то определенного уровня, вредные последствия близкородственных браков, а также влияние пониженного психического тонуса, порожденного безвыходным, отчаянным положением всего народа, на жизнеспособность племени приводят к тому, что дети рождаются все реже и реже. И лаже если создать им хорошие условия (до чего в данном случае далеко!), вряд ли можно надеяться, что эти малые народности возродятся вновь.

С антропологической точки зрения, кауашкары — индейцы, монголоиды особого типа, встречающегося по всей Южной Америке. И когда впервые видишь их — будь то перуанцы или боливийцы, — прежде всего в глаза бросаются их общие отличительные черты, свойственные этому типу: смуглая кожа, узкие глаза, широкие скулы, иссиня-черные волосы, редкая растительность на лице, кряжистый крепкий торс…