Богдан Сушинский - Французский поход

• Название: Французский поход
• Автор: Богдан Сушинский
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9533-6236-8

Сюжетно этот роман является продолжением романа «На острие меча».

После успешных переговоров, во время которых не обошлось без интриг, Б. Хмельницкий и И. Сирко возвращаются в Польшу и Украину. Здесь они формируют отряд казаков-добровольцев, которые во главе с князем Одаром-Гяуром и полковником Сирко на судах отправляются из польского Гданьска во Францию. В это время французские войска во главе с принцем де Конде предпринимают несколько штурмов крепости Дюнкерк, но все они оказываются безуспешными. Вовремя прибыть к месту назначения, чтобы, высадившись, по суше идти к Дюнкерку, казаки не смогли. Наткнувшись на испанскую эскадру, они в ночном бою берут ее на абордаж, а затем принимают смелое решение: прорываться ночью по каналу в порт Дюнкерк, чтобы с ходу штурмовать крепость со стороны моря. Такого нападения испанский гарнизон, не ведавший о прибытии казаков, никак не ожидал…

---

Хотя он очень торопился в Тавриду, однако не было ни одного лимана, озерца или речки, в которые бы не окунулся. Степняки-татары из его разведывательного чамбула, привыкшие месяцами мириться с тем, что вода выдается лишь для питья и приготовления пищи, поражались почти детскому восторгу, с которым обычно сдержанный, грозный Карадаг-бей мчался к любому встречавшемуся на их пути водоему. А затем с удивлением наблюдали, как, погрузив лицо в воду, этот воин преодолевал большие расстояния и долго обходился без воздуха.

Точно так же сам Карадаг-бей поражался тому, что татары, живущие даже на берегах моря или перекопских лиманов, относятся к ним с совершеннейшим безразличием. Если в селе и были лодки, то хозяевами их оказывались местные турки или омусульманенные славяне.

Он никогда не слышал, чтобы кто-либо из татарских юношей мечтал стать мореплавателем. А все его намеки на то, что пора создать свой, крымский, флот и напомнить миру, что Таврический Татарстан — могучая морская держава, хан встречал благодушной ухмылкой: «Нельзя одновременно сидеть в лодке и в седле. Татарин, истинный татарин, — добавлял он, окидывая начальника охраны насмешливо-подозрительным взглядом, — рождается в седле и умирает в седле. Наши предки появились в этих краях не с моря».

Это упрямство хана оставалось для Карадаг-бея загадкой. Но все же он не терял надежды уговорить правителя создать татарский флот, а его, Карадаг-бея, назначить командующим.

Замечтавшись, он не сразу заметил появление Гадаяр-Керима. Увидев в бассейне громадного воина в европейском мундире, развалившегося на мокрых камнях под фонтаном и с блаженством подставлявшего рот под жиденькие родниковые струи, комендант крепости опешил.

Оглянулся на слугу: «Кто это?!» — возопил его разъяренный взгляд.

— Это… он, — только и смог вымолвить слуга, дрожащей рукой показывая на великана с явно нетюркской внешностью. — Он приказал позвать вас.

— Что тебя так взволновало, Гадаяр-Керим? — насмешливо спросил Карадаг-бей, — блаженно разбросав руки по позеленевшим камням. — Не узнаешь начальника охраны Ислам-Гирея?

— Так это вы, почтенный Карадаг-бей?! Как вы там оказались? Вы только что прибыли? Я знаю, хан ждал вашего возвращения.

— Весь Крым ждал моего возвращения, — бравируя, произнес Карадаг-бей. Коменданту был хорошо знаком этот самоуверенный, вызывающе насмешливый тон. Любую шутку Карадаг-бей произносил так, словно зачитывал мудрейшую суру Корана. Или приговор. Самое сложное в разговоре с ним как раз и заключалось в том, чтобы понять, когда он шутит, а когда говорит всерьез. Не забывая при этом, что шутка Карадаг-бея — это шутка повелителя. — Или, может быть, в Кафе мне уже не рады? Нет, ты говори, говори, Гадаяр-Керим.

— Сегодня же город узнает, что вы почтили его своим возвращением из далекого Ляхистана.

Карадаг-бей медленно поднялся и, тяжело ступая в своем разбухшем мундире и сапогах, не спеша вышел из бассейна. Еще через несколько минут он уже лежал раздетым, на ковре, расстеленном в жиденькой тени небольшой сосны, и яркий китайский халат вбирал последние капли влаги с его могучего тела.

Я очень спешил в Бахчисарай, но мне сказали, что хан отбыл в Кафу. Это сообщение прибавило еще два дня пути к тем многим дням, которые уже отняла у меня проклятая гонка по чужим землям.

— У вас какое-то срочное донесение? — поинтересовался комендант, присаживаясь на краешек ковра.

Шербет [11], который принесли в больших кувшинах из глубоких дворцовых подвалов, был умиротворяюще прохладным и сладким, и склонял к неспешности разговора. Однако комендант чувствовал, что в гостях Карадаг-бей не задержится, а у него возникло несколько просьб к этому приближенному хана, высказывать которые самому Ислам-Гирею он, конечно, не решился бы.

— Это у хана, как я полагаю, есть несколько срочных вопросов ко мне, — вальяжно объяснил тем временем Карадаг-бей. Комендант счел ответ слишком смелым, но что поделаешь: если начальник личной охраны и советник хана позволяет себе столь уверенно демонстрировать независимость от повелителя, значит, хан окончательно смирился с этим. Очевидно, у Ислам-Гирея слишком много врагов, чтобы, теряя одного из лучших своих друзей и советников, одновременно наживать целую уйму новых недругов. — Кстати, где он сейчас — я имею в виду хана?

— В городе об этом знаю только я, — уведомил комендант начальника личной охраны хана.

Карадаг-бей воинственно оскалил пожелтевшие конские зубы:

— Хотите сказать, дорогой Гадаяр-Керим, что вам не велено сообщать кому бы то ни было, что Ислам-Гирей снова удалился в предгорье Кара-Дага?

— Не велено, — мрачно подтвердил комендант после небольшого колебания: следует ли признавать, что начальник личной охраны повелителя прав.

— …Чтобы там, разбив шатер на берегу Коктебельского залива, мрачно созерцать пепельные вершины окрестных гор и застывшую вечность вулкана с открывающимся ему божественным ликом, высеченным на склоне самим Аллахом?

— Мне неведомо, каким помыслам предается там могущественный правитель Крыма, когда…

— О, нет-нет, — иронично упредил его гость, — ни в коем случае не вздумайте раскрывать мне сию тайну, досточтимый Гадаяр-Керим, давно ставшую величайшей из тайн Крымского ханства.

22

Появился управитель замка и сообщил хозяину, что воины из чамбула Карадаг-бея и их кони накормлены и сейчас отдыхают. Однако ни хозяин, ни его гость никак не отреагировали на это сообщение.

— Вы намерены оставаться в городе день, два, три? — поинтересовался комендант у Карадаг-бея.

— Через час выступаем. К вечеру я должен прибыть в ставку хана. Было бы неблагоразумно не появиться там, предаваясь безделью в Кафе.

— Но и представать пред его очами — тоже не очень-то благоразумно, — недовольно проворчал комендант, словно бы ощущал собственную вину за то, что Карадаг-бей сумел определить, где именно скрывается от мира и от самого себя их правитель. — Пребывая в Коктебеле, хан обычно предпочитает одиночество.

Карадаг-бей поднялся, прошелся по двору и, повелев своему оруженосцу: «Мундир мне!», подошел к Гадаяр-Кериму. Тот, с опаской посматривая на гостя, тоже поднялся, однако сделал это медленно, воровато, словно ожидал, что Карадаг-бей вот-вот начнет избивать его.

— Ты так ничего и не понял, комендант. Я и есть то самое «одиночество» хана. Его глубочайшее «одиночество».

— Вы предпочитаете говорить загадками, уважаемый Карадаг-бей. Мне не понять их. Я — всего ли воин, пусть и наделенный какой-то там призрачной властью. И потом, Кафа находится столь далеко от столицы, что любая тайна, рожденная во дворце хана, доходит сюда обросшей сплетнями. Возможно, в том, что хан находится сейчас в Карадаге, для вас, Карадаг-бея, есть особый символ, знак Аллаха, возможно… — едва заметно поклонился Гадаяр-Керим, — но я по-прежнему чувствую себя хранителем его уединенности.

Ответом Карадаг-бея была все та же самоуверенная, нагловатая ухмылка, которая настолько успела надоесть Гадаяр-Кериму, что в следующий раз он предпочел бы увидеть ее на лице Карадаг-бея разве что под секирой палача.

К его удивлению, Карадаг-бей начал облачаться в мундир то ли австрийского, то ли польского офицера. Кто иной из придворных Ислам-Гирея осмелился бы появиться в нем в Крыму, да еще предстать перед своим повелителем? Похоже, что Карадаг-бей действительно стал «глубочайшим одиночеством хана» — независимо от того, какой глубинный смысл изволил вкладывать в это понятие он сам.

— Чем интересовался хан, будучи в Кафе?

Вопрос застал Гадаяр-Керима врасплох. Несколько секунд он непонимающе смотрел на гостя, пытаясь вникнуть в суть того, о чем его спрашивают.

— Видите ли, уважаемый Карадаг-бей, еще никто и никогда не осмеливался поинтересоваться, чем именно интересуется хан, появляясь в нашем благословенном городе.

— Где-то же он бывал, о чем-то спрашивал. Я обязан знать это. Я обязан знать все. Значительно больше, чем может предполагать о моих сведениях Ислам-Гирей, ибо такова моя служба.

«А ведь дело не только в мундире, — вдруг понял Гадаяр-Керим, только сейчас сообразив, что именно больше всего удивляет его в поведении гостя. — Он и ведет себя как неправоверный европеец. Его манера говорить, держаться, дерзить в разговоре со старшими, наконец, абсолютное неумение отвешивать поклоны, без чего на Востоке вообще немыслимо соблюдение обычаев, не говоря уже о придворном этикете».

— Прежде всего, Ислам-Гирей, да продлит Аллах дни его, побывал в гавани, где расспрашивал, чьи корабли стоят в ней, а также внимательно осматривал эти суда. А там как раз находились четыре галеаса [12] и один галеон [13] из Турции, несколько каравелл из Генуи и Венеции, галера из Египта. Могло бы показаться, что они специально собрались, чтобы Ислам-Гирей мог любоваться кораблями всего мира. К слову, до сих пор я даже не догадывался, что всемогущественнейший хан сумел проникнуться такой любовью к морю и кораблям. Чтобы татарин — и вдруг…