Ефим Гольбрайх - Былой войны разрозненные строки

• Название: Былой войны разрозненные строки
• Автор: Ефим Гольбрайх
• Издательство: Издательское содружество А. Богатых и Э. Ракитской
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-98575-166-X

Автор настоящих записей, — свидетельствовал Василь Быков, — безыскусно, но очень правдиво, со скрупулезной точностью участника и очевидца повествует о пережитом, тем самым внося свой благородный вклад во всенародную копилку памяти о тех героических днях, примет которых все меньше остается в нашем сегодня… Ефим Гольбрайх прошел всю Великую Отечественную войну. Был рядовым солдатом пехоты, комсоргом батальона и полка, командиром стрелковой роты, заместителем командира штрафной роты. Участвовал в обороне Москвы, Сталинграда, освобождении Севастополя, Украины, Прибалтики. Был ранен, награжден четырьмя орденами и многими медалями. После войны много лет работал в искусстве. В бывшем СССР и в Израиле вышли его книги «Солдатские судьбы», «Записки театрального администратора»; «Последние участники» и другие.

---

Со школой было не все так просто. Никто не рисковал взятьв ученицы дочку профессионального музыканта, тем более пианиста. Оказалось, что к этому времени в Сталинабаде не было ни одного пианиста с законченным музыкальным образованием. Даже блестящий пианист-вундеркинд, в детстве игравший Троцкому и Луначарскому, Михаил Соломонович Муравин, не закончил консерватории. Ему это, впрочем, было не нужно. Но малышей он не брал.

Взяла Ирочку директор школы Надежда Андреевна Буткевич с условием, что мама не будет вмешиваться. И Мифа не вмешивалась. Обычно преподаватели дают ученикам произведение, которые те и разучивают весь учебный год, чтобы сыграть для родителей, вызывая у детей стойкое отвращение к занятиям. Надежда Андреевна едва ли не каждый урок давала Ирочке новые вещи, не заботясь по началу об их отделке. Ирочка быстро научилась, что называется, «рвать с листа», и занятия ей никогда не надоедали.

Она была гордостью школы. Уже в школе и потом в институте она работала концертмейстером, ее часто приглашали в оперный театр. Она закончила с красным дипломом и сразу стала работать в опере. К концертной деятельности она была совершенно равнодушна, когда зашел об этом разговор, она показала свои руки: они были слишком маленькие для концертанта. — «Я себя помню с трех лет. С трех лет я мечтала быть, как мама» — сказала она. И она стала. Как мама. И лучше мамы. Несмотря на свою гнесинскую закалку, с годами Мифа стала мягче, терпеливее. Ирочка, человек по природе мягкий, снисходительный к человеческим недостаткам, всех понимающий и все прощающий. Но у нее есть один пунктик. Музыка. Это святое. Никаких послаблений. Никому. Даже самым близким друзьям. О ее требовательности ходили легенды. Когда Мифа попала в больницу, приходившие ее проведать солисты, говорили: «Суламифь Владимировна! Мы к Ирочке не пойдем, мы будем ждать вас!». -Все дирижеры просили ее играть в оркестре партию арфы.

Пианино стоит перед дирижерским пультом, а позади него, под козырьком, сидит «дерево» и «оно» не всегда в форме… Стоит кому-нибудь из них не то что сфальшивить — это профессионалы — а ошибиться в оттенке, нюансе, Ирочка, продолжая играть, оборачивается назад и выразительно смотрит на провинившегося. А оттуда ей показывают кулак — дирижер-то ничего не заметил. Ее уважали и любили в театре, хотя из-за ее требовательности в шутку называли «коброй». Любили ее и в балете. Когда ей надоедали солисты, она охотно подымалась в балетный зал — там были ее сверстники.

Профессионалы высокого класса Мифа и Ирочка свободно подменяли друг друга. Когда открылось местное телевидение, они часто там выступали, аккомпанируя своим солистам. Мифа говорила: «Телевидение хорошо тем, что на него невозможно опоздать. Когда бы ты ни пришел — они еще только устанавливают аппаратуру…»

Театр — область чувства. Во все времена в театре происходили любовные истории. Сейчас, если актер или актриса женятся или выходят замуж менее четырех раз, они уже не могут рассчитывать на «звездность».

Мы прожили с Мифой пятьдесят пять лет (она ушла в 2000 году), а знали друг друга шестьдесят один. Можно ли прожить с одним человеком более полувека?

В древнем Риме жены сами выбирали любовниц своим мужьям. И вовсе не для того, чтобы оправдать свой роман на стороне. Они понимали, что это подымет тонус их мужей, и они вернутся к ним более любвеобильными и страстными. С возрастом свежесть чувства притупляется. Ему необходима встряска. Недавно одна звезда в интервью сказала, что не считает изменой мужу, если она с кем-то переспала. Это ошарашивает. Но что-то есть и здесь. Измена — это когда уходят. Невозможно прожить жизнь, зная только своего супруга. И требовать этого нельзя. Но и делать это достоянием» широких масс трудящихся», как это происходит сейчас — цинизм. Конечно, встречаются женщины, не знавшие никого кроме своего супруга и гордящиеся этим. Но за этой гордостью подчас скрывается мучительное сожаление. Однажды я стал нечаянным свидетелем разговора двух пожилых женщин. Одна из них сказала другой: «Единственное, о чем я жалею, что у меня никогда не было любовника…»

Были ли у Мифы увлечения в театре?

Их не могло не быть.

Что бы ни говорили по этому поводу — высшее наслаждение, которым одарила нас природа — чувственная любовь. (Теперь она называется собачьей кличкой «секс»). Ни блестящая карьера, ни творческие свершения не идут ни в какое сравнение — недаром многие жертвуют ими ради любви. Все остальное — вторично.

…Главный режиссер театра — человек интересный внешне и внутренне, прекрасный рассказчик, блестящий мастер своего дела: когда он репетировал, прибегали все свободные актеры. После дневной репетиции Мифа не могла дождаться вечерней, чтобы снова окунуться в эту атмосферу праздника (чему в немалой степени способствовало и ее участие). Они оба были людьми очень творческими, и взаимная симпатия возникла между ними естественно. Режиссер и концертмейстер работают над клавиром в классе вдвоем…

… Над нами жила семья, где дети были ровесники нашим, и даже звали их одинаково: Юра и Ира. Она была учительницей, он — летчик гражданской авиации, высокий (Мифе всегда нравились высокие мужчины), стройный, моложе нас, в синей форме гражданского летчика он был неотразим. Мы дружили семьями и часто собирались. То у нас внизу, то у них наверху. В понедельник театр не работает, дети и его жена в школе, я на службе. Но и здесь отношения оставались чисто соседскими.

У Ларошфуко есть афоризм: природа, в виде компенсации, пожелала, чтобы юноши влеклись к зрелым женщинам, а старики бегали за девчонками. Молодым человеком я встречался с женщиной старше себя, умной блестяще эрудированной. Однажды она сказала: «Мы женщины, пока нас хотят». Я был розовым романтиком и так обиделся за женщин, что перестал с ней встречаться.

У Мифы женская привлекательность сохранилась до последних дней.

(После развода с Ахматовой Гумилев писал своему другу: «Я не успеваю открыть дверь, как Аня говорит: «Николай! Мы должны выяснить наши отношения». — Выяснили…).

У нас был большой друг, которого мы оба очень любили — человек в высшей степени интеллигентный и деликатный, он симпатизировал Мифе и эта симпатия была взаимной. Он умер накануне защиты своей докторской диссертации. Мне даже казалось, что если бы они стали близки, я был бы рад за них обоих. Мифа вспоминала его всю жизнь.

Был ли я искренен тогда? Теперь?

В последнее десятилетие работы в театре одному из солистов она симпатизировала больше других. Моложе лет на пятнадцать, прекрасный певец, он и внешне обращал на себя внимание. Он вел в театре ее прекрасный юбилейный вечер 70-летия. В Израиле они изредка перезванивались. Он же сказал на поминках теплое, прочувствованное слово. Все были тронуты. Спустя несколько месяцев, в один из печально памятных дней он позвонил. Я сказал:

— Она очень хорошо к тебе относилась и часто вспоминала.

— Мы очень любили друг друга, — ответил он, — но это была платоническая любовь.

Так хочется, чтобы она была счастлива. Пусть в прошлом.

Ну а я? Могу лишь повторить слова Блока: В своей жизни я любил только двух женщин. Одна — моя жена Люба, а другая — все остальные. — (Любовь Дмитриевна Менделеева — дочь знаменитого ученого-химика). По моим «подсчетам» на год жизни мужчины приходится одна женщина. Правда, в театре статистика несколько другая…

Однажды Мифа встретила меня улыбкой: «Звонили из твоего театра: «У вашего мужа есть другая женщина». — Надо знать Мифу: «Знаю. — Хотите знать кто? — Это я!». — И положила трубку.

В другой раз, на гастролях в Новосибирске, позвонила женщина (и как нашла? У нас разные фамилии): «У вашего мужа есть дочь». — Мифа пригласила их обеих. Они не приехали. Мы оба об этом жалели. (В 1945 году я возвращался с Дальнего Востока, куда сопровождал эшелон в «500-веселом» поезде. Ехать надо было долго, соседкой оказалась молодая женщина с очаровательным мальчиком, с которым я все время играл. Неожиданно она сказала: «Хочу от тебя ребенка». — Я был смущен, спросил ее адрес. По этому адресу никто не ответил…)

Большей частью мы работали в разных театрах. Почти каждый год театры уезжали на гастроли. Эти разлуки способствовали тому, что свежесть чувства сохранялась у нас долгие годы. По существу всю жизнь. Возвращаясь она говорила: «Ты у меня лучше всех!». — «Так уж и всех!» — отшучивался я. После гастролей встречались, как молодые влюбленные… Уезжали в отпуск вместе. Никогда не отдыхали врозь, друг без друга. Только вдвоем.

Побывали почти во всех ВТОвских домах: Рузе, Мисхоре, Плесе, Щелыково. Но больше всего, шесть или семь раз, в Комарове Из-за близости к Ленинграду, к его музеям и театрам, к его проспектам и дворцам, к его паркам и набережным, к его каналам и оградам, к его пригородам. Где бы ни отдыхали, заканчивали отпуск в Ленинграде. Там были родственники, друзья. Иных уж нет, а те далече…