Сергей Волков - Го-ханэ, сан-коуо

• Название: Го-ханэ, сан-коуо
• Автор: Сергей Волков
• Жанр: Научная Фантастика

«Пять цветков. Пяти слов – совершенство», – неожиданно сказал кто-то в голове Дино голосом лисенка Обо. Это не было хайку. Это не было танку. Это не было похоже на творения великого Кобояси Исса. Это было его, Дино Онага, личное, выстраданное и омытое кровью. Пять цветков. Го-ханэ...

---

Сергей Волков Го-ханэ, сан-коуо

Ночной Токио удивляет. Днем бестолковый и удивительно шумный, ночью он словно замирает в оцепенении, покрываясь неким прозрачным покрывалом, сквозь которое светятся мириады разноцветных огней. Внизу, в извилистых ущельях улиц, скользят огоньки автомобильных фар, то там, то тут вспыхивают призрачным светом рекламные сполохи. Город жив, но жизнь эта иллюзорна. Она так же обманчива, как голографическое изображение, она так же хрупка, как трубки неоновых ламп…

Дино ночной город всегда напоминал огромное морское животное, каракатицу или, скорее, глубоководного кальмара. Медленно и величаво скользит он среди полного мрака, и под стеклянной кожей его играет всеми цветами радуги холодная светящаяся кровь…

Смешно – кальмар никогда не видел радуги, а цвета у него те же…

Токийская башня – отличное место для наблюдений за ночным городом. Именно поэтому Дино и разместил здесь, на высоте трехсот метров, свою студию, свой штаб и убежище.

Маслянистые отблески и лучи прожекторов слева – это Токийский залив, бухта Синагава, а за нею даль тонет в чернильном мраке. Там тихо и мощно дышит спящий океан.

Справа, далеко-далеко, льдисто поблескивает отраженным лунным светом острый сосок Фудзи. Дино всегда поражался – как это нихондзинам не пришло в голову сравнить свою обожаемую Фудзи с девичьей грудью. Видимо, для истинного японца это звучит кощунственно…

Мысли о Фудзи разозлили Дино. Настроение стремительно портилось. Он отошел от огромного панорамного окна, сел в кресло, подхватил бокал с вином, глотнул… Нет, все, вечер пропал! Пропал, провалился, улетел в тартарары, был пожран злобными демонами и раздавлен хвостом гигантского кита Сё…

Свет в студии включался по голосовой команде, но Дино встал и пошел к выключателю – не хотелось нарушать тишину, обволакивающую его со всех сторон защитной невидимой оболочкой.

Панель выключателя тихонько зазвенела под пальцами, и разом вспыхнули сотни разнообразных ламп, заливая круглое помещение студии потоками света. Дино привычно зажмурился, представив, что со стороны, скажем, из квартала Эдогава, пробуждение студии ото сна напоминает восход небольшого солнца над ночным городом.

Яркий, слепящий свет заливал теперь все вокруг. Для тени, для сумрака не осталось ни единого уголка, ни одной лазейки. Тьма не могла спрятаться даже в ящиках столов – там тоже горели сейчас яркие галогенные лампы.

Так должно быть: либо тьма везде и всюду, либо свет, но тоже – везде, в каждой щелке.

Это честно.

Это креативно.

Это придумал Дино…

^^^

Двадцать лет назад, вот в такой же декабрьский день, день своего появления на свет, пятнадцатилетний Дино Онага сидел на белом татами посреди крохотной комнатки, которую мать снимала у господина Йоки, и зажмурив глаза, готовился совершить сепуко.

Меч, короткий вакидзяси, Дино купил накануне в лавке старика Умидо, что возле полицейского участка. Конечно, это был не настоящий самурайский вакидзяси, а новодел, игрушка для туристов, сляпанная из мягкого железа. Неведомый умелец, однако, соблюл все правила – сымитировал проковку клинка, оплел рукоять полосками акульей кожи и заточил лезвие так, что старый чулок матери Дино, положенный на меч, почти самостоятельно распался на две половины. У рукояти красовалось клеймо – косое «H», символ смерти, – явное подражание великому мастеру Мурамассе, чьи клинки, как гласила легенда, приносили несчастье их обладателям. Дино несколько лет изучал обычаи и жизнь самураев и хорошо знал, какой меч лучше всего подходит для сепуко…

Впрочем, родись Дино в средние века, он никогда бы не смог взять в руки оружие самураев. Возможно, европеец и не отличил бы Дино от любого другого ниходзина, но вся беда в том, что Дино ниходзином не был. В его жилах текла кровь айну, а это значит, что даже в XXI веке он оставался отверженным, «человеком грязной миски».

Япония – страна традиций, в сегодняшнем мире это знает всякий. Есть забавные традиции – есть палочками, почитать старших, кланяться, произнося «Охаё!» [«Доброе утро!»] или «Гэнки дэс!» [«Спасибо, все хорошо!»]. А есть страшные традиции, и одна из них – не считать айну настоящими людьми…

Айну жили на островах Японского архипелага задолго до того, как с запада сюда пришли предки тех, кто потом назвал себя ниходзинами. Пришельцы быстро вытеснили миролюбивых косматых дикарей с побережий и долин, заселяя остров за островом. Айну вымирали, оказавшись отрезанными от моря, которое давало им пищу. Постепенно остатки древнего народа растворились среди воинственных ниходзинов, и ныне язык и обычаи айну остались лишь в книгах да музеях…

У Дино не было отца. И у его матери не было отца. И у матери его матери. И у прабабушки. Ни один ниходзин никогда не признался бы, что его жена – айну, и не дал бы своей фамилии ребенку, рожденному айну. «Волосатые обезьяны, убирайтесь на Хоккайдо!», – так говорят ниходзины, щуря глаза в презрительной улыбке. Но это всего лишь присказка. Хоккайдо – тоже японский остров…

Мать хотела для Дино иной доли, и поэтому, когда мальчик еще не родился, она ночи напролет лежала на холодных камнях у храма Голубой Жемчужины в Мориоке, вымаливая у богов хоть толику счастья для своего сына.

Вымолила… Когда класс Дино водили на экскурсию в антропологический музей, он забился в туалет и тихо плакал там, роняя слезы на синий кафель. А одноклассники хохотали у стеклянного куба «Древние жители Японии». Восковой айну-отец в шкурах возвращался с богатым уловом, мать-айну радостно скалилась ему из-под копны лохматых волос, а рядом… Рядом весело махал отцу ручкой кривоногий толстопузый мальчик – вывернутые ноздри, губы лепешками, круглые рыбьи глаза, и грива нечесаных спутанных волос. Мальчик был точной копией Дино…

В школе его даже не били, как не бьют старую козу, пасущуюся на окраине деревни. В нее кидают репьи и щепки, ее дразнят, ее могут пнуть, просто так, из озорства. Но никому и в голову не придет устраивать с козой поединок на равных…

В довершение ко всем бедам мать одарила Дино именем, достойным персонажа манги, а не живого мальчика. Когда Дино родился, по миру прокатилась вторая волна динозавромании. В Японии самым популярным персонажем был Динос, – веселый ящер с озорной обаятельной улыбкой. Напротив роддома, где родился Дино, в воздухе парил гигантский надувной Динос, и его огромный глаз то и дело поглядывал в окно палаты на сморщенного кричащего малыша. Мать не хотела называть сына ниходзинским именем, но лучше бы она назвала Дино «Томомсойером» или «Питеромпеном»… Чешуйчатый, Диплодок, Ящер – эти клички преследовали Дино с первых школьных дней.

К четырнадцати годам Дино понял – эта жизнь явно не удалась. Нужно достойно прервать ее бессмысленный бег и уйти, уйти гордо, как положено мужчине.

В детстве Дино любил слушать сказки, которые ему рассказывала мать. Японские сказки всегда казались мальчику скучноватыми, а вот сказки айну – про лисенка Обо, про мудрую черепаху, про семь братьев и принцессу из Железной башни – Дино очень нравились. Мать хорошо умела рассказывать – меняла голос, смеялась в смешных местах и горевала в грустных. Особенно хорошо ей удавался лукавый лисенок Обо. «Я маленький лисенок Обо, я живу в лесу!», – пела мать тоненьким голоском, и Дино заливался веселым смехом…

Еще в сказках айну самой главной драгоценностью всегда была кровь. Кровью клялись смельчаки, отправляясь на битву с Морским драконом, кровью платили дань победителю поверженные враги. И Дино тоже решил заплатить своей кровью за все унижения и обиды. Пусть всем станет ясно – айну тоже люди, не хуже иных прочих.

Сепуко по обряду самурайского клана Аригавы, церемонию быструю и полную возвышенной утонченности, Дино признал самой подходящей для того, чтобы покинуть этот мир. Пусть он не самурай, но умереть так, как он хочет – этого права у Дино отнять не сможет никто.

Он потратил все свои сбережения на покупку меча, рисовой бумаги и настоящей туши – перед сепуко самурай всегда писал предсмертное хайку. Белое татами нашлось в комнате хозяина дома. Ветку цветущей сакуры Дино заменил искусственными цветами, купленными за три йены у кладбища.

«Я ухожу в день своего пятнадцатилетия», – написал Дино на бумажной ленточке, обернул ею голову, разделся по пояс и сел на белое татами, готовый написать хайку.

В голову лезла всякая ерунда – луна, отражающаяся в воде горного озера, ветер, касающийся щеки юной девушки, словом, все то, что Дино уже где-то читал или слышал.

Время шло. С кисточки, которую Дино обмакнул в тушь и занес над листом бумаги, вдруг сорвалась капля, и через мгновение черный осьминог распустил свои щупальца над ослепительно белой поверхностью бумажной воды.

Дино заплакал от собственного несовершенства и бессилья. Отшвырнув кисточку, он взялся за рукоять вакидзяси, и, утвердив острие напротив пересечения линий Синдзо [сердце] и О-нака [живот], закрыл глаза…