Владимир Волосков - Синий перевал

• Название: Синий перевал
• Автор: Владимир Волосков
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 1968

Идет первый год войны… Фашисты еще недалеко от Москвы, еще окружен Ленинград Армия наша еще испытывает острую нужду в вооружении и боеприпасах. В далеком тылу, на Урале, спешно восстанавливаются эвакуированные предприятия, в том числе Песчанский химический комбинат. Но для пуска комбината на полную мощность нужна вода, а найти ее в этих местах — не просто. Это знают гидрогеологи, ведущие поиски, знают и враги, пытающиеся задержать пуск важнейшего промышленного объекта…

Автор этой повести Владимир Васильевич Волосков родился в 1927 году в Омутнинске Кировской области. С детства жил в Свердловске. В 1944 году добровольцем ушел во флот. После демобилизации в 1950 году начал работать в геологических партиях. В 1955 году в результате несчастного случая жестоко заболел. Парализован. Новое призвание нашел в писательском труде. В Москве, Свердловске, Перми издал несколько книжек, в том числе в «Библиотеке путешествий и приключений» — две («На перепутье», 1963 г., «Операция продолжается», 1964 г.). Живет в городе Верхняя Пышма Свердловской области. Член Союза писателей РСФСР.

---

Синий перевал

Обычная история

Небо было затянуто низкими плотными облаками, густо валил крупный снег, но мартовский рассвет брал свое. Быстро стаивала ночная синева, оставляя фиолетовые тени за углами изб и бараков, поблек и без того неяркий светлячок уличного фонаря у поселкового магазина. Пахло чем-то свежим и талым, что всегда предшествует первой весенней оттепели.

Дарья Назаровна, хромоногая, но еще довольно бодрая старуха, вышла из своей избы. Постояла у калитки, поглядела на серое небо, слизнула с губ холодную пушистую снежинку и удовлетворенно пробормотала:

— Мозглым несет… К теплу. — И сноровисто заковыляла к ближнему бараку.

В бараке размещались контора и общежитие бурового отряда, в котором Дарья Назаровна работала техничкой, рассыльной, прачкой и еще бог весть кем. Несмотря на обилие должностей, дел у Дарьи Назаровны не ахти как много: затопить вечером печи, прибраться утром, да три раза в месяц постирать постельное. Сейчас Дарья Назаровна шла исполнять одну из главных своих обязанностей — мыть полы после того, как рабочие уедут на участок.

У крыльца она остановилась. На ступеньках толстый слой снега, ни единого следа. До сих пор из общежития никто не выходил.

— Что они, рехнулись? — вслух проворчала старуха. — Скоро на работу выезжать. — И вспомнила: — Ясно дело, дорвались, дрыхнут с похмелья…

Вчера буровикам привезли, наконец, пайковый спирт, который не выдавали более двух месяцев.

Ворча и покряхтывая, Дарья Назаровна извлекла из-под крыльца веник, обмела некрашеные доски. С веником в руках зашла в узкий темный коридорчик. Сначала заглянула в обширную комнату. Так и есть. С двухэтажных нар несся мощный храп. Двадцать пар валенок, увенчанных застиранными портянками, строем стояли на большой русской печи. Часов у буровиков нет. Единственный на весь отряд старенький будильник находился в конторке — если кто и просыпался, то, не зная времени, снова валился на соломенный тюфяк. Начальник отряда Студеница обычно сам делал подъем. На этот раз, видно, и он проспал.

Дарья Назаровна прикрыла дверь общежития и стукнулась в другую, что находилась напротив. Никто не откликнулся. Старуха вошла. Оглядела комнатенку, громко именуемую конторой. В мерклом свете, пробивавшемся из окна, увидела привычную картину: стол, два табурета, железный ящик, узкая койка. На ней, укрывшись одеялом с головой, спит начальник отряда. Поскрипывая изношенным нутром, стучит будильник. На табурете, что возле койки, лекарство, которое всегда на ночь припасал Студеница, и стакан с водой. Все как обычно, как всегда бывало ранним утром. Да еще на треть опорожненная квадратная бутылка.

— Сколь говорила: хворое сердце — не трескай водку. Ан нет! Ох уж эти мужики… — укоризненно проворчала Дарья Назаровна, убирая лекарство и стакан. Понюхала, пригубила, сморщилась: — Окаянный. И в кровати пил. Вставай, Ефим Нилыч. Робят подымать пора.

Студеница не пошевелился.

— Вставай, Ефим Нилыч, — в полный голос повторила Дарья Назаровна и потянула одеяло.

Спящий по-прежнему не подавал никаких признаков жизни.

Предчувствуя недоброе, Дарья Назаровна охнула, прикоснулась пальцами к голой пятке Студеницы и опрометью бросилась из комнаты. Ворвавшись в общежитие, дурным голосом завопила:

— Робя-яты-ы-ы… Ефим Нилыч помер!

Днем дежурный врач поселковой больницы и участковый уполномоченный завершали необходимые формальности.

— Сомнений нет. Сердце, — скучным голосом констатировал врач, пожилой кривоплечий мужчина в помятом халате. — Отвезем в анатомичку, но… — Он махнул рукой. — Обычная история.

— Ясное дело, — согласился уполномоченный. — Я сам вчера говорил ему, чтобы поберегся. Да тоскливо ведь одному-то. Все о жене вспоминал. — Вздохнул. — Эх, жизнь-жистянка! Вот и гадай. Вчера жил, планы строил, а сегодня… Ну, ладно. Будем закругляться. — Он придвинул к себе форменный бланк. — Сего числа, третьего марта тысяча девятьсот сорок второго года мы, нижеподписавшиеся…

Участковому было не по себе. Все четыре месяца, что работали буровики в Песчанке, жили они со Студеницей дружно. Начальник отряда по-соседски ладил с участковым, по субботам ходил к нему в баню, покупал у матери молоко… Накануне вечером прибежал веселый: «Айда ко мне, спиртику выпьем. Слава богу, привезли. Отогреются хоть мои соколики. А то начисто проморозились нынче. Попробуй-ка в голехоньком поле…» Участковый не пошел, в отделение вызвали А теперь — хочешь не хочешь — регистрируй смерть невезучего, но в общем-то не плохого человека.

— А как же с документами? — озабоченно спросил старший коллектор Ваня Зубов, долговязый, тощий парень с остриженной наголо острой головой. — Работать-то как?..

Час назад пришла из геологического управления телефонограмма, в которой Зубову поручалось временно взять на себя обязанности начальника отряда. Ваня лишь прошлым летом кончил техникум, с делом освоился кое-как и вдруг — будь здоров! — становись начальником. К тому же, как на грех, не оказалось никаких геологических документов Нашли под подушкой у Студеницы связку ключей, открыли железный ящик, служивший сейфом… Все есть: и деньги, и сменные рапорты, а геологических документов — ни листика… Но ведь были же они, об этом все в отряде знают.

— Я ж сам по всем скважинам колонки вычертил. Куда делись? — горевал Ваня. — Ни пикетажек, ни первичной документации, ни анализов… Куда он их мог задевать?

Участковый положил ручку на стол, подошел к ящику, еще раз осмотрел накладку и два здоровенных висячих замка. Никаких следов взлома. Ни единой царапинки. Пожал плечами:

— Все в ажуре. А не отвез он эти бумажки в управление?

— В управление?.. — Ваня почесал стриженую макушку и вдруг простодушно обрадовался: — Точно! Наверняка увез. Он вечно воров боялся. А тут документы! Завтра поеду — привезу.

Считайте себя на передовой

Едва Купревич успел переговорить по телефону с профессором Дубровиным, как по радио объявили воздушную тревогу.

— Надолго, Коля? — спросил Купревич брата.

— Бог его знает, — безразлично откликнулся тот и устало зевнул. — Во всяком случае ваша светлость может не волноваться. «Юнкерсов» ближе окраин давно не допускают.

— А я и не волнуюсь, — огрызнулся Купревич. Он и в самом деле не волновался. Но какое-то настороженно-боязливое чувство заставляло прислушиваться к пальбе зенитных орудий. Так и подмывало подойти к окну, отдернуть черную маскировочную штору, выглянуть.

— Ну, жди машину, а я спать. — Брат опять зевнул. — Хороню, если минут двести храпануть удастся, а то и раньше на службу вызовут.

— Что, много дел?

— Святая простота! Будто для тебя войны нет. Достается. Шутка ли — каждые девять из десяти предприятий эвакуированы. На колесах! А армия требует самолетов. Вот и крутись!

— Девять из десяти? — поразился Купревич. — Так как же там, на фронте?

— А так… — Брат горько усмехнулся и как был — в сапогах и гимнастерке — завалился на диван. — Ждут новой техники. Заводы же того… Тук-тук-тук. Нынче здесь, завтра там.

— Как же это мы так, Коля?

— Вот так. Фашист нас не спрашивал. Да что с тобой говорить. Провинция… Погоди, денька три в столице поживешь — перестанешь изумляться. — И повернулся спиной.

Купревичу стало жаль похудевшего, измочаленного заботами брата. Николай работал в наркомате авиационной промышленности, и ему в самом деле доставалось — только что вернулся из командировки и с минуты на минуту ждал направления в новую. Уснул он почти тотчас, продолжая чему-то горько улыбаться во сне, будто не грохотали взрывы и не ревели моторами истребители-перехватчики в черном небе над притаившимся в снежной темноте огромным городом.

Купревичу же это было вновь. Он уехал, когда Москва еще не знала воздушных тревог. Потому сейчас, когда брат уснул, ему сделалось немного не по себе. Он погасил свет и, отогнув штору, выглянул в окно.

Пусто, мертво. Мутно сереет грязный мартовский снег. А в черной высоте пляшут над крышами безглазых домов оранжевые зарницы взрывов.

Купревич аккуратно задернул штору, включил свет и устроился поближе к телефону. Он не знал, когда придет за ним машина, не знал и другого — куда его повезут. Вообще не знал ничего.

А совсем недавно все было ясно и просто. Был Юрий Купревич — старший научный сотрудник института химии Академии наук СССР, была своя тема, свой шеф, своя лаборатория, была семья, жена Лена… Потом началась война, и его направили на химические предприятия Востока — помогал внедрять новые технологические схемы, разработанные институтом. И пошло: мотался с завода на завод, организовывал связи, помогал, покрикивал, хвалил и жаловался… Сам всевышний не поймет, кем является сейчас кандидат химических наук Купревич — не то научный работник, не то толкач, не то инспектор.