Ваник Сантрян - Господа, это я!

• Название: Господа, это я!
• Автор: Ваник Сантрян
• Издательство: Издательство «Аревик»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

В документальных повестях «Господа, это я!», «Отряд уходит на юг» и в цикле рассказов известного журналиста Ваника Сантряна читатель вновь встретится с легендарным революционером Камо (Симоном Аршаковичем Тер-Петросяном), познакомится с его революционно-боевой деятельностью с 1907 по 1922 гг., а также с новыми страницами его героической жизни.

---

Через два дня, обходя камеры, начальник тюрьмы обнаружил надпиленную решетку. Камо перевели в камеру смертников.

…Закрытый экипаж громыхал по булыжнику, конский топот эхом отдавался в ушах, укачивая мысли о прошлом и будущем.

Экипаж остановился. «Наверное, доехали». Это был Метех. Здесь он пробудет два года.

«Свергли даря, во главе правительства встал Керенский. Революция победила, но нам нужна была не эта революция. Временное правительство издало указ арестовать Ленина и большевиков, ушедших в подполье. А меньшевики торжествуют, теперь они у кормила власти…

Но мне-то вроде грех жаловаться на свою судьбу и на Временное правительство. Ведь новое правительство многих амнистировало, и меня в том числе. И вот я вышел из Харьковской каторжной тюрьмы…»

В Тифлисе была беспощадная августовская жара.

Он стоял на большом мосту через Куру и, погруженный в свои мысли, рассеянно смотрел на мутную воду. «Сколько лет ты несешься так, река! И все не убываешь. Потому что ты сильная. Не то, что я. Десять — пятнадцать лет я воюю против этих властей, и вот силы мои иссякли. Я превратился в тепличное растение — побледнел, ослаб, кожа да кости остались».

Все на нем было белое: туфли, брюки, легкая, аккуратно выглаженная сорочка. Впалые щеки чисто выбриты, глаза — запавшие, полные грусти. «Куда ты все время так бежишь, река, а?»

Он страшно устал. Не давали покоя боли в желудке. «Нет, я закрываю свои счеты с этим миром. Не выдерживаю больше. Брошусь в Куру и дело с концом». Он не мог собраться с мыслями. Уже полгода на свободе. Съездил в Баку, встретился с Шаумяном, приехал в Тифлис, недолго тут пробыл, подался в Москву, снова приехал в Тифлис. Он не знал, что ему делать, не мог найти себя.

Он выбился из сил.

Угрюмо неслась Кура.

«Надо в Петроград съездить, к Ленину. Только он скажет, как мне быть». И вспомнил Париж, когда он после Метеха не знал, чем заняться. Съездил в Париж, к Ильичу. «Лечить глаз и отдыхать, — сказал Ленин. — Заняться своим здоровьем».

«Нет, как видно, надо будет восстановить силы, а не то вместо того, чтобы с головой кинуться снова в борьбу, ношусь с дурацкой мыслью окунуться в Куру. Мне надо подлечиться. Иначе поступить я не имею права. Джаваир просто молодчина, что уговорила-таки меня, отвела к врачу. Врач сказал, что только лечение восстановит мое пошатнувшееся здоровье».

Здоровье, которое он потерял в огне сражений, психиатрических больницах и тюрьмах. Последним его испытанием был Харьков.

…Харьковская пересыльная каторжная тюрьма. Главный корпус, второе отделение, пятнадцатая камера.

Не будь решеток на окнах, не будь вооруженного конвоя у сторожевой будки и электрических проводов над высокими стенами, здание можно было бы принять за фабрику. И не будь, конечно, согнанных сюда арестантов с разных концов России, в основном уголовников. Если б не все это…

Помощники начальника тюрьмы Лукьяновский и Семеновский, ярые монархисты, гроза политзаключенных, даже не поинтересовавшись, кого именно пригнали по этапу, приняли колонну, сосчитали, сколько «голов», и распорядились:

— Растасовать!

В камере, куда бросили Камо, было человек десять.

— Ты кто будешь? — подошел к нему один из «хозяев» по кличке «Нос», когда он пристроился со своим нехитрым скарбом в камере, — Рецидивист?

— Нет, политический, — чтоб пресечь расспросы, отрезал Камо.

— Ого! — обрадовался любопытный заключенный, — против царя, стало быть, а?

— Ага, против царя.

— А обувка у тебя, кажись, добротнее моей. Придется меняться, — снова заговорил высокий худой арестант, смерил Камо с головы до ног и обернулся к сидевшему посередке высокому рыжему мужчине — Иван Иваныч, я хочу, чтоб его туфли стали моими.

— Коль хочешь — они твои. Бери! — послышался голос Ивана Иваныча.

— Слышишь? «Батька» говорит, чтоб ты по доброй воле отдал мне туфли, не то худо будет, — и приставил к его горлу нож.

— Убери нож, сниму сейчас, — сказал Камо.

Камо безропотно скинул туфли, протянул их «Носу» и под его удивленным взглядом снял также теплую блузу и принялся расстегивать штаны:

— Бери и это. Носи на здоровье, чтоб не простудился и меня чтоб не беспокоил.

И босиком, проталкиваясь сквозь рассевшихся на полу заключенных, он подошел к тому, кто сидел на единственном стуле в камере и которого величали «Иван Иваныч».

— Кто тут самый сильный? — спросил Камо. — Кто вожак? Не вы ли, которого «батькой» величают?

— Гляди-ка, вежливый какой! Интеллигент! Долой царское самодержавие! Ты можешь письменно или устно пожаловаться тюремному начальству, и тебе вернут туфли, — расхохотался Иван Иваныч.

Это было уж чересчур.

— Послушайте, вы, — Камо не выдержал. — Если вы соблюдаете установленные вами законы, то давайте, подходите по очереди, попытайте счастья, покажите себя. Кто первый? Может, вы, уважаемый «батька» Иван Иваныч?

Ошарашенный Иван Иваныч лениво выпрямился, увидел горящие глаза Камо, смерил взглядом его босые ноги на цементе.

— Я? С какой стати? Пусть «Нос» защищает свое право на туфли. Расступись! «Нос», он хочет взять свои туфли обратно, если ты их, конечно, вернешь.

В ответ «Нос» пренебрежительно загоготал.

— Я готов, — Камо встал посреди образовавшегося круга.

«Нос» лениво достал из кармана платок и, приблизив его к лицу Камо, хотел схватить его за нос.

Ударив «Носа» под дых, Камо, не мешкая, схватил его левой рукой за кисть, правой — за локоть и, перекинув его через плечо, швырнул к ногам Ивана Иваныча..

Круг уголовников ахнул, а Камо преспокойно, будто ничего и не произошло, принялся надевать туфли. Двое схватились за ножи.

— Ни с места! — заорал Иван Иваныч и кивнул на «Носа» — Плесните на него воды. — Поднявшись, он подошел к сидевшему на полу Камо и подал ему руку: — Держи!

Камо ухватился за протянутую руку и встал. Иван Иваныч усадил его на стул и радостно спросил:

— Как это ты его, а? — и, обернувшись: — Не очухался еще, что ли? Плесните еще воды. Ну, браток, хоть ты политический, но давай, так сказать, будем уважать друг друга. Сейчас мы дадим тебе имя, таков у нас порядок — в тюрьме у всех должна быть кличка. Будешь ты «Большим Иваном», хотя ты и не светлый.

— Согласен, — сказал Камо. — Но видно, меня скоро уведут отсюда.

— Почему?

— Да как сказать, браток. Жаль не знакомы вы с надзирателями Метеха и Моабита, они б тебе рассказали.

— А ты, видать, крупная птица. Сколько годочков на тебя взвалили?

— Двадцать лет, вместо смертной казни. — И Камо очертил вокруг шеи петлю. — Этаким вот манером.

— Ну да?

— Да, браток. — И обернулся к зашевелившемуся «Носу» — Негоже так, браток, тренироваться надо. И нож ни к чему.

— А расскажешь, за что двадцать лет схлопотал? — поинтересовался Иван Иваныч.

— Ежели не переведут меня от вас, расскажу. А теперь позвольте мне после столь «мирного» знакомства малость поспать.

— Освободите крайние нары! — распорядился Иван Иваныч. — И снова спросил: — Расскажешь, значит, как-нибудь?

— Расскажу.

…Его биография, вместившаяся в пухлую папку «Личное дело государственного преступника Семена Тер-Петросянца», была еще в дороге. Пока «дело» Камо шло по почте, он находился под покровительством Ивана Иваныча.

В Харькове и в Тифлисе март одинаково холодный, как и январь, и никому не хочется выходить во двор на прогулку. В тюремном дворе разгулялся ледяной ветер, то разметая снежинки, то сгоняя их вместе, заставляя заключенных опускать уши шапок.

Всех, кроме Камо. Он был без ушанки, с наголо обритой головой.

— Послушай, браток, не думай, что нам прогулочку устраивают. Летом черта с два тебя выведут во двор. Заставят тебя в самое пекло вкалывать, потом ног под собой не будешь чуять. Это — мера наказания, а не прогулка. Напрасно ты не носишь шапку, — говорил Иван Иваныч, шагая рядом с Камо.

— Привычка у меня такая, — ответил Камо. — Главное, ноги не простудить. Ноги будут в тепле — и голова не замерзнет.

— Это точно. Да только ты мне мозги не пудри, браток, — Иван Иваныч рассмеялся. — Просто тебе не хочется снимать шапку перед этими псами. Ты хитрый армянин.

— Хитрый армянин? — Камо горько улыбнулся. — Если б только мы действительно были хитрыми… Мы, Иван Иваныч, всегда были мирным и простым народом, жили только своим трудом, а за свое существование мы платили реками своей крови. Ты еще не знаешь, что такое турецкий султан, турецкий паша, турецкий аскяр. Ты понятия не имеешь о Западной Армении, где в эту самую минуту младотурки, эти изверги, вырезают армян. Случай как-то свел меня с министром внутренних дел Турции (знал бы он, что я армянин!), но мне так и не удалось пристрелить его, и вот этот министр и его единомышленники сейчас истребляют тысячи, десятки тысяч армян…