Роджер Мэнвэлл - Генрих Гиммлер

• Название: Генрих Гиммлер
• Автор: Роджер Мэнвэлл
• Издательство: Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 2000. - 384 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-222-01125-9

Генрих Гиммлер — одна из главных политических и военных фигур нацистской Германии, рейхсфюрер СС. С его именем связаны самые значительные и таинственные страницы Третьего рейха. Под руководством Гиммлера создавались войска СС, секретная служба СД, первый концентрационный лагерь в Дахау.

Он был верховным руководителем всех служб германской полиции, лицом, особо приближенным к фюреру.

Каким был этот человек на самом деле, благодаря каким качествам он вознесся так высоко, насколько неизбежными и закономерными были его поражение, смерть — об этом и рассказывает умная, захватывающая книга.

---

Время, избранное Лютером для составления отчета, было, воистину, не слишком удачным; Гиммлером одолело свойственное ему настроение нерешительности, поскольку в какой-то момент ему показалось, что доверие Гитлера к нему ослабло. В борьбе за власть в Румынии Гитлер по совету Риббентропа решил поддерживать Антонеску, тогда как Гиммлер и Гейдрих предпочитали Хория Симу, предводителя «Железной гвардии», который, с подачи Гейдриха, организовал неудачный путч против Антонеску в январе 1941 года, в то самое время, когда Гитлер хотел укрепить отношения с Румынией перед нападением на Россию. По соглашению с Антонеску, Сима был передан в руки СД, откуда ему удалось бежать. Мюллер больше недели не осмеливался доложить Гиммлеру о побеге, а беглеца смогли поймать далеко не сразу. Риббентроп постарался убедить Гитлера, что Гиммлер знал о побеге с самого начала и пытался усугубить и без того нестабильную ситуацию в Румынии. Единственное, чего Гиммлер не мог выносить, это критики или плохого отношения со стороны Фюрера; в любом случае Гиммлеру не нравился Лютер, склонный к разглагольствованиям и фамильярности. В то время как с одной стороны стоял Вольф и предостерегал его против Лютера, с другой стороны стоял Шелленберг, с его планами смещения Риббентропа, и убеждал не принимать поспешных решений. Гиммлер, как и обычно, не спешил с выводами и, как он всегда и поступал в случае сомнений, избрал, в конце концов, линию поведения с наименьшим риском для себя. Лютер был арестован и подвергнут допросу, и репутация Риббентропа не пострадала.

Гиммлеру не хватило смелости выступить против Риббентропа. Он опасался гитлеровского обожания, в глазах которого Риббентроп уступал лишь Бисмарку, пользуясь даже большим доверием у фюрера, чем сам Гиммлер. Таким образом, тщательно подготавливаемый Шелленбергом перевес сил в свою пользу сорвался, и Гиммлер временно лишился благосклонности фюрера. В частном письме своей жене, датированном 16 январем 1943 года, Борман коротко упоминает Гиммлера, который, по его словам, «глубоко оскорблен… Он считает, что шеф к нему несправедлив». Борман утверждает, что пытался успокоить Гиммлера, чья критика по поводу обращения с ним была «весьма горькой и порой язвительной». Он считал, что Гиммлер переживает нервный срыв. Позже Шелленберг, к своему неудовольствию, узнал, что Гиммлер хочет открыто обсудить все это с Риббентропом, что, как представлялось Шелленбергу, было «трусливым бегством от принятия решения». Тем не менее, он согласился, что в будущем любые попытки мирных переговоров должны выполняться через какую-нибудь нейтральную страну. «Я не желаю вникать во все эти подробности, — добавил он. — Это ваша обязанность». В течение этого периода Гиммлер убедил Шелленберга в необходимости поддержания контактов с Лангбеном, и не вызывает сомнений, что на каком-то этапе Шелленберг использовал Лангбена в качестве агента для связи с представителем союзников в Швейцарии. Например, в декабре Хассель записал в дневнике: «С одобрения СД Лангбен беседовал о чем-то с английским представителем в Цюрихе (12 декабря) и с американским представителем (Хоппером) в Стокгольме». Переговоры, как и всегда, ничего не дали, поскольку союзники требовали безоговорочной капитуляции Германии и полного отказа от нацистского режима.

Между тем Керстен, все еще имевший финское подданство, в конце сентября 1943 года переехал с семьей в Стокгольм, где был представлен американцу Абраму Стивенсу Хьюиту, находящемуся в Швеции в качестве чрезвычайного посла Рузвельта. Вскоре Керстен установил, что Хьюит, ставший его пациентом, разделяет мнение о том, что войну следует закончить как можно скорее путем мирных переговоров, и особенно теперь, когда угроза со стороны России столь велика. Керстен предложил обсудить этот вопрос с Гиммлером, и 24 октября послал ему письмо финской дипломатической почтой.

Керстен начал письмо словами о том, что оно содержит «предложения, которые могут оказаться чрезвычайно важными для Германии, Европы, и даже для всего мира. Я хочу предложить возможность достойного мира». Затем он перешел к описанию влияния Хьюита на американское правительство и к предложению мирных переговоров, которые Хьюит считает возможными при условии отстранения Гитлера и нацистской партии от власти и предания нацистских лидеров суду за их преступления. «Заклинаю вас, герр рейхсфюрер, не выбрасывать это письмо в корзину, — писал он, — но принять его с человечностью, свойственной сердцу Генриха Гиммлера». Он предложил послать в Стокгольм Шелленберга для встречи с Хьюитом. В каждом абзаце он взывал к гиммлеровскому тщеславию и завершил письмо на высокой ноте: «Судьба и сама история вручают вам возможность прекратить эту ужасную войну».

Керстен также предпринимал попытки склонить финское правительство к выходу из войны, в которой, из-за борьбы с Россией, они невольно стали союзниками нацистской Германии. После недолгого пребывания в Хельсинки Керстен возвращается в Стокгольм, где терпеливо ждет ответа от Гиммлера. Шелленберг приезжает в Стокгольм 9 ноября и встречается с Хьюитом, с которым, по свидетельству Керстена, нашел общий язык[87]. Но, как и обычно, когда от Гиммлера потребовали действий, он ничего не предпринял.

Керстен встретился с Гиммлером 4 декабря в Хохвальдте, его штаб-квартире в Восточной Пруссии. Он побуждал его принять решение. «Не мучайте меня, — передает он слова Гиммлера, — дайте мне время. Я не могу избавиться от Фюрера, которому обязан всем».

Керстен употребил все свое искусство на разжигание гиммлеровского тщеславия. «Мистер Хьюит в Стокгольме ждет вашего решения, — сказал он, — «чтобы передать его Рузвельту».

Гиммлер счел условия мирных переговоров «ужасающими». Он не мог представить Германию без нацистского режима.

«Что я отвечу лидерам партии?» — сказал он.

«Вам не нужно ничего отвечать, — возразил Керстен. — Они просто перестанут существовать».

Особенно Гиммлера тревожили предложения по поводу суда над военными преступниками, поскольку он знал, что уничтожение евреев конечно же будет рассматриваться союзниками наихудшим из всех преступлений, совершенных нацистами. Это вообще не преступление, пытался убедить он Керстена, поскольку все это «диктовалось законом».

«Это Фюрер приказал уничтожить евреев во Вроцлаве в 1941 году. Приказы Фюрера имеют в Германии силу закона. Я никогда не действовал по собственной инициативе; я только выполнял приказы Фюрера. Поэтому ни я, ни СС не несут никакой ответственности».

Смещение Гитлера он считал «рытьем ямы самому себе»; роспуск немецкой армии был приглашением России или Америки к господству в Европе.

В конце он отказался принять решение, под предлогом, что слишком устал думать. Тем не менее, он признал, что войну пора кончать, но выдвинутые Хьюитом условия слишком жестки.

«Я не могу сказать, что ваши условия для меня неприемлемы, — заявил он, по словам Керстена, — за исключением пункта о военных преступлениях».

В последующих дискуссиях 9 и 13 декабря, Керстен утверждает, что старался склонить Гиммлера к принятию решения. Он говорил, что Гитлер болен, и его решения толкают Европу к пропасти. В конце концов, Гиммлер согласился послать Шелленберга в Стокгольм, чтобы секретно переправить Хьюита в Германию для обсуждения возможных переговоров.

Но когда Шелленберг оказался наконец в Стокгольме, время, отпущенное Хьюитом для обсуждений, истекло; он вернулся в Америку. Слабый шанс на заключение мира был потерян; насколько намеренно и насколько вследствие хронической нерешительности Гиммлера, определить невозможно.

В течение 1942 года Гиммлер начинает расширять свои военные амбиции. Крушение у Сталинграда и последующие поражения в Северной Африке побудили Гитлера отменить запрет на расширение Ваффен СС. Его общие потери в России и Африке составили свыше полумиллиона человек. После повторного захвата Харькова весной Гиммлер выступил в местном университете с речью об иностранных рекрутах, которые вскоре вольются в ряды СС. В течение 1943 года формируются восемь новых дивизий, причем половина из них набирается из восточных европейцев, далеко не все из которых имели отношение к немецкой расе. К неудовольствию румынской армии, все румыны немецкого происхождения считались военнообязанными; многих из них послали для пополнения дивизий СС в тех частях Европы, где они были непопулярны. На военную службу призвали даже боснийских мусульман, и в мае Гиммлер сделал муфтия Хаджи Имама почетным генерал-лейтенантом СС. Все былые стандарты СС были отброшены и в том же месяце начался набор дивизий, составленных из антисоветски настроенных украинцев, которые были лишь частью более чем полумиллионной армии бывших подданных Советского Союза, принуждаемых немцами к службе в их собственной армии. Гиммлер, перед лицом быстрого расширения своих сил, все еще пытался сохранить расовые предрассудки, относя всех славян к низшим расам, тем не менее он приветствовал в своих рядах азиатов, ассоциируя их с Чингисханом. Другие дивизии формировались в Латвии и Эстонии. К концу войны число дивизий СС увеличилось до тридцати пяти, общим составом около полумиллиона бойцов, а учитывая потери, эту цифру следует увеличить до 900 000, из которых лишь менее половины были выходцами из самой Германии, а примерно 150 000 человек вообще не относились к германской расе[88].