Роджер Мэнвэлл - Генрих Гиммлер

• Название: Генрих Гиммлер
• Автор: Роджер Мэнвэлл
• Издательство: Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 2000. - 384 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-222-01125-9

Генрих Гиммлер — одна из главных политических и военных фигур нацистской Германии, рейхсфюрер СС. С его именем связаны самые значительные и таинственные страницы Третьего рейха. Под руководством Гиммлера создавались войска СС, секретная служба СД, первый концентрационный лагерь в Дахау.

Он был верховным руководителем всех служб германской полиции, лицом, особо приближенным к фюреру.

Каким был этот человек на самом деле, благодаря каким качествам он вознесся так высоко, насколько неизбежными и закономерными были его поражение, смерть — об этом и рассказывает умная, захватывающая книга.

---

В течение первых шести месяцев следующего года Гиммлер пополняет свою тающую трудовую армию, заключая под стражу 200 000 набранных иностранцев, совершивших незначительные проступки, на том основании, что в результате этого они естественным образом переходят под его юрисдикцию. Возможность увести эту громадную армию подневольных рабочих от Шпеера появилась в результате соглашения с новоиспеченным министром юстиции Отто Тирахом, с трудом заключенного после дискуссии между ними в полевой штаб-квартире Гиммлера в Житомире 18 сентября.

Тирах, судья Народного нацистского суда, был сделан рейхсминистром юстиции с подачи Геббельса, и перед ним была поставлена задача создания системы правосудия, удобной для нацистов. Среди прочих пунктов соглашения, отмеченных ассистентом Тираха после встречи с Гиммлером, были такие:

«Применение имеющихся в руках полиции специальных мер в случаях, когда судебный приговор оказывается недостаточно суровым».

«Передача приговоренных к смертной казни антисоциальных элементов рейхсфюреру СС для использования на работах до наступления смерти».

(Под «антисоциальными элементами» понимались, в том числе, лица, находящиеся под арестом — евреи, цыгане, русские, украинцы, поляки с более чем трехлетними приговорами, чехи и немцы с более чем восьмилетними приговорами.)

«Учитывая стоящие перед правительством задачи решения восточной проблемы, уголовные преступления евреев, поляков, цыган, русских и украинцев в будущем не будут рассматриваться обычными судами, а будут передаваться на рассмотрение самому Рейхсфюреру»[67].

По мере того, как условия в лагерях становились все менее и менее контролируемыми, множились возможности личного обогащения. Например, согласно специальным приказам Гиммлера, первый из которых вышел уже 23 сентября 1940 года, следовало снимать золотые зубы умерших заключенных, тогда как у живых золотые коронки снимались, если они «не подлежали ремонту». Предполагалось, что золото, наряду с другими конфискованными ценностями, должно помещаться в Рейхсбанк на счет СС, открытый на вымышленное имя Макса Хелигера. В середине войны Рейхсбанк неоднократно пытался заложить груды ненужных ценностей под твердую валюту[68]. Упоминая эту мрачную охоту за сокровищами в ходе речи, произнесенной в октябре 1943 года, Гиммлер сказал: «Мы забрали у них все, что было ценного. Я выпустил четкие приказы о том, что эти ценности должны быть переданы Рейху все без остатка. Выполнял эти приказы генерал СС Поль. Мы ничего не взяли себе». Он добавил, что замеченные в воровстве сотрудники СС будут расстреляны. Однако вскоре стало ясно, что эта мрачная охота за сокровищами принесла лишь часть возможной добычи и что в лагерях воровали все, кто мог. К примеру, Глобочник в течение 1943 года сколотил состояние в Люблине, и осенью Гиммлер был вынужден начать официальное расследование контрабанды золота, ставшей самым обычным делом в Аушвице. Заключенные чаще оценивались по золоту во рту, а не по работоспособности.

По мере развития своих деловых качеств Гиммлер осознал, что дополнительный источник дохода лежит в открытой продаже еврейских свобод. В конце 1942 года он выступил с предложением о том, что целая дивизия СС в Венгрии может финансироваться за счет продажи эмиграционных разрешений словацким евреям. Гиммлер был известен склонностью к компромиссам по отношению к политике искоренения в тех случаях, когда финансовая прибыль рейха значительно превышала неприятности от выживания некоторых евреев. Меморандум, составленный в декабре 1942 года и подписанный Гиммлером, гласит: «Я говорил с Фюрером о предоставлении амнистии для евреев за твердую валюту. Он разрешил мне это в тех случаях, если они привезут действительно существенную сумму из-за границы».

Тем не менее, Эйхман считал такую политику проявлением слабости и всячески ей сопротивлялся. Попытка торговать еврейскими жизнями и свободой свелась, в конечном итоге, к так называемому Европейскому плану, который представитель Эйхмана Висли-цени впервые осуществил в интересах СС в полунезависимой Венгрии, где скопилось немало еврейских беженцев. В ходе суда над Эйхманом Йол Бренд, резидент сионистов в Будапеште, дал показания по многим своим встречам и, в том числе, по некоторым встречам с самим Эйхманом, в ходе которых обсуждалась цена свободы для евреев. «На одной из этих встреч, — сказал Бренд, — мне сказали, что Гиммлер всячески поддерживает предложения Эйхмана. Гиммлер, сказали мне, на самом деле хороший человек и не желает дальнейшего искоренения евреев». Однако эти переговоры дали совсем немного; подобно тридцати серебреникам, они определили, в конце концов, цену предательства. Только в самом конце войны, когда она была уже фактически проиграна, Гиммлер, под давлением Керстена и Шелленберга, сдал позиции и заключил собственную сделку с евреями через их агента Мазура[69].

Так что политика 1942–1944 годов была политикой искоренения — искоренения через работу для работоспособных по медицинским показаниям, и немедленного искоренения для тех, кто по старости, болезни или слабости физического состояния ни на что не годился. Гиммлер с неумолимой четкостью сформулировал свою политику в речи, произнесенной на собрании генерал-майоров СС, состоявшемся 4 октября 1943 года в Познани[70]. Говоря о разрушениях и потерянных жизнях в России, он сказал:

«С точки зрения поколений, об этом жалеть не стоит; но с точки зрения текущих потребностей, смерть десятков и сотен тысяч заключенных от истощения и голода прискорбна, поскольку привела к потере работников… Мы должны быть честны, порядочны, лояльны и дружественны к представителям собственной крови, но ни к кому более. Судьба русских или чехов не интересует меня ни в малейшей степени. Все, что нации могут предложить в виде хорошей крови нашего типа, мы возьмем, при необходимости похищая их детей и воспитывая их здесь у нас. Живут ли нации в процветании или голодают до смерти, интересует меня лишь постольку, поскольку от этого зависит поставка рабов для нашей Культуры; во всем остальном они мне совершенно безразличны. Умрут ли 10 000 русских женщин, копая противотанковые рвы, интересует меня лишь с той точки зрения, будут ли закончены противотанковые рвы для Германии… Это преступление против собственной крови — беспокоиться о них и давать им идеалы, обрекая тем самым наших сынов и внуков на грядущие трудности. Когда кто-то подходит ко мне и говорит: «Я не могу заставлять женщин и детей рыть противотанковые рвы, это бесчеловечно и убьет их», я вынужден отвечать: «Вы — убийца собственного народа, ведь если противотанковые рвы не будут вырыты, погибнут немецкие солдаты, а они — сыны немецких матерей. Они наша собственная кровь». Вот что я хочу внушить СС, и что, я надеюсь, станет для них святым законом будущего… Я хочу, чтобы СС приняли эту позицию по отношению ко всем иностранцам, и особенно к русским».

Далее в той же речи он сделал заявление, в котором высказал свое намерение искоренить европейских евреев, попадающих под его юрисдикцию, причем сделал это в наиболее откровенной форме, когда-либо звучавшей на официальной конференции. Двусмысленная терминология геноцида — «окончательное решение», «специальные меры», символизм «ночи и тумана»[71] — была, наконец, отброшена, и фанатичный искоренитель выдал себя своими собственными словами:

«Между собой мы должны говорить об этом совершенно откровенно — но никогда не следует упоминать это публично — так же, как 30 июня 1934 года мы без колебаний исполнили свой долг и поставили оступившихся товарищей к стенке и расстреляли, но никогда не говорили об этом и никогда не скажем… Я имею в виду избавление от евреев, истребление еврейской расы. Это одна из тех вещей, говорить о которых совершенно просто — «Еврейская раса истребляется… это наша программа, и мы ее выполняем». И затем придут они, восемьдесят миллионов достойных немцев, и каждый из них будет иметь своего порядочного еврея. Конечно, остальные — это сброд, но этот конкретный еврей — человек первого сорта… Большинство из вас должны понимать, что такое сотни трупов, лежащие бок о бок, или пять сотен, или тысяча. Необходимость довести это до конца и в то же время (не считая исключений, вызванных человеческой слабостью) сохранить достойных людей, вот что вынуждает нас быть такими твердыми. Это славная страница нашей истории, которая никогда не была и никогда не будет написана.

Мы продукт естественного отбора. Мы делаем тщательный отбор из лучших представителей нашего народа. У этого народа впереди целая вечность, поколения и столетия…

Другие народы прокатывались по этому народу и оставили позади свое наследие… но он имеет… все еще имеет силу в самой своей крови, чтобы победить. Весь этот народ… объединен Нордическо-Немецкой кровью… Лишь только мы забудем закон, лежащий в основании нашей расы, закон отбора и строгости к самим себе, в нас поселится вирус смерти… Мы должны помнить свои принципы: кровь, отбор, строгость».