Семен Паклин - Южный Урал, № 12

• Название: Южный Урал, № 12
• Автор: Семен Паклин
• Издательство: Челябинское книжное издательство
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1955

---

А он чаще засиживался в библиотеке и, положив перед собой какую-нибудь книгу, подолгу останавливал серые глаза на Наде, этим еще больше смущая и даже раздражая ее, и в то же время вызывая в ней смутное девичье волнение и любопытство.

Так, заинтересованные и в то же время настороженные, они не заметили, как вскоре стали ближе друг к другу.

Потом, когда прошла некоторая натянутость первых встреч, и Лаптев И Надя с удивлением увидели, что никакие они оба не строгие и не замкнутые, и даже не серьезные; наоборот, оказывается, Лаптев балагур и выдумщик, а Надя болтушка и насмешница, и такая лукавая плутовка, что даже видавшего виды Лаптева не раз смущала она и ставила в тупик своими причудами и неожиданными капризами.

Оказалось, что оба они любят музыку, литературу, что каждого из них влечет ко всему, что касается искусства, но только влечет по-разному: Лаптева — как в любимый, давно знакомый мир, уже доставивший ему много радостных и-волнующих ощущений; для Нади же искусство, особенно музыка, были миром прекрасным, волнующим, но еще незнакомым ей.

Вскоре они вместе стали ходить в театр, на концерты приезжих артистов, симфонического оркестра, и там, на концерте, Лаптев увлеченно шептал Наде о том, как надо слушать музыку, внушал ей, что всем и ей, конечно, тоже доступен этот прекрасный мир волнующих звуков. Только надо уметь, надо хотеть научиться понимать и чувствовать их.

И часто после концертов, взволнованная и растроганная новыми для нее ощущениями, Надя доверчиво приникала к его руке, и только слегка отворачивалась, но уже не сердилась и не убегала домой, если Лаптев пытался ее поцеловать возле дома.

Так начиналась эта, не совсем обычная дружба двух во многом разных людей: молодой, только что вступившей в жизнь девушки со зрелым, уже немало пережившим мужчиной.

Подружки частенько и не без ехидства посмеивались над Надей; хозяйка квартиры, у которой она снимала комнату, бранила ее. Но Надя от подружек отшучивалась, в квартире отмалчивалась и упорно продолжала встречаться с Лаптевым.

Лаптев отдался этому внезапно вспыхнувшему чувству с горячностью первой юношеской любви. Личная жизнь его до этого сложилась неудачно, как, впрочем, и у некоторых других его сверстников, на чью долю в лучшие годы молодости выпала жестокая, кровопролитная война. До войны он учился и, с трудом совмещая учебу с работой, не успел обзавестись семьей.

Немалую роль в этом сыграла еще и не особенно привлекательная внешность Лаптева. Это наложило отпечаток некоторой робости и застенчивости, а потом и замкнутости на его характер. Когда он закончил институт, началась война — тоже не такое время, чтобы любить и строить семью.

Потом фронт, годы в окопах, в огне, тяжелая контузия и госпиталь, совсем оборвавшие у него помыслы о личном счастье.

Когда же он снова вернулся к нормальной жизни, стал работать на заводе, ему стало казаться, что он безнадежно опоздал и уже состарился для того, чтобы начинать то, что его сверстники уже давно прошли, имея свои прочные семьи, детей.

…Проходя мимо больших часов на фасаде управления, Лаптев с удивлением отметил, что их массивные черные стрелки показывали уже двадцать минут девятого, а Нади все еще нет.

В это время Надя расставляла по полкам последние книги. Оставалось, только погасить свет и закрыть библиотеку, но она медлила. Зная Лаптева, Надя была уверена, что он ждет ее у двери библиотеки и понимала, что сегодня она должна будет ему, наконец, сказать…

Что она должна сказать, Надя и сама не знала. Она понимала, что большой, сильный человек, нетерпеливо ожидающий ее под окнами библиотеки, любит ее, любит по-настоящему, сильно, горячо.

И все же Надя не знала, что ему сказать. Не знала потому, что, веря в чувства Лаптева, она совсем не была уверена в своем чувстве к нему.

Будучи человеком честным, Надя не допускала даже мысли о возможности жизненной связи с мужчиной, к которому не испытываешь глубокого и серьезного чувства.

Правда, Надя не знала до сих пор, какая бывает она, настоящая любовь, но почему-то она думала, что настоящая-то не похожа на то чувство, которое испытывала она, Надя, к Лаптеву. Он тоже был ей дорог и близок, как человек, как друг, ей всегда было приятно быть с ним вместе, она никогда не скучала, когда они были вдвоем. Многие ребята ее возраста, пытавшиеся за ней ухаживать, почему-то казались ей в сравнении с ним глупыми и неуклюжими.

И все же слишком многое мешало зародившемуся в душе девушки чувству развиться в настоящую любовь.

Все-таки он на двенадцать лет старше ее, и как ни прост и добр с ней, Надя почти на каждом шагу ощущала его превосходство в развитии, в жизненном опыте.

Вместе с тем, Надя была совсем невысокого мнения о своих достоинствах. Она со страхом думала о том, как, окончательно сблизившись с ней, он быстро начнет скучать, охладеет…

Все это вместе наполняло нерешительностью сердце Нади, попросту, без раздумий тянувшееся к Лаптеву, и в то же время и с опасением сжимавшееся каждый раз, как только она пыталась представить свою жизнь с ним.

Вот поэтому Надя медлила выходить из библиотеки. Когда же она вышла, так и не приготовив никакого ответа, на лице ее вместо обычной, немного застенчивой и лукавой улыбки было выражение сдержанности и нерешительности.

Выйдя на крыльцо, Надя сразу заметила Лаптева, деловито и неспешно вышагивавшего от крыльца в противоположную от ее пути сторону. Она подумала, что он сейчас вот обязательно дойдет до угла и только тогда повернет назад, пройдет мимо крыльца до другого угла, опять повернет и так будет шагать хоть до полуночи, пока не дождется ее.

И при виде знакомой и, что скрывать, дорогой ей неуклюжей, медвежеватой фигуры она забыла все свои страхи и сомнения, всем существом ее снова овладел веселый, шаловливый задор и, обеими ногами спрыгнув с крыльца, она пошла навстречу Лаптеву.

Увидев Надю, Лаптев растерянно улыбнулся и так, с растерянном улыбкой, нерешительно шагнул к ней, не спуская глаз с ее лица.

Потом он крепко подхватил Надю под руку и пошел рядом с ней и в сторону города.

— Ты на меня не сердишься?

— За что?

— Я не позвонил…

— Надо было посердиться. Но теперь — я опоздала.

— Прости меня, — говорит Лаптев, — я так сегодня был занят установкой, что даже не сумел позвонить.

— Установкой? — спрашивает Надя, радуясь, что этот разговор оттягивает их объяснение.

— Ты понимаешь, — говорит Лаптев, — мне очень важно пустить эту установку. Я справлюсь с этим, вот увидишь, справлюсь!

— Я знаю! — смеется Надя. — Вы у нас дома уже себя однажды зарекомендовали. Патефон разобрали, а пружинку не могли вставить.

Они прошли шумную, освещенную вечерними огнями улицу и свернули в темный, безлюдный, окаймленный кустами акации и сирени переулок. Надя, боясь, что Лаптев перейдет на серьезный разговор, стала еще больше дурачиться, громко смеяться.

Лаптева удивила неестественная веселость Нади.

Он тихо спросил ее:

— Ты не хочешь сегодня со мной поговорить серьезно?

На минуту смутившись, но сделав над собой усилие, Надя снова рассмеялась:

— Я вообще не очень-то серьезная.

— Может быть, тебе нечего мне ответить, — дрогнул голос Лаптева. — Зачем же это притворное веселье, дурачество? Ты лучше прямо скажи, что не хочешь, я и не буду настаивать, тебе надоедать.

Надя шла рядом отчужденная, замкнутая в себе, не позволяя взять себя под руку.

В душе ее снова всплыли все сомнения и страхи, так недавно еще, перед выходом из библиотеки, ею владевшие.

В душе росла досада на него, обида за то, что вот он, такой умный, такой проницательный, идет рядом, рассуждает о любви, о жизни и в то же время не может, не хочет понять ее и успокоить, развеять ее досаду и обиду. Она, еле сдерживая слезы и в то же время сознавая, что наносит тяжелую, незаслуженную обиду своему другу, начала говорить ему необычные для нее, злые, обидные слова:

— Неужели вы не понимаете, что мы с вами разные люди?

— Как разные? — не понял Лаптев.

— А так, — сердито сказала Надя, — вы сами понимаете и незачем нам с вами серьезные разговоры заводить.

— Постой, постой, Надя! — побледнел Лаптев. — Ты что, обиделась?

— Не на что мне обижаться! — почти сквозь слезы воскликнула Надя. — Я сама прекрасно знаю, что я глупая, пустая девчонка и давно пора вам перестать со мной попусту время тратить.

— На-адя! — в изумлении воскликнул Лаптев, пытаясь взять ее под руку, остановить.

— И нечего нам серьезные разговоры заводить! — твердила Надя, все убыстряя шаги. — Вы серьезный, умный человек, — вон какую-то там установку придумали, вам и подругу себе надо выбирать умную, образованную, не такую пустышку, как я.