Михаил Терентьев - Хивинские походы русской армии

• Название: Хивинские походы русской армии
• Автор: Михаил Терентьев
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-5068-6

С 1839 по 1840 год и в 1873 году русская армия предприняла походы против враждебного Хивинского ханства, целью которых было прекратить грабежи, освободить пленных и обеспечить спокойствие и торговлю в степных областях. Ценой невероятных усилий и огромных потерь русским солдатам удалось победить врага и заставить хивинцев подписать мир. Эта книга — часть капитального труда «История завоевания Средней Азии», который в последний раз издавался в 1906 году. Ее автор, генерал-лейтенант М.А. Терентьев, известен не только как военный историк, но и как создатель первого учебника русского языка для среднеазиатских школ.

---

С наступлением жары последний порядок исчез… «Люди падали в изнеможении на каждом шагу, и многие почти в бесчувственном состоянии… Помочь уже было нечем, коньяк весь истощился… Те, которые в состоянии еще были двигаться, побросали по дороге почти всю свою одежду и даже оружие…» Поснимали даже сапоги и шли в одних рубахах… даже без исподних. Некоторые, совсем голые, рыли ямы и ложились, ища тени и влажности.

Напади в это время человек двадцать туркмен, и позорный плен ожидал всю эту когда-то лихую кавалерию. Этим позором Россия была бы обязана Маркозову. Люди, оставленные по пути накануне, и теперь едва передвигались. Так, вразброд, еле живые, с потухшим взором, с поникшею головою, с отчаянием в сердце, плелись нога за ногу бедные казаки, под мертвящими лучами безжалостного солнца…

Но вот показались верблюды: один, два… одиннадцать. Это вода, высланная кабардинцами… Передние прибавили шагу и, сойдясь с караваном, бросились к вьюкам… Тут Маркозов наконец пригодился: он сам стал раздавать воду, «употребляя все усилия, чтобы сохранить при этом хоть какой-нибудь порядок». Но вода и так-то была весьма дурного качества, а тут еще она согрелась чуть не до степени кипятка, — понятно, что она помогла мало. Положение кабардинцев было едва ли не хуже. Выступив в этот день с рассветом, они вынуждены были остановиться уже на седьмой версте… Было только 7 часов утра, а уже изнурение было полное: весь отряд, как только стали на привал, повалился в растяжку, кто где стоял; с трудом можно было расшевелить и поднять человека… «Лагерь и верблюды более не охранялись: часовые, побросав оружие, лежали без движения на своих постах, более крепкие из них возвращались в лагерь, вымаливая воду, чтобы хоть несколько утолить мучительную жажду, и оставались совершенно равнодушными даже к угрозам наказания, по законам военного времени, за оставление часовым своего поста».

Все знают, какое это наказание: смертная казнь расстрелянием…

Что такое двенадцать пуль для человека, который и без того готов отдать жизнь за двенадцать капель воды! Прямой расчет: смерть более скорая и менее мучительная, чем от жажды, палящей все внутренности и ничем неутолимой!

Дисциплина говорит: умри мучительною и медленною смертью, но только на своем посту. Да, она говорит это, она неумолимо карает за нарушение этого требования, но она говорит это человеку, говорит солдату, а есть предел, за которым уже нет ни человека, ни солдата, — это смерть!..

Скажите трупу: отчего ты лежишь в моем присутствии и не отдаешь мне чести? Он не слышит, не понимает и не боится… Дисциплина, одухотворявшая это тело, заставлявшая его двигаться, думать и не думать, как и когда прикажут, — эта вторая душа, — отлетела вместе с первой.

Не думаете ли вы, что все эти часовые, лежащие без чувств на своих постах и которых никак нельзя даже растормошить, потому что для этого надобна медицинская помощь, а не встряска, не толчки, не думаете ли, что это все живые люди? Не думаете ли, что они понимают, сознают свои действия, что они поэтому ответственны? Горько или, вернее, жестоко ошибаются те, которые так думают!

Кто эти жестокие люди? Это те, которые испытывали в жизни только одну жажду: перед стаканом шампанского!

Кто сам умирал в знойной степи, рядом с бочонком воды, которая уже не утоляет жажды, тот смотрит иначе: ни один злосчастный часовой расстрелян не был. Люди, очевидно, находились в состоянии полной невменяемости.

Нам памятны те разноречивые и подчас красноречивые толки, которые обошли все военные и невоенные кружки, когда в газете «Кавказ» появилось подробное и правдивое, без всякого сглаживания и лицемерия, описание неудачного похода красноводского отряда.

Уныние одних, злорадство других: «Вот вам хваленая кавказская армия… вот каковы новая дисциплина… позор, позор!» «Русский Инвалид» отнесся к делу, как институтка: скромно потупил очи и красноречиво умолчал о всех наиболее красноречивых фактах.

Время идет вперед и никого не ждет: кто отстал, перестает понимать смысл событий.

Умалчивать о том, до чего довели непосильные испытания даже таких молодцов, как кавказцы, значит оказывать им медвежью услугу. Когда читаешь о казаке, бросающем почти всю одежду и даже оружие, когда читаешь о кабардинце, уходящем с часов вымаливать себе каплю воды, то ни одной секунды не думаешь о безнравственности этих людей, об отсутствии дисциплины и т. п., — а напротив, содрогаешься от ужаса, представляя себе страшную картину бедствий, которые были в состоянии сломить даже терских казаков, даже кабардинцев!

Не подумает ли кто, что это единственный в своем роде пример? Что только наши кавказцы «оплошали»?

История редко упоминает о таких случаях, это правда; но тут виноваты разные институтки, опасающиеся за «честь оружия», если они откровенно расскажут дело. Честь оружия не померкнет от тропического солнца.

Преклониться пред неодолимыми стихиями — не значит преклониться пред неприятелем, и слава кавказцев вынесет правдивый рассказ, не прибегая к уверткам! Сами же кавказцы и рассказали все, как было. Честный человек поймет и оценит этот поступок.

В лагере кабардинцев к трем часам пополудни воды уже не стало… К счастью, посланные с верблюдами в Бала-Ишем, казаки дали знать, что колодцы всего в 15 верстах и не засыпаны, что воды много и хорошего качества. Туркменский аул, сидевший на этих колодцах, немедленно откочевал. Туда потянулись и все казаки, обманувшиеся в надежде найти у пехоты воду… Путь к Бала-Ишему представлял ту же картину борьбы последней энергии человека с непрерывными препятствиями, подавляющим зноем и усталостью. Только к 5 часам вечера начали подходить в лагерь кабардинцев посланные за водою верблюды. К 9 часам подвезено было всего до 230 бочонков и 50 бурдюков, т. е. до 1300 ведер. Часть воды была тотчас отправлена навстречу все еще подходившим казакам. Некоторые из них едва могли добраться до лагеря, другие потянулись к Бала-Ишему.

«Привезенная вода несколько освежила людей; можно было по крайней мере набрать хотя один взвод, правда, едва способных держать оружие; взвод этот был отправлен к Бала-Ишему на случай нападения на потянувшихся туда казаков».

Факт весьма красноречивый: из шести рот пехоты и команды саперов, отдыхавших с 7 часов утра, едва набралось к вечеру 60 человек, способных к движению!

Составитель статей для «Военного сборника» о хивинской экспедиции, переделывая текст официальных донесений и отзывов, изложил приведенную цитату так: «Привезенная вода несколько освежила людей. Тотчас же был сформирован из наиболее сохранивших силы казаков один взвод, который и направлен к Бала-Ишему, на случай нападения на потянувшихся туда одиночных казаков».

Может быть, так и лучше, но следует придержаться официального сообщения, тем более что в лагере оставались только те казаки, которые совершенно не могли идти далее и преимущественно пешие; конные же, понятно, спешили к колодцу, чтобы спасти лошадей. Ясно поэтому, что не из казаков набирали сборный взвод. Задним эшелонам, выступавшим с Игды 19-го и 20-го числа и шедшим также весьма неуспешно, приказано было вернуться назад, а кабардинцы должны были перейти к Бала-Ишему.

21-го числа, около 4-х часов утра кабардинцы, с ночевавшими у них пешими казаками, поднялись в поход. Но так как за верблюдами смотрели нижние чины, по недостатку погонщиков, и как по случаю крайнего утомления люди не загнали с вечера верблюдов, то пришлось употребить немало времени, чтобы собрать рассеявшихся животных. «Многие из офицеров вынуждены были сами собирать и загонять к ротам ходивших на пастьбе баранов и верблюдов».

Недостаток погонщиков происходил оттого, что большая часть верблюдов была добыта силою. Пришлось приставить к ним солдат. Но как самое простое и немудреное дело может быть более или менее легким, смотря по тому, как за него взяться, как приноровиться, то весьма понятно, что непривычные к обращению с верблюдом, неопытные в деле вьючки солдаты тратили напрасно и силы, и время, где достаточно было какой-нибудь неведомой для них сноровки.

Поднять упавшего верблюда, поправить съехавший вьюк, перетянуть арканы — все это повторялось на каждом шагу и страшно утомляло людей.

Казалось бы, отчего не добывать силою и погонщиков? Взятые на Игды 267 пленных (раненые 21 чел. не в счет) — вот бы и пригодились! Вся штука в том, что отряд и сам голодал, посеявши дорогой множество провизии, а 267 лишних ртов — чистое разорение.

Пока офицеры гонялись за баранами и верблюдами, время уходило, а для сбережения сил надобно было торопиться, пройти «холодком» как можно больше, — что уж за ходьба, когда взойдет солнце! К «лучезарному светилу дня», к «величественному Фебу» люди относились даже с ненавистью.

Пришлось выступать не всем частям вдруг, а какая когда поспеет: последние роты тронулись только около 5 часов утра.