Рудольф Баландин - Дали

• Название: Дали
• Автор: Рудольф Баландин
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-4931-4

Он был всемирно признанным чудаком — в полном соответствии с его целью будоражить и эпатировать, возмущать и восхищать публику. Создавая свои многочисленные картины, он играл со зрителем, предлагая разгадывать символы или находить изображения, возникающие из соединения разобщенных фигур. Он считал, что «в наше время, когда повсеместно торжествует посредственность, все значительное, все настоящее должно плыть или в стороне, или против течения». Имя ему — Сальвадор Дали.

---

Гада обустраивала их домик в Порт-Льигате и предложила Сальвадору поехать в Италию, чтобы воочию лицезреть картины гениев Возрождения. Она стремилась отвлечь его от тяжелой тоски.

Его просили прочесть лекцию в Барселоне. Но когда они приехали в город, там уже начались беспорядки. Иберийские анархисты взрывали бомбы, была объявлена всеобщая забастовка. Появились вооруженные патрули и эскадроны жандармерии. Прошел слух, что будет провозглашена Каталонская республика. Чета Дали спешно наняла такси до французской границы.

В своих воспоминаниях он пишет, будто в Париже взялся за огромное полотно под названием «Предчувствие гражданской войны» (показывая себя пророком). Однако поначалу название было: «Податливое сооружение с вареными бобами», а размеры картины нормальные: 100 х 99 см.

Вероятно, что в этой работе он выразил свою депрессию (ведь эскизы к ней набросал еще раньше). Фигура одинокая, гигантская и страдающая от раздирающих ее мучительных страстей. Они раздирают ее натурально, наглядно и не без сексуальных символов. Сбоку — маленькая фигурка спокойного обывателя. На предчувствие гражданской войны это не похоже: именно обывателя она больше всех тревожит и пугает.

Другую картину того же периода (1936) — «Осенний каннибализм» — можно назвать «Сладкая парочка». Две растекающиеся фигуры сладострастно поедают друг друга, используя столовые приборы.

Вообще, Сальвадор Дали в своих картинах практически не отозвался на гражданскую войну в Испании и на чудовищную Вторую мировую. Исключение, насколько мне известно, одно: «Лицо войны» (1940) — полотно, написанное в США. На фоне пустыни искаженное ужасом лицо, которое кусают змеи; вместо глаз и рта — черепа, у которых тоже черепа вместо глаз и ртов.

Можно вспомнить «Апофеоз войны» В. В. Верещагина, созданный на семь десятилетий раньше: огромная груда черепов среди пустыни. Надпись на раме: «Посвящается всем великим завоевателям — прошедшим, настоящим и будущим». А Дали, умевший придумывать вычурные надписи, свое «Лицо войны» оставил без комментариев. Мол, нехорошее, страшное дело — война. Кто бы в этом сомневался! Но в одних случаях фашисты вторгаются в страну, а в других люди защищают свое Отечество.

Нет, Дали не посмел, даже находясь в США, осудить франкистов и фалангистов, начавших гражданскую войну в Испании, немецких фашистов, обрушивающих бомбы на мирные города. Его не возмутило даже убийство Федерико Гарсиа Лорки.

Перерождение Дали особенно отчетливо видно на этом примере. Чутко ощущая политические настроения в Западной Европе и США, Сальвадор понял: теперь невыгодно и опасно быть заподозренным в симпатиях к атеистам и коммунистам, даже к испанским республиканцам. Обозначилось непримиримое противостояние коммунизма и фашизма, Сталина и Гитлера, трудящихся и буржуазии.

Дали свой выбор уже сделал. Став процветающим художником и дизайнером в Соединенных Штатах, он перешел на сторону имущих власть и капиталы. Состояние неопределенности, вызвавшее у него депрессию, было отчасти мнимым: он тогда уже окончательно порвал со своим прошлым и близкими друзьями (с отцом и сестрой — еще раньше).

Оправдывает он свой выбор в 1941 году в США. О времени и месте приходится постоянно напоминать. Человек, меняющий убеждения, стремясь приспособиться к окружению, преображается со временем и в пространстве, переходя в новую среду (теория относительности в приложении к психологии личности; хотя есть люди, которые духовно сильнее обстоятельств).

«Война обратила людей в дикарей, отбила все чувства, — писал Дали, имея в виду Первую мировую. — Люди потеряли способность ощущать гармонию, равновесие, подробности и воспринимают только надрыв…»

Только ли надрыв? В первые годы после войны нечто подобное наблюдалось. Хотя если взглянуть на рисунки Сальвадора 1918–1925 годов, никаких надрывов не обнаружишь. Даже портрет «Больной мальчик» не производит гнетущего впечатления. Точнее сказать: определенные люди «клюют только на надрыв».

Дали обвиняет войну, общество, но только не своих почитателей-покупателей и не самого себя. Хотя выбор делал он сам.

Вдохновенно, усердно и лицемерно, находясь в США, он обличал Европу, ее искусство, а в особенности атеизм: «Истерзанная войной Европа издыхала, корчась в судорогах «измов» и не имея уже никаких сил — ни политических, ни эстетических, ни нравственных, ни идейных. Европу доконали цинизм и произвол, безликость, безмыслие и серость. Европу доконало безверие. Отведав запретного плода с древа познания и утратив даже подобие веры, Европа суеверно и слепо вверилась кумирам — несть им числа! На что только не уповала Европа — на нравственный идеал, на эстетический и даже на убогий идеал коллективизма».

Эти обвинения обрушивал из Америки на европейцев человек, еще недавно провозглашавший на митингах и в статьях идеалы коммунизма, коллективизма, атеизма! Да, конечно, свободный художник имел полное право резко изменить свои убеждения. Но зачем же поносить то, что еще недавно превозносил?

Помнится, на Нюрнбергском трибунале Артур Зейсс-Инкварт, бывший лидер австрийских национал-социалистов, в отличие от большинства других обвиняемых, не стал перекладывать свою вину на Гитлера. Он честно признал, что считает его «человеком, сделавшим великую Германию действительной реальностью… Я не могу сегодня кричать «Распните его!» после того, как еще вчера я провозглашал ему осанну».

Нет, не обязательно требовать от Дали благородной сдержанности и откровенности. Беда не в том, что он изменил свои взгляды, а в том, что сделал это из личной выгоды. Повинуясь синдрому предателя (то есть чувствуя, что поступил непорядочно), он обвинял общество, в котором был воспитан и обучен и к которому еще недавно активно приспосабливался.

Он не ограничился несколькими словами. Войдя в раж, даже не сообразил, что говорит чушь: «Впрочем, что съешь, то и выложишь…» Как тут не сказать: нет, дружок, так бывает только тогда, когда ты — копрофаг, поедатель фекалий! В остальных случаях «выкладываешь» совсем не то, что поглощаешь. Или, если понимать по Фрейду, это знаменательная оговорка?

Продолжим цитату: «А Европа к тому времени так объелась революциями и «измами», что поноса — войны и смертей — нельзя было избежать. Страдания, причиненные всем и каждому войной 1914 года, породили наивную детскую мечту о всеобщем благоденствии, которое обязано наступить, когда революция истребит все притеснения. О том же, что первое условие благоденствия есть торжество индивидуальности, сберегающей себя под защитой закона и надличных установлений, забыли, а это одна из коренных истин. О послевоенная духовная нищета, о жалкая участь индивидуальности, поглощенной безликой массой!»

Что тут скажешь? Убогая демагогия на потребу непритязательной американской публики. Он определенно намекает: в США закон защищает индивидуальность, и это — залог благоденствия (вспомним: Гарсиа Лорка утверждал прямо противоположное — торжество в Америке механического человека).

Проклиная материализм, он тут же скромно замечает: «Я не историческая личность. При всех обстоятельствах я неизменно чувствую себя личностью антиисторической и аполитичной. Я или опережаю эпоху, или безнадежно отстаю и попасть в унисон с современниками… органически не способен».

Вот уж — извивается, как уж! Только что высказывался резко на политические темы, очень ловко попадая в унисон американским СМРАП (напомню: средства массовой рекламы, агитации, пропаганды), и тотчас отрекается от политики и современности. И снова — ложь:

«Гражданская война не переменила моих убеждений, разве что сделала их определеннее. Я всегда питал ужас и отвращение к революции, какой бы она ни была, но тогда это чувство достигло патологических степеней. Однако не сочтите меня реакционером. Реагировать (вспомните этимологию) — занятие для амебы, а я человек думающий и никаких других определений, кроме ДАЛИ, не приемлю. Тем не менее гиена общественного мнения разинула свою зловонную пасть и, пуская слюни, потребовала меня к ответу — за Сталина я или за Гитлера. Чума на оба ваши дома! Я за Дали — ныне, присно и во веки веков. Я — далинист. Я не верю ни в коммунизм, ни в национал-социализм и вообще не верю ни в какие революции. Высокая Традиция — вот единственная реальность, вот моя вера».

Тут бы ему следовало уточнить: «Моя вера здесь и в данный момент, ибо я люблю и чту самого себя, а мне здесь комфортно и безопасно, поэтому я из Америки плюю на Европу, где началась война». Припомнил бы, что некогда был единственным в Фигерасе подписчиком «Юманите», радовался победам большевиков и в 20 лет угодил в тюрьму как противник монархии; позже сотрудничал в журнале «Сюрреалистическая революция»…

Небольшое отступление. Когда пишешь биографию незаурядной личности, входишь в этот образ, испытываешь к нему симпатию, стараешься осмыслить его поступки, понять их причину. Но если он не просто заблуждается, а лжет, клевещет, лицемерит, совершает подлости, — недопустимо умалчивать об этом. Меня, например, сильно огорчило его отношение к друзьям и родным, его трусливое поведение, когда Луис Бунюэль придушил Галу. Такой «далинизм» слишком смахивает на предательство.