Юрий Рытхэу - В зеркале забвения

• Название: В зеркале забвения
• Автор: Юрий Рытхэу
• Издательство: Издательство журнала «Звезда»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-94214-013-8

Последняя книга Юрия Рытхэу на русском языке вышла ровно десять лет назад. Но это не значит, что его новые произведения не появлялись в печати. За это время на многих европейских языках вышли его романы «Под Созвездием Печали», «Странствие Анны Одинцовой», «Унна», «В зеркале забвения». Его произведения выходили также на китайском языке (Пекин и Тайвань) и на японском.

Книги Рытхэу удостоены Международных премий: «Гринцане Кавур» — Италия, «Свидетель Мира» — Франция.

Изданием романа «В зеркале забвения» автор начинает публикацию книг, неизвестных широкому российскому читателю.

---

— Сразу после войны редактором назначили фронтового журналиста Степана Степановича Филиппова… Мы его похоронили в прошлом году, да будет земля ему пухом… Его сменил Борис Сергеев, да тот недолго проработал, уехал в Областную партийную школу и оттуда уже не вернулся. А уж передо мной газету редактировал Вильям Жеребцов. Тоже уехал в ту же партийную школу, а по окончании ее стал писателем, выпустил роман «Косы Марины»… Не читали?

Гэмо романа не читал, но имя автора ему было знакомо. Он числился, как и Гэмо, среди многообещающих молодых литераторов Ленинградской писательской организации.

— Человек, которого я ищу, насколько мне известно, не был главным редактором, — пояснил Гэмо.

— Сейчас выясним, — редактор снял телефонную трубку и вызвал ответственного секретаря.

Гэмо весь напрягся в ожидании. Но в кабинет вошел человек, по внешности совершенно непохожий на Георгия Незнамова.

— Юрий Антонович Кулаков у нас работает с первых послевоенных лет, — представил ответственного секретаря главный редактор. — А это — писатель Юрий Гэмо.

— Юрий Гэмо? — Юрий Антонович явно был удивлен. — Как же! Читал ваши рассказы и в «Новом мире», и в «Огоньке». Эх, кабы знал, принес бы вашу книгу для автографа!

— Юрий Антонович! — прервал редактор весьма приятную для уха писателя речь. — Юрий Гэмо ищет товарища… Напомните, пожалуйста…

— Георгия Сергеевича Незнамова…

Ответственный секретарь устремил взгляд в окно, потом посмотрел на книжный шкаф, забитый брошюрами и толстыми томами сочинений Маркса и Энгельса, перевел погрустневшие глаза на Гэмо и развел руками:

— Такой в мои годы в газете не работал… Может быть, среди рабкоров, но у меня отличная память, а такого не помню… Но можно обратиться в отдел пропаганды райкома партии или в отдел по учету кадров.

— Он был беспартийным, — твердо заявил Гэмо.

Откуда он это взял, не смог бы объяснить, но твердо был убежден в этом.

— Нет, так нет, — с неожиданным облегчением произнес он. — Я вполне мог ошибиться. Извините меня за то, что оторвал вас от работы.

— Что вы! Что вы! — в один голос запротестовали главный редактор и ответственный секретарь.

— Если у вас есть время, — заискивающе произнес Иван Васильевич, — я бы осмелился пригласить вас в местный ресторан.

— На рюмку чая! — хихикнул ответственный секретарь.

— Нет, Юрий Антонович, — остановил его Иван Васильевич, — вы останетесь здесь. Надо сверстать номер… Успеете, можете позже присоединиться.

В местном ресторане, расположенном в двух шагах от редакции, в первом этаже каменного жилого дома, в дверях стоял внушительный швейцар в полной форме, какая была редкостью даже в ленинградском ресторане «Восточный», где любили собираться писатели, художники и актеры близлежащих театров — Комедии, имени Пушкина, Малого оперного, музыканты из Филармонии. Колосовский швейцар подобострастно поздоровался с главным редактором, смерил Гэмо проницательным взглядом и распахнул дверь с неожиданно старомодными словами:

— Милости прошу…

В просторном зале народу было совсем немного, очевидно, основная публика набегала по вечерам. Зал внешне выглядел совершенно стандартно, ничего особенного, ресторанного, если не считать небольшой эстрады и пианино, запертого на большой, заметный издали, почти амбарный замок.

Но Иван Васильевич уверенно пересек ресторанный зал и открыл почти неприметную дверь за эстрадой. В небольшой комнате с единственным окном, занавешенным с излишней щедростью тюлем так, что снаружи ничего нельзя было разглядеть, стояло всего два стола, накрытых белыми накрахмаленными скатертями, буфет с хрустальными фужерами и рюмками, электрический самовар. На столах — вазочки с цельными, неразрезанными салфетками.

Едва уселись за стол, как появился человек, одетый в черный костюм, но но поведению отнюдь не простой официант.

Он вежливо поздоровался, назвав главного редактора по имени и отчеству, что свидетельствовало о давнем и прочном знакомстве.

— Филипп Петрович, — произнес важно редактор, — у нас сегодня дорогой гость. Молодой, но уже широко известный чукотский писатель Юрий Гэмо… Надеюсь, читали его последние произведения?

Филипп Петрович скривил лицо в подобие улыбки, что-то пробормотал, но Гэмо догадался, что этот человек, кроме ресторанного меню, ничего не читает.

— Поэтому надеюсь, что вы не ударите в грязь лицом…

— Как же! Как же! — захлопотал Филипп Петрович, — все сделаем в лучшем виде. Не беспокойтесь!

— Ворюга и сволочь! — презрительно произнес Иван Васильевич ему вслед. — Тюрьма по нему давно плачет. И ведь знает, что редакции, прокурору, да и в райкоме все о нем известно… Однако держится, гад! Там, наверху, его кто-то крепко подпирает. Мы не раз готовили про него фельетон, но каждый раз в райкоме его у нас снимали, мол, не время…

Поняв, что сказал лишнее, главный редактор круто переменил тему и задал стандартный, но еще не потерявший новизну для Гэмо, вопрос:

— Ну и какие у вас творческие планы? Что-нибудь пишете новое? Когда порадуете? Я всегда открываю «Новый мир» в надежде увидеть ваше новое произведение.

Напоминание о журнале остро кольнуло Гэмо. Он предпочел бы вообще не говорить о творческих планах, но не хотелось обижать гостеприимного Ивана Васильевича.

— Так… Пишу потихоньку.

— О Чукотке, о своих земляках?

— Да, — подтвердил Гэмо, подумав про себя: а о чем мне еще писать?

Ему было несколько тягостно от, как казалось ему, деланного интереса к нему, неестественной почтительности, на которые он не знал, как реагировать.

— Даже те скудные сведения об исторических преобразованиях на Чукотке, о которых слышишь по радио, читаешь, очень впечатляют. Как рванули вперед первобытные народы! Поразительно! А какая моральная чистота, нетронутость!

Гэмо слушал и не решался возражать вслух, делая это про себя. Он вспомнил своего «первобытного» деда, отлично говорившего по-русски и по-английски, знавшего грамоту на этих языках, великого шамана Уэлена, женатого некоторое время на негритянке в Сан-Франциско, вороватого дядю Кымыргина. И притом Кымыргин в школе отличался успехами и одним из первых в Уэлене вступил в комсомол. Это были живые, полнокровные люди, несмотря на все недостатки и отсутствие замечательных черт характера благородного дикаря.

Филипп Петрович принес закуски, налитую в графинчик водку и пожелал приятного аппетита.

Водка отлично шла под селедку, зернистую икру, а, когда на столе появились тарелки с мясной солянкой, Гэмо почувствовал знакомое умиротворение, не только физическое, но и душевное.

— Знаете, — признался он Ивану Васильевичу, — писать не так просто…

— Уж я-то знаю! — согласился главный редактор. — Даже над обыкновенной газетной заметкой намучаешься, пока приведешь в божеский, читабельный вид!

Но через какое-то время разговор начал тяготить Гэмо, и он почувствовал усталость от неестественной напряженности: его мысли были далеки от круга застольной беседы, он подспудно продолжал думать о Георгии Незнамове, который постоянно являлся ему во снах. Сны и мысли о второй жизни беспокоили устрашающей точностью и правдивостью во всех подробностях, отсутствием мистики, загадочных проявлений и превращений. Всю жизнь Георгия Незнамова Гэмо чувствовал реально и осязаемо, вплоть до крепкого мужского запаха популярного в те года одеколона «Шипр».

Пришел ответственный секретарь Юрий Антонович. Он тяжело дышал, похоже, что бежал, видно боясь опоздать.

— Все сделал! — доложил он главному редактору. — Мы в графике.

Он уселся на свободный стул и налил себе рюмку водки. Гэмо смотрел на него и никак не мог представить на его месте Георгия Незнамова.

Обойдя все парфюмерные киоски и ларьки в просторном вестибюле гостиницы, Незнамов вышел на улицу и пошел по Невскому, заглядывая во все парфюмерные магазины в поисках своего любимого одеколона «Шипр», который давно и неожиданно исчез в Колосово. Витрины блистали флаконами, элегантными баночками, коробками невероятно дорогой французской косметики, среди которых, увы, не было любимого «Шипра». Иногда Незнамов заходил в магазины и спрашивал, но молодые продавщицы, похоже, даже никогда не слышали этого названия. Когда исчезает какой-нибудь товар, вместе с ним стирается из людской памяти и название предмета, как это происходит и с простым смертным, если только он не создал в жизни нечто особенное или не был писателем.

Незнамов пожаловался Зайкину о тщетных поисках любимого одеколона.

— Нет, «Шипра» теперь не найти, как и «Тройного»… А раньше как было?.. Автоматы с одеколоном прямо вот здесь, в вестибюле висели на стенах. Опустил пятнадцать копеек — и освежился струей, а иные алкаши ухитрялись весь этот вспрыск заглотнуть для опохмелки. А «Тройной» вообще считался элитарным напитком!