Артур Миллер - Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна

• Название: Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна
• Автор: Артур Миллер
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-068196-9

Рассказы Артура Миллера. Безжалостно жестокие в своей психологической обнаженности, беспощадно талантливые в своей насмешливости. Одни можно отнести к «чистому» реализму, другие, скорее, к сюрреализму, но во всех безошибочно угадывается неповторимый стиль Миллера — не важно, идет ли в них речь о писателе, решившем создать очередной шедевр на… обнаженном женском теле, о стареющей светской даме, только в конце жизни обретшей счастье и любовь, — или о маленьком мальчике, одержимом совсем недетскими страстями…

---

— Ты чем-то расстроена? — спросила она. Голос Лукреции звучал низко; она всегда подражала мужчинам, когда полагала, что выполняет какой-нибудь долг.

— Нет! — Клеота рассмеялась, удивленная собственной резкостью. И тут же ею овладело чувство, что по какой-то неизвестной причине Лукреции что-то от нее нужно — неспроста она привезла с собой эту гадалку-предсказательницу. Да что это такое, в самом деле! Лучше бы они обе сейчас уехали отсюда. Прямо сейчас, пока эта ужасная откровенность еще не проявилась! Такого между ними никогда не было; даже в школьные годы, когда они, лежа в постелях в дортуаре, могли тихонько разговаривать часами, далеко за полночь, даже тогда, с самого начала между ними существовала не высказанная вслух договоренность не касаться действительно личных тем. Отношения между ними складывались не за счет обмена словами, но как свет, безмолвно идущий от солнца к луне; Лукреция, например, стала отпускать волосы после того, как Клеота перестала стричь свои, или вдруг начала носить кольца после того, как Клеота вернулась из поездки в Мексику и привезла несколько таких украшений. И теперь, глядя на давнишнюю подругу и видя на ее лице какую-то вымученную улыбку — или она циничная? — она ощущала страх человека, который, сам того не понимая, слишком вольно обращался со своей властью, данной ему способностью подавать пример, и теперь должен иметь дело с мятежом того, кто был им невзначай, без задней мысли, задавлен и порабощен. У нее мелькнула мысль, что Лукреция переехала в сельскую местность единственно потому, что туда переехала она сама, и теперь никогда, просто никогда не сумеет разобраться с хаосом, царящим у нее дома, потому что это всего лишь имитация вот этого дома, и что вся ее череда проектов — начиная от питомника для саженцев, потом разработки дизайна новых туфель, а теперь еще и разведения лошадей — это вовсе не добрые и естественные прорывы ее веселой, радостной энергии, на что она всегда всячески пыталась намекнуть, но всего лишь неудачные и бесплодные попытки отвлечься от жизни, не имеющей собственной формы, от жизни, которая, как теперь ясно видела Клеота, всегда была в тени ее собственной и жизни Стоу. Клеота глядела во вроде как виноватые, но и угрожающие глаза подруги и чувствовала — она ведь всегда это знала! — что все эти последние тридцать лет в жизни Лукреции росло и накапливалось несчастье, а теперь оно разнесло эту жизнь вдребезги.

Лукреция отпила глоток из бокала.

— Бад ушел от меня, Клеота. — И улыбнулась.

У Клеоты по спине поползли мурашки — ее пророческое предположение оправдалось. Она склонила голову набок, как собака, которую поманили, а она не знает, то ли подойти, то ли бежать подальше.

— Когда? — спросила она, просто чтобы нарушить молчание, пока не придумает, что нужно сказать.

— Не знаю, когда именно. Он давно уже существует отдельно, сам по себе.

Теперь она потянулась к Клеоте, обняла ее за шею и — поскольку была значительно выше ростом — неловко положила голову Клеоте на плечо. Клеота тут же слегка отодвинулась от нее, и они посмотрели друг другу в глаза уже совсем другими взглядами.

— И ты с ним разводишься? — спросила она Лукрецию. Какое это было мучительно-бесчувственное объятие!

— Да, — сказала Лукреция. Лицо у нее покраснело, но она улыбалась.

— У него другая?..

— Нет, — перебила ее Лукреция. — По крайней мере не думаю, что у него кто-то есть. — И, бросив взгляд на кофейник, спросила: — Кофе не остынет?

Кофе? Клеота только сейчас вспомнила, зачем она здесь. Она достала чашки и поставила их на поднос.

— В любом случае никакого мирового соглашения не будет, — сказала Лукреция у нее за спиной.

— Ты как будто не слишком расстроена, а? — Клеота обернулась к ней, взяла поднос, думая о том, что никогда прежде никому не задавала подобных абсурдных, совершенно личных вопросов. Она чувствовала, что в ее личную жизнь вторглось нечто опасное и непристойное, в ее жизнь и в ее дом, и этому следует положить конец. А Лукреция этого, кажется, и не замечала. Внезапно возникло такое ощущение, что Стоу уехал отсюда сто лет назад.

— У меня так долго была совершенно ужасная жизнь, Клео, — ответила Лукреция.

— Я и не знала.

— Да-да, именно так.

Они стояли посреди кухни, прямо под свисающей с потолка лампочкой, и смотрели друг на друга.

— Он совсем от тебя уехал, с вещами?

— Да.

— И что ты собираешься делать?

— Искать работу, надо полагать. Думаю, к этому уже давно все шло.

— Ох, — сказала Клеота.

— Я рада, что рассказала это тебе одной. Без Стоу.

— Правда? Почему?

— Ему всегда так нравился Бад. — Лукреция сухо посмеялась. — Мне было бы стыдно ему об этом говорить.

— Ох, да Стоу все равно! — выпалила Клеота и быстро поправилась: — Я хочу сказать, он никогда ничему не удивляется. — И она засмеялась, вспомнив почти детскую способность Стоу отгораживаться от всего на свете, его несколько раздражающее незнание того, как строятся отношения между людьми. — Ты ж сама знаешь… — и замолкла, когда Лукреция улыбнулась, словно восхищаясь слепотой Стоу к чужим бедам.

Клеота взяла нагруженный поднос.

— Ты ее давно знаешь? Эту мадам?

— Всего лишь со вчерашнего дня. Она приехала лошадей у меня купить. У нее дом где-то возле Харрисберга или что-то в этом роде. Она потрясающая гадалка, Клео! Позволь ей тебе погадать!

Настойчивость Лукреции снова неприятно поразила Клеоту, словно та добивалась ее соучастия в каком-то неприглядном деле. В кухню вошел Трюдо. Слегка поклонившись женщинам и извинившись за вторжение, он сообщил:

— Нам пора ехать, Клеота.

Он схватил ее руку, которую она протянула ему под подносом, и сжал ее с такой силой, что воспоминание об этом уйдет, только когда он покинет ее дом. У нее было такое чувство, что его не следует спрашивать о причине, поскольку было совершенно очевидно, что на этом настояла его девица, чтобы он увез ее отсюда еще до того, как подадут кофе. Клеота и сама покраснела оттого, что ему было явно очень неудобно, и сказала:

— Я была очень рада снова с вами повидаться, Джон. Кажется, освещение дорожки все еще включено.

Трюдо кивнул, молча поблагодарив ее за это прощание без излишних вопросов, но воспитание не позволило ему просто так повернуться и уйти от ее явно пораженного взгляда.

— Передайте Стоу мои наилучшие, — сказал он, выпуская ее руку.

— Да-да.

Теперь он повернулся и отвел взгляд, и что-то в этом взгляде подтвердило ее догадку, что его жизнь стала сплошной мукой. Все трое они вернулись в гостиную.

Сен была уже в пальто — непонятная куча чего-то черного — и опустила на лицо черную кисейную вуаль. Сквозь застекленную входную дверь она смотрела на подъездную дорожку и повернулась к Трюдо, который, схватив свое пальто, присоединился к ней. Она бросила взгляд на Клеоту, которая едва успела опустить поднос на стол, и оба они исчезли.

— Так! — Она рассмеялась, покраснев, но чувствуя огромное облегчение. — И что тут произошло?

— Она рассердилась на меня, — сказала мадам Ливайн.

— Отчего? — спросила Клеота, все еще дрожа при мысли о том, какую ненависть она вызвала у этой Сен. Что за странная выдалась сегодня ночь! Ни с того ни с сего откуда-то явилась эта загадочная девица, которая мгновенно ее возненавидела! И тем не менее казалось, все здесь в полном порядке, как и должно быть, хотя повсюду вокруг нее ломались людские судьбы и обломками рухнувших скал сползали в море.

— Ее тетка не могла быть цыганкой. А цыганка — это все же цыганка, это вам не просто так… Кого угодно цыганкой не назовешь. Я и сказала ей, что ее тетка не была цыганкой.

— Ох… — У Клеоты даже расширились глаза, когда она попробовала понять, сколь серьезно прозвучало это заявление мадам Ливайн.

— А вы сами цыганка? — с невинным видом спросила она.

— Я? Нет, я еврейка.

Лукреция кивнула, подтверждая. По всей видимости, она также считала подобные подробности важными. Клеота решила, что эти двое знают какую-то тайну какого-то закрытого от других мира, что придает им уверенности, этакое чувство причастности к чему-то важному. Она отпила глоток виски. Мадам закурила сигарету и прищурила глаза от дыма. Лукреция смотрела на стол и вертела в пальцах спичку. Клеота поняла, что теперь ей вроде бы полагается попросить мадам погадать ей, предсказать судьбу. Она начала осознавать, что для них это вопрос чести, чтобы она сама об этом попросила. Если она не станет просить, это будет означать, что она усомнилась в достоверности их утверждений. И еще одно чувство снова возникло у нее в душе: что ее дурачат, на нее давят, принуждая к ученичеству какого-то непонятного свойства.

— Не могу я понять Джона, — сказала она Лукреции. — А ты?