Теодор Моммзен - Моммзен Т. История Рима.

• Название: Моммзен Т. История Рима.
• Автор: Теодор Моммзен
• Жанр: История

Теодор Моммзен. История Рима. — СПб.; «НАУКА», «ЮВЕНТА», 1997.

Воспроизведение перевода «Римской истории» (1939—1949 гг.) под научной редакцией С. И. Ковалева и Н. А. Машкина.

Ответственный редактор А. Б. Егоров. Редактор издательства Н. А. Никитина.

---

Латинское поэтическое искусство, как и всякое другое, возникло из лирики или, вернее, из тех самых древних праздничных ликований, в которых танцы, музыка и пение еще сливались в одно нераздельное целое. При этом следует заметить, что в древнейших религиозных обрядах танцы и затем музыка занимали гораздо более видное место, чем пение. В большом торжественном шествии, которым начинались римские победные празднества, главную роль после изображений богов и после бойцов играли танцовщики, серьезные и веселые: первые делились на три группы — на взрослых мужчин, юношей и мальчиков; все они были одеты в красные платья с медными поясами и имели при себе мечи и коротенькие копья, а взрослые сверх того были в шлемах и вообще в полном вооружении; вторые делились на две группы — на «овец», одетых в овчинные шубы и пестрые плащи, и на «козлов», голых до пояса и закутанных в козьи меха. «Скакуны» были едва ли не самым древним и самым священным из всех религиозных братств, и без плясунов (ludii, ludiones) не могло обойтись никакое публичное шествие и в особенности никакое погребение, вследствие чего танцы уже в старину были очень обыкновенным ремеслом. Но там, где появляются плясуны, необходимо появляются и музыканты или — что в древности было одно и то же — флейтисты. И без этих последних не могли обойтись ни жертвоприношение, ни свадьба, ни погребение, и рядом с очень древним публичным братством скакунов существовала также древняя, хотя по рангу и гораздо менее важная, коллегия флейтистов (collegium tibicinum); что это были настоящие странствующие музыканты, видно из того, что наперекор строгой римской полиции они сохранили за собой древнюю привилегию бродить в день своего годового праздника по улицам, надевши на себя маски и напившись допьяна. Таким образом, пляска была почетным занятием, музыка была занятием хотя и подчиненным, но необходимым, отчего для той и для другой и были учреждены публичные братства; но поэзия была занятием более нежели случайным и до известной степени безразличным, все равно была ли она самостоятельной или служила аккомпанементом для прыжков плясунов. Для римлян была самой древней песней та, которую себе поют сами для себя листья в зеленом лесном уединении. Кто получил свыше дар подслушивать, что шепчет и напевает в роще «благословенный дух» (faunus от favere), тот передает слышанное людям в ритмически размеренной речи (casmen, позднее carmen от canere). Этим пророческим песнопениям одержимых богом мужчин и женщин (vates) приходятся сродни и настоящие магические изречения — формулы заговора против болезней и иных напастей — и заклинания, посредством которых устраняют дождь, отводят молнию или переманивают посев с одного поля на другое; разница только в том, что в этих последних издавна появляются рядом с словесными формулами и чисто вокальные 91 В более точном виде дошли до нас столь же древние религиозные жалобные песни, которые пелись скакунами и другими жреческими братствами и сопровождались танцами; одна из них дошла до нас; это, по всей вероятности, сочиненная для поочередного пения плясовая песня Земледельческого братства во славу Марса. Она стоит того, чтобы мы привели ее целиком:

Enos, Lases, iuvate!
Ne velue rue, Mannar, sins incurre in pleores!
Satur fu, fere Mars! limen sali! sta! berber!
Semunis alternei advocapit conctos!
Enos, Marmar, iuvato!
Triumpe! 92

К богам

Помогите нам, Лары!
Марс, Марс, не допускай, чтобы смерть и гибель обрушились на многих!
Утоли свой голод, свирепый Марс!

К отдельным братьям

Вскочи на порог! стой! топчи его!

Ко всем братьям

К семунам взывайте вы прежде, вы прежде,
вы потом, — ко всем!

К богу

Марс, Марс, помоги нам!

К отдельным братьям

Скачи!

Латинский язык этой песни и однородных с нею отрывков салийских песен, слывших еще у филологов августовского времени за древнейшие памятники их родного языка, относится к латинскому языку «Двенадцати таблиц» почти так же, как язык Нибелунгов к языку Лютера, и как по языку, так и по содержанию эти почтенные песнопения можно сравнить с индийскими Ведами.

Хвалебные и бранные песни принадлежат уже к более поздней эпохе. О том, что сатиры были в большом ходу в Лациуме еще в древние времена, можно было бы догадаться по характеру италийского народа, если бы даже это не было положительно доказано полицейскими мерами, которые принимались против сатириков в очень древнюю пору. Но более важное значение имели хвалебные песни. Когда несли хоронить какого-нибудь гражданина, за его погребальными носилками шла одна из его родственниц или приятельниц и пела в честь его похоронную песнь (nenia) с аккомпанементом флейтиста. Точно так же и за зваными обедами мальчики, сопровождавшие по тогдашним обычаям своих отцов повсюду и даже на пирушки, пели хвалебные песни предкам попеременно то с аккомпанементом флейты, то без аккомпанемента, только произнося слова (assa voce canere). Взрослые мужчины также поочередно пели за пирушками, но это было более поздним обычаем, заимствованным, вероятно, от греков. Об этих песнопениях в честь предков мы не имеем более подробных сведений, но само собой разумеется, что они состояли из описаний и рассказов и потому развивали из лирических элементов поэзии и эпические. Другие элементы поэзии проявлялись в несомненно очень древнем веселом танце, или «сатуре»; это было нечто вроде народного карнавала, который праздновался без сомнения еще до разделения племен. При этом, конечно, никогда не обходилось без пения; но так как этим забавам предавались преимущественно на общественных празднествах и на свадьбах и главным образом, конечно, с целью весело провести время, то легко могло случиться, что танцовщики или целые группы танцовщиков смешивались между собою и пение сопровождалось чем-то вроде сценического действия, которое естественно отличалось шутливостью и нередко даже разнузданною веселостью. Таким путем из переменного пения двух певцов возникли не только песни, впоследствии известные под названием фесценнинских, но и зачатки народной комедии, которые нашли для себя прекрасно приспособленную почву благодаря особой чуткости итальянцев к внешнему и комическому впечатлению и благодаря тому, что они любят жестикулировать и маскироваться. От этих старинных начатков римского эпоса и римской драмы до нас ничего не дошло. Что песни в честь предков сохранились путем преданий, само собой разумеется и сверх того ясно доказывается тем, что их обыкновенно пели дети; но от них уже не осталось никаких следов во времена Катона Старшего. А комедии — если их можно называть этим именем — обыкновенно импровизировались и в ту пору и еще долго после того. Таким образом, от этой народной поэзии и от этой народной мелодии ничто не могло перейти к потомству кроме размера, музыкального и хорового аккомпанемента и, быть может, также и масок. В древние времена едва ли существовало у латинов то, что мы называем стихотворным размером; жалобные песни Арвальского братства едва ли подчинялись какой-нибудь неизменно установленной метрической системе и, как кажется, были скорей похожи на оживленный речитатив. Но в более позднюю пору мы находим так называемый сатурнийский 93 , или фавновский, древнейший размер, который не был известен грекам и возник, вероятно, в одно время с древнейшими произведениями латинской народной поэзии. О нем можно составить себе некоторое понятие по следующему стихотворению, хотя оно и принадлежит к гораздо более поздней эпохе:

Quod ré suá difeídens — ásperé afleícta.
Paréns timéns heic vóvit — vóto hóc solúto
De͡cumá factá poloúcta — leíbereís lubéntes
Donú danúnt Hérco͡lei — máxsumé ͜mére͡to
Semól te ͡oránt se vóti — crébro cón ͜démnes

Что из страха напасти и в горьком положении
Заботливо пообещал прародитель, давший обет
Принести в жертву и в угощение десятую часть, то охотно приносят дети
В дар Геркулесу высокодостойному;
Они также тебя просят часто внимать их мольбам.

И хвалебные и шутливые песни, как кажется, пелись одним и тем же сатурнийским размером, конечно под звуки флейты и, вероятно, так, что цезура была сильно намечена в каждой строке, а при переменном пении второй певец подхватывал и допевал стих. Этот сатурнийский размер, как и все другие, встречающиеся в римской и греческой древности, принадлежит к разряду количественных; но из всех античных стихотворных размеров он был наименее развитым, так как помимо многих других вольностей он дозволял себе пропуск коротких слогов в самом обширном размере; сверх того, он и по своей конструкции был самым несовершенным, так как из противопоставленных одни другим полустрок ямбов и трохеев едва ли мог развиться ритмический размер, годный для высших поэтических произведений.