Зиновий Каневский - Жить для возвращения

• Название: Жить для возвращения
• Автор: Зиновий Каневский
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-7784-0178-7

Посмертная книга Зиновия Каневского (1932–1996) — это его воспоминания о жизни, о времени, в котором он жил, о людях, с которыми встречался, о трагедии, произошедшей с ним в Арктике, и о том, как ему, инвалиду без обеих рук, удалось найти свой новый путь в жизни.

Первая часть написана в форме повести и представляет собой законченное произведение. Вторая часть составлена из дневниковых записей и литературных заготовок, которые он не успел завершить.

---

С ее выходом произошла небольшая задержка из-за дефицита бумаги. Событие это, конечно, обсуждалось в нашей семье, и шестилетний Мишка подробно выспрашивал, что это такое. И вот как-то Мишка вбежал в дом страшно возбужденный и закричал: «Папа, я сейчас на кольцевой железной дороге видел целый состав с лесом, значит, теперь будет бумага, и твоя книга скоро выйдет!!!» Прав оказался малыш.

Каково же мне было через несколько месяцев неожиданно наткнуться в газете «Вечерняя Москва» на такое объявление: «В магазине Издательства политической литературы в проезде Художественного театра имеются в продаже уцененные книги Политиздата…» — и среди пяти-шести наименований красуется моя брошюра, уцененная до шести копеек?! Обидно, конечно, однако все правильно, все справедливо: наш многострадальный читатель вовсе не обязан душиться в очередях за брошюрой о какой-то там Арктике, когда надежнее биться в очереди за хлебом по примерно такой же цене — 13 копеек за батон!

С этой книжкой вышел казус, заголовок почти совпал с названием широко известных путевых заметок двух знаменитых чехов, Ганзелки и Зигмунда — «Между двумя океанами» (хорошо еще, что там речь шла о Новом Свете, хотя и о тех же самых океанах, что у меня, Атлантическом и Тихом!). Любопытно, что несколько раз в жизни я попадал впросак с названиями статей и книг. Вообще говоря, заголовок — одно из труднейших дел, всякий пишущий согласится со мной наверняка. Иногда я шел по линии наименьшего сопротивления, прибегая к давным-давно известным наименованиям. Например, назвал очерк об исследованиях дна Северного Ледовитого океана простенько и без затей — «На дне». А репортаж о полете над Эльбрусом и Казбеком на вертолете — совсем уж незатейливо «Кавказ подо мною»!

И совсем уже постыдный случай произошел с книгой «Льды и судьбы» в издательстве «Знание» в 1973 году. Едва книга вышла в свет, я познакомился с замечательным человеком Саввой Тимофеевичем Морозовым, родным внуком и полным тезкой знаменитого фабриканта, щедро финансировавшего революционное движение. Получив от него в дар книгу «Широты и судьбы», тоже о полярниках, изданную за несколько лет до моей, я стал просить у него прощения за невольный плагиат. И Саввушка меня сразу же простил. Когда же я рассказал о неприятнейшем открытии своему редактору в издательстве «Знание» Николаю Федоровичу Яснопольскому, неожиданно услышал от него следующее:

— Да будет вам убиваться. Ну широты, ну льды, ну судьбы… Я вам больше скажу. За полгода до вашей книги я редактировал брошюру о первом нашем атомном ледоколе «Ленин». Знаете, как она называется? — «Льды и судьбы»! Когда я прочитал вашу заявку на такое же произведение, то сперва решил просить вас изменить заглавие, а потом не стал этого делать. Почему? — По самой простой причине: мне такое название нравится! Я рассудил так: раз вы предлагаете, значит, той брошюры не знаете. А раз не знаете, значит, с вас взятки гладки, оставайтесь спокойненько в полнейшем неведении.

Вот так я и жил. Дождался первой «арктической» книжки, через четыре года в том же Политиздате еще большим тиражом вышла брошюра «Разгаданный полюс» (история открытия Северного полюса), почти одновременно — «Льды и судьбы». Меня приняли в Союз журналистов СССР, и отныне я уже мог без зазрения совести считать себя законным полярным корреспондентом журнала, сделавшегося мне родным. Настолько родным, что меня стали регулярно приглашать во все редакционные поездки, так называемые выездные «круглые столы» — встречи с читателями, организуемые обществом «Знание». Это были поездки и в научные городки Подмосковья, и в крупные города Урала, Украины, Средней Азии. В Средней Азии, умирая от жары в апреле (!), мы стойко «отрабатывали» свою программу в Ташкенте, Душанбе, Нуреке, Ленинабаде.

Последний город мне запомнился особо. Во-первых, там произошла теплая встреча в местном педагогическом институте (или училище), где почти не было русских студентов, но прелестные таджички и узбечки, с малым вкраплением юношей, на прекрасном русском языке на протяжении многих часов выказывали неожиданный интерес к различным научным проблемам: физиологии мозга, кибернетике, мировым природным катастрофам, Сталинградской битве, современным исследованиям в Арктике (умолчу об авторе данного сюжета).

И, во-вторых, в Ленинабаде, на берегу, не скажу «прекрасной», однако Сырдарьи, я испытал исключительное чувство благодарности к незнакомому человеку. Ведомые отличным знатоком Средней Азии, доктором биологических наук Митей Сахаровым, он же поэт Дмитрий Сухарев, мы отправились спасаться от зноя в приречную чайхану. Ее хозяин с улыбкой и поклонами мгновенно подал нам чайники с чаем и кипятком, блюдечко с леденцами и расписные пиалы. Их было четыре на нас, пятерых. Только собрались попросить еще одну, как он исчез, а потом вновь возник. В руке у него был стакан.

— Возьми, пожалуйста, — протянул он мне стеклотару. — Понимаем, тебе пиала неудобно пить, хватать некуда. Здесь у меня стакан нету, дома — есть. Думал, быстро исбегаю, туда-сюда, ты подождешь пока. Бери, пей, пожалуйста.

Все мы, пятеро, были потрясены такой сердечностью, таким пониманием и деликатностью человека, чьим именем нам почему-то не пришло в голову поинтересоваться. А он удалился за цветастую занавеску и не появлялся до конца нашего затянувшегося допоздна чаепития. Очередное изумление мы испытали, услыхав, сколько с нас следует:

— Тридцать шесть копеек, заварка называется, кипяток — не берем, конфеты — угощаю вас, — и он прижал обе руки к груди. Нам же не удалось уговорить его взять хотя бы рубль!

Уходя, мы пообещали назавтра снова прийти сюда, часов в шесть. Наградой нам на следующий день было такое зрелище: на пороге чайханы стоял он, вглядываясь в даль и, едва завидев нас, с воодушевлением вскинул вверх руку, в которой был зажат вчерашний стакан…

Иногда я «изменял» своему журналу — писал очерки и делал переводы для «Вокруг света» и даже опубликовал, неожиданно для себя, несколько сказок о Братце Кролике, переведенных мною по заказу академического издательства Восточной литературы. Попутно работал над главой о климате Новой Земли для большой монографии о природе и оледенении этого архипелага. Этот коллективный труд вышел малым тиражом в конце 60-х годов, и на том я поставил точку как географ-профессионал. Но от географии никуда не ушел.

Брал интервью у специалистов по загрязнению воздуха, потом перебросился на грязные стоки химкомбината в украинском Северодонецке. Поехал туда вместе с фотокорреспондентом «Знание — сила» Витей Брелем, и наш репортаж об увиденном получил название «Города и воды» — очередное заимствованное у классика советской литературы Конст. Федина! Но это были лишь зигзаги — я сохранял полную верность Арктике и льдам. Потому-то с радостью отправился во льды… Кавказа. Там, в Безенгийском ущелье и на подступах к Казбеку, на леднике Гергети, работал небольшой гляциометеорологический отряд кандидата географических наук Давидович, моей славной Натиньки.

Шел 1970-й год, я уже имел за плечами двухлетний стаж самостоятельных дальних командировок и бестрепетно отбыл в новую для себя природную среду — в горы. Я настолько осмелел, что поехал, даже не убедившись, что Наташа уже спустилась с ледника и находится в селении Гергети на окраине известного поселка Казбеги, в начале Военно-Грузинской дороги, — ведь они вполне могли перебраться в Безенги, и мне пришлось бы рыскать по Северной Осетии и Кабардино-Балкарии в их поисках. Повезло, я без задержек прилетел в Минводы и к вечеру того же дня добрался на такси и попутных частных машинах до Гергети, преодолев около 400 километров шоссе. Наташин отряд был здесь.

Она принялась расспрашивать меня о семилетием Мишке, оставленном на попечении тети Сони. Я же стал интересоваться, где в данный момент находится Казбек, то ли вторая после Эльбруса, то ли третья после Эльбруса и Дыхтау вершина Кавказа. И узнал, что можно прожить у самого его подножья и неделю, и две, и не увидеть закрытого облаками исполина. Мне повезло с погодой, и на третий день «Казбек, как грань алмаза, снегами вечными сиял» перед самым моим носом!

На леднике Гергети, страшном, разбитом трещинами, в одной из которых за год до того погиб один гляциолог из Наташиного института (он слыл опытным альпинистом, однако допустил малую оплошность и сорвался в пропасть), мне не пришлось побывать, работы там сворачивались, уже наступал сентябрь. Мы перекочевали в Безенгийское ущелье, на одноименный ледник. Разбили там палаточный лагерь, и Наташа с коллегами приступила к «рутинным наблюдениям». Я же бродил по бортам долины, окаймляющим ледник, любовался природой высокогорья (как-никак более трех тысяч метров над уровнем моря), вдыхал ароматы альпийских лугов. И однажды…