Зиновий Каневский - Жить для возвращения

• Название: Жить для возвращения
• Автор: Зиновий Каневский
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-7784-0178-7

Посмертная книга Зиновия Каневского (1932–1996) — это его воспоминания о жизни, о времени, в котором он жил, о людях, с которыми встречался, о трагедии, произошедшей с ним в Арктике, и о том, как ему, инвалиду без обеих рук, удалось найти свой новый путь в жизни.

Первая часть написана в форме повести и представляет собой законченное произведение. Вторая часть составлена из дневниковых записей и литературных заготовок, которые он не успел завершить.

---

Очерк переделывался капитально шесть раз, что заняло месяца два-три. В конце концов Саша Гангнус, хоть и ворчал, что надо бы заставить меня еще помучиться, согласился показать его начальству. Он как-то легко одобрил предложенное мною название, в последующем, насколько помню, ни один заголовок не проходил с первого захода. Я выбрал начальную строку из грустного лирического стихотворения Михаила Светлова:

Есть земля на Севере —
Францева Иосифа,
Там навек забуду я,
Что меня ты бросила.

Мне людей не надобно,
Мне делиться хочется
С белыми медведями
Черным одиночеством…

Очерк стали готовить к публикации под рубрикой «Репортаж номера» (и впоследствии львиная доля написанного мною для этого журнала шла либо под этим девизом, либо под другим: «Наука. Страницы героические»), В самом конце 1968 года он появился на страницах надолго ставшего «моим» журнала, одновременно с переводом из Дж. Микеша.

Глава третья ЕСТЬ ЗЕМЛЯ НА СЕВЕРЕ

Почему-то я мгновенно заболел Землей Франца-Иосифа и еще до того как мой очерк появился в печати я исхитрился снова там побывать, на сей раз — на пароходе, летом, чтобы увидеть архипелаг при свете полярного дня. Ребята-ракетчики, с которыми я познакомился в феврале на Хейсе и с которыми возвращался оттуда на самолете, пристроили меня в большую экспедицию, отправлявшуюся на ЗФИ зимовать. На этот раз я не стал просить в Журнале командировку — неловко было, не расплатившись за предыдущую, и я отправился за свой счет. Это ведь недорого — надо было заплатить лишь за железную дорогу Москва-Архангельск-Москва, судно — бесплатно, харч — очень дешево, дешевле московского. Пограничного удостоверения я не добывал, полагая, что под шумок проскочу вместе с большой экспедицией (так и получилось).

Воодушевлению моему поначалу не было границ. Судите сами: полгода назад я доказал всем и вся свое право на возвращение в Арктику; семья и прочее окружающее население начали привыкать к моим вояжам (в промежутке была самостоятельная недельная поездка в Ленинград, в архивы Арктического института), даже тетя Соня махнула рукой и научилась утаивать горестные вздохи; Мишка привыкал к своеобразной «сезонной» безотцовщине, да и безматерщине тоже — Наташа летом уезжала в высокогорные гляциологические экспедиции. Короче говоря, улица передо мною была сплошь зеленая!

Задолго до поездки я уже раззвонил по всем знакомым, что вновь собрался в Арктику. Знакомые, естественно, восторженно охали-ахали, а выезд все задерживался. По мере задержек моя решимость испытывала определенные колебания, временами становилось не по себе от мысли, что можно надолго застрять во льдах или укачаться, и в такие моменты мне уже не хотелось искушать судьбу.

Снова нахлынула на меня тартареновщина, обуяла паника, как и перед зимним полетом. Мне предстоит пересечь на судне Баренцево море с его жуткими штормами либо мертвой зыбью (что ничуть не легче для человека, подверженного неизлечимой морской болезни), многодневная, многонедельная качка — выдержу ли?

Имелась еще одна сторона: непредсказуемость сроков поездки. Судно шло не только на остров Хейса; его экипажу вменялось в обязанность посетить еще несколько точек, особенно те, куда не сумели из-за льдов в предыдущую навигацию доставить уголь и продукты. Следовательно, рейс мог растянуться на сколь угодно длительный срок, не говоря уже о вполне реальной угрозе надолго застрять во льдах. Как, интересно бы узнать, справлюсь я в таком случае с бытом, кто вымоет меня (хотя бы раз в декаду), кто вылечит, если заболею чем-нибудь? Словом, возник тот самый случай, когда становится особо близким и понятным скромное выражение «тесно от мыслей в голове».

Конец терзаниям Тартарена-Каневского положила телеграмма из Обнинска, откуда, из Института экспериментальной метеорологии, и отправлялся на ЗФИ ракетный костяк экспедиции: «Послезавтра надо быть Архангельске тчк сразу выходим рейс». И в тот же вечер, поцеловав тетю Соню (дядя Исай умер незадолго до того), отправив краткое письмо в Крым, где Наташа пасла Мишку перед экспедицией на Полярный Урал, я отправился в знойный, не по-северному, июльско-августовский Архангельск.

Судно и впрямь уже стояло под парами, старенький и не слишком мощный ледокольный пароход «Семен Дежнев», «Семен», или даже «Сенька» на языке членов его экипажа, возглавляемого капитаном с многообещающей фамилией Потеряйло! В порту Бакарица круглосуточно шла погрузка, в которой участвовала вся экспедиция. Визжали свиньи, мычали коровы, которых поднимали в специальных сетях мощные лебедки. Для скотины, шедшей на прокорм зимовщикам, на верхней палубе «Дежнева» были сооружены деревянные загоны-хлевы, тут же лежали тюки спрессованного сена, а ухаживать за животными был призван нанятый в Архангельске скотник. Вот он-то и стал причиной многочасовой задержки.

Когда судно было уже полностью снаряжено в рейс, хватились этого персонажа, без которого, как всем было ясно, выход в море крайне нежелателен. Уход за крупным и в полном смысле слова разношерстным стадом — дело тонкое, и ни один член экипажа ни за какие деньги не согласился бы выполнять эту ответственную (в том числе и материально ответственную) работу. Скотника же — и след простыл! Только что он вертелся на причале, виртуозно материл каждую рогатую либо хрюкающую голову, а тут вдруг исчез. Гонцы-добровольцы ринулись по окрестным шалманам и нашли-таки дезертира трудового фронта, но в состоянии, которое наш замполит в военных лагерях характеризовал так: «Мертвый труп».

Скотника принесли на причал. Он не издавал ни звука, но глаза иногда приоткрывал. С мостика раздался многократно усиленный мегафоном голос старшего помощника капитана, элегантного обаятельного армянина, ругателя и остроумца Владимира Сергеевича Хачатурьянца:

— Расстелите сетку, грузите туда этого скотоложца — и вира помалу!

Тело «скотоложца» медленно воспарило над пирсом и над палубой «Дежнева» и было аккуратно доставлено в заданную точку на скотном дворе. Через несколько часов можно было увидеть этого тщедушного, застенчивого и очень славного мужичка за работой, он старался вовсю и явно переживал случившееся. При этом он был ни в одном глазу, и, по-моему, именно такие люди заслуживают наименования «русское чудо»!

Пишу об этом и вспоминаю почему-то лошадь по кличке Кирюша, жившую на одной из зимовок. Она стала, пожалуй, эталонным явлением для емкого понятия «естественный отбор»: за время пребывания в высоких широтах этот конь — а лошадь действительно была конем — приспособился к ненормальному климату, оброс густой шерстью и даже пристрастился к… мясу морского зверя! Однажды зимовщики увидели такую картину. Кирюша лакомится убитой нерпой, к нему крадучись подбирается «хозяин здешних мест», крупный белый медведь. Увидев диковинного конкурента, ловко расправляющегося с добычей, зверь сперва нерешительно остановился, а затем, как бы махнув досадливо лапой, нехотя ретировался. Кирюша же и ухом не повел!

«Сенька» шел в свой последний арктический рейс. Его построили еще в конце 30-х годов ленинградские судостроители, он был заслуженным ветераном трассы, но к этому добавлялось почетное звание ветерана Отечественной войны. В те годы ледокольный пароход «Семен Дежнев» стал сторожевым кораблем Беломорской военной флотилии, получил кодированное название СКР-19 и в этом качестве работал для фронта, для Победы. В ночь на 27 августа 1942 года корабль принял неравный бой с германским «карманным» линкором «Адмирал Шеер» на рейде острова Диксон, получил две тысячи пробоин, из них чуть ли не половина — сквозных, ниже ватерлинии, семь человек из его экипажа погибли, свыше двадцати дежневцев получили тяжкие ранения. Но его артиллерия, хоть и слабая, изрядно потрепала нервы фашистам, а единственное 152-миллиметровое орудие на берегу нанесло «Шееру» определенный урон, и в итоге фашист, выставив дымовую завесу, позорно бежал из диксонской бухты, из Карского моря, из наших вод.

Четверть века спустя, когда я ступил ногой на палубу этого замечательного корабля, его раны были давно залечены. Судно дважды капитально ремонтировали, с угля перевели на прогрессивное жидкое топливо, обновили все внутренние помещения. Никого из ветеранов военных лет в экипаже не значилось, но главный механик Аркадий Иванович Копылов, с которым я быстро сдружился, рассказывал мне много интересного и о людях, плававших в войну на «Дежневе», и о самом судне, которому после этого рейса предстояло уйти на вечный покой. Через несколько месяцев его продали — увы — на переплавку, и он ушел на смерть своим ходом, в благословенную Италию, чтобы потом, в виде листового металла, «воплотиться в пароходы… и в другие долгие дела»… Но летом 1968 года его еще не списали в утиль, и он отважно шел в коварные льды архипелага ЗФИ. А вместе с ним «шел» я, отнюдь не отважно, однако и без страха, оставленного в Москве. Снова, как в памятном свадебном путешествии 1955 года на «Георгии Седове», я обосновался в твиндеке, на первом этаже двухъярусных нар, в компании зимовщиков полярных станций ЗФИ и ракетчиков острова Хейса.