Франк Коллар - История отравлений

• Название: История отравлений
• Автор: Франк Коллар
• Издательство: Текст
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7516-0846-0

Яд как инструмент политики употребляется с глубокой древности. Великие отравления, как и великие отравители, не раз перекраивали политическую историю. В книге видного французского историка, исследователя средневековых трактатов о ядах, Франка Коллара рассказана долгая история отравлений – от античных времен до наших дней, от Нерона до Сталина, от Александра Македонского до Александра Литвиненко.

---

Возвращения чумы в XVI в. порождали новые приступы страха перед сатанинским заговором против христианского мира. Исследование распространения эпидемии в Альпийском регионе показало устойчивость суеверных представлений о подрывной деятельности Дьявола, занимавшегося отравлением добрых христиан. Кальвинистские власти Швейцарии развернули в 1530, 1545, а затем в 1567 и в 1572 гг. вокруг Женевы преследование так называемых «намазывателей». Преступники якобы обмазывали двери своих жертв содержавшей заразу мазью. Вначале злодеяния объясняли лишь корыстными мотивами: желанием присвоить имущество отравленных. Постепенно, и особенно с 1570 г., за ними стали усматривать дьявольские цели; Жак Гревен в «Трактате о яде» указывал именно на них.

В других местах приспешники Дьявола, травившие население, выглядели по-своему. В 1564–1577 гг. в Лионе обвиняли гугенотов, в 1575 г. в Граце – иезуитов. В 1564 г. правительница Нидерландов Маргарита Пармская предупреждала города Дуэ, Лилль и Орши: какие-то лица планировали якобы «отравлять дома и людей некими ядами, с оной целью приготовляемыми».

Разумеется, существует большая разница между ядом, подсыпаемым полководцу, дабы без боя воспрепятствовать продвижению его войск, и дьявольскими порошками, призванными уничтожить христианский мир. Реальность и вымысел, искренняя убежденность и пропагандистские приемы причудливо перемешивались в пространстве между этими двумя пониманиями отравления. Так же как и во внутренней политике, токсические вещества, вероятно, совсем мало использовались в отношениях между странами. Однако в мире воображаемого складывалась своя геополитика, в которой яд играл куда более существенную роль.

Определитель идентичности, или национальная пропаганда с привлечением яда

В последний период Средневековья власти вели активную пропагандистскую деятельность ради укрепления своей легитимности. Конечно, вопрос об использовании яда не занимал центрального места в этом процессе. Однако он сыграл определенную роль, поскольку одним из краеугольных камней легитимации правителей становилось дискредитирование противника. Отравление представлялось оружием чужака, несовместимым с чистотой сообщества, к которому принадлежал тот, кто использовал данный аргумент. Таким образом, это понятие участвовало в складывании «национальной» идентичности. Когда хирург Ги де Шольяк в середине XIV в. утверждал, что на Западе «не принято применять друг против друга смертельные вещества», он пребывал еще в рамках глобального понимания европейского мира. Его суждение имело тенденцию к уточнению, по мере того как размежевание происходило уже внутри христианского мира и появлялись «нации-отравительницы» и «добродетельные державы».

Стигматизация ядом

Предъявление другой державе обвинения в употреблении яда носило в XIII–XVI вв. скандальный характер и преследовало одновременно две цели. Практическая состояла в том, чтобы возбудить или возобновить конфликт. В 1254 г. папство обвинило Конрада IV в отравлении его юного брата Генриха, для того чтобы спровоцировать вмешательство родственника жертвы Ричарда Корнуоллского, которому Папа собирался передать Сицилийское королевство. Матье Пари, хронист бенедектинского монастыря в Сент-Элбане, сообщал, что в 1255 г. англичане (совершенно против истины) обвинили шотландских баронов, будто те отравили медика английского двора, приехавшего из Эдинбурга осмотреть дочь английских государей. Матье Пари писал, что свою роль в этом деле сыграло, по-видимому, искушение найти повод к войне с северным соседом.

В то же время существовала вторая цель подобных обвинений. Она состояла в диффамации врага, которому приписывали действия, недостойные христианского монарха. Судя по тому, что те, кого это касалось, изо всех сил старались оправдаться, прием действовал эффективно. В 1521 ив 1523 гг. немцы распространяли слухи, будто король Венгрии отравлен по наущению Светлейшей республики. Посланники «совершенно невинной» Венеции немедленно бросились их опровергать. В 1564 и в 1568 г. венецианские послы в Риме и в Испании снова получили распоряжения категорически отвергать подобные толки.

Особенно интенсивные пропагандистские кампании такого рода велись в момент противостояния Фридриха II и Рима. Коль скоро император и его наследники хорошо соответствовали стереотипному образу отравителя, наилучший способ подрыва их авторитета Папа видел в инкриминировании им использования яда. Во-первых, они представлялись тиранами, во-вторых, все знали об их связях с мусульманами, контакты с которыми на Сицилии и за морем развращающе действовали на добрых христиан. Штауфены интересовались оккультными науками и могли, кроме того, обращаться за услугами к хранителям опасных тайн природы. Впервые Фридриха II обвинили 1227 г., после смерти в' Бриндизи ландграфа Тюрингии Людвига IV. Скорее всего, ландграф стал жертвой той самой эпидемии, на которую ссылался император, откладывая поход на Святую землю. Людвиг умер в жестокой лихорадке, и уже на следующий день Папа распустил слух об отравлении, а императору пришлось отвечать на папские обвинения. Спустя двенадцать лет понтифик выпустил энциклику, где снова утверждал, что германский принц умер от яда и что крестоносца отравил Фридрих. При этом риторика текста была такова, будто Папе трудно поверить обличениям, о которых кричали все вокруг. В 1245 г. во время Лионского собора, решавшего вопрос о низложении императора, сторонник Рима клеймил «змеиную» природу монарха, который, как аспид, жалит свою мать-кормилицу Церковь. Затем он переходил к конкретным делам и разоблачал отравления жен Фридриха II, погибших в результате смертоносных действий какого-то повара. Император, со своей стороны отвергая «ядовитые инсинуации» Папы, пользовался метафорой отравления. Однако слухи делали свое дело, и Матье Пари заключал, что все эти обвинения не имели другой цели, кроме возбуждения ненависти к императору.

Потомки Фридриха II Штауфена, у которых папство желало отнять Сицилию, также находились под обстрелом римской пропаганды. На Конрада наговаривали так много, что наследнику пришлось в феврале 1255 г. послать прокурора в Рим, дабы категорически отвергнуть враждебные измышления. В связи с этим он говорил, что мог бы с презрением пренебречь зловредной ложью, если бы в нее не верил простой народ.

Система работала и в противоположном направлении. Фридрих II, как в свое время его предшественник Генрих IV, тоже обвинял Церковь в применении яда. В 1249 г. он сообщил всем европейским государям, что на него совершено покушение, чем нанес серьезный урон репутации папства. В разосланном послании Штауфен выспренно нападал на Святой престол, разоблачая ужасающее злодейство. Документ, призванный продемонстрировать, что подобное преступление невозможно сохранить в тайне, начинался следующими словами: «Узнайте, могучие в веках, о великом коварстве, что неведомо прежним векам». Слова подбирались очень тщательно, для того чтобы поразить публику. Говорилось, например, что Папа распространяет veneficium вместо beneficium (благодать), которой ждут от доброго пастыря. Поступки Папы объяснялись жаждой всеобъемлющей власти, несовместимой с могуществом императора, которому наносился огромный ущерб. Таким образом, обвиняя Папу в отравлении, императорская пропаганда стремилась противостоять попыткам Святого престола монополизировать светскую власть. В 1252 г. Конрад заболел и ответственность за свою болезнь возложил на римскую власть, снова задев ее репутацию. Матье Пари высказывал пожелание, чтобы эти утверждения не оказались правдой, демонстрируя опасение, что они имеют под собой основания. Как бы то ни было, хорошо видно, что подобные рассуждения входили в пропагандистский арсенал гибеллинов.

Взаимоотношения Рима с Французским королевством не отличались такой конфликтностью, однако Александра VI тревожила итальянская политика Карла VIII. Папу немедленно стали подозревать в желании помешать замыслам французов. И здесь в политическую игру входило обвинение в отравлении, которое отошло на второй план, когда обстоятельства переменились. Маленькая брошюрка конца XV в., приписанная распорядителю замка в Остии Мено д'Агеру, обвиняла Папу в стремлении умертвить солдат армии Карла VIII, стоявшей гарнизоном в Остии. В острой сатирической манере там говорилось о «смертоносных вещах, более постыдных и отвратительных, чем меч, несравнимых с другими способами убийства, таких, что не допускаются гражданским и церковным правом». По этому случаю вновь всплыло старое определение отравления как horrendum scelus. Оно усиливалось прозрачным намеком на каноническое право, которое нарушал тот, кому следовало быть его главным защитником. Обвинение, впрочем, выглядело слишком масштабным, общественное мнение королевства с трудом в него верило, и брошюрка распространялась слабо. После 1498 г. этот текст даже вредил французским интересам, поскольку Людовик XII нуждался в понимании Папы, чтобы развестись с первой женой и жениться на Анне Бретонской, вдове своего предшественника. Именно тогда сочинение Мено исчезло из обращения.