Павел Дарманский - Побег из тьмы

• Название: Побег из тьмы
• Автор: Павел Дарманский
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Религия
• Год: 1961

Эта брошюра — живой и интересный рассказ бывшего священника, не нашедшего в таинстве священства «божественной благодати, которая немощных врачует и оскудевающих восполняет».

Автор повествует о годах своей юности, проведенных в духовной семинарии и академии, остроумно высмеивает быт и нравы семинаристов, слушателей духовной академии и церковных служителей.

Критикуя религиозную идеологию, П. Дарманский показывает внутренние и внешние причины, которые обусловили его разрыв с религией и положили начало новой, радостной жизни.

---

Воспитательная работа отца Птоломея семинарским начальством была признана неудовлетворительной. Зачастую у нас происходили кражи: то наручные часы утащили у Калуцкого, то золотое кольцо — у Вячеслава Ивановича, то продукты — у Никодима Ермолатия, у меня украли верхнюю сорочку.

Преемником отца Птоломея был назначен студент последнего курса Михаил Иванов. Этот Лойола (так его называли семинаристы) сразу завел кондуит — журнал, в котором он отмечал семинаристов, присутствующих на богослужениях, вечерних и утренних молитвах. Соберемся, бывало, в семинарскую церковь и, прежде чем начнется молитва, четверть часа идет перекличка, только и слышно разноголосое: «Аз есмь».

Но этот метод не повысил нравственности воспитанников. Вскоре у одного из нас исчез костюм. В результате расследования было установлено, что его взял семинарист Макар Чумак и спрятал под лестницей, где находился уголь.

Нечего греха таить, среди семинаристов были и любители покушать мясного в пост. К ним принадлежал Дмитрий Золотухин, который говаривал:

— Колбаса — это вервь (то есть, веревка), ведущая на небо. Я хочу спастись и попасть на небо. Следовательно, я должен есть колбасу.

Дмитрий Золотухин и Григорий Лысенко всей семинарии были известны своими проделками. Бывало, в спальне Лысенко по-диаконски на самых высоких нотах орет во все горло: «Братие, не дерите платия, а берите нитки, зашивайте дырки!» А Золотухин, изображая священника, усядется на стул и, благословляя Лысенко, кричит: «Мир ти, сукин сын, а то лопнешь!» Золотухин крестится, как он говаривал, по-протодиаконски и на манер евангелия читает: «Марфо, Марфо, почешися…»

Были среди семинаристов и любители выпить, и любители покутить и поволочиться за женщинами. Однако семинарское начальство обращало на это мало внимания. Зато, когда на уроке протоиерея Иулиана Андриевского семинарист Петр Стрижиков заявил по поводу преподобной Марии Египетской и ее подвигов:

— Подумаешь, угодница какая! Всю молодость провела в роскоши, в разврате и пьяных оргиях, а под старость, когда страсти, пресытившись пороками, утихли, удалилась в пустыню спасаться. Так каждый может поступить и стать угодником. — Его исключили из семинарии на том основании, что он проявил «мало церковности». Кстати, впоследствии Стрижикова все-таки произвели в священники.

Николаю Тарасову пришла повестка на суд по делу о взыскании с него алиментов. Но, ко всеобщему удивлению, семинарское начальство и слова не проронило: как, дескать, ты, воспитанник наш, смел нарушить седьмую заповедь? Начальство взяло под защиту и Николая Потелещенко, когда он оказался в таком же положении. Так же был защищен и Николай Грабовский. Но тот же Грабовский был исключен из семинарии за то, что подверг сомнению святость царя и пророка Давида.

— Какой же Давид святой, если он имел несколько наложниц и убил Урию, чтобы овладеть его женою — красавицей Вирсавией? — спросил он и вскоре получил документы с резолюцией: «уволен».

Семинарист Вячеслав Иванович — единственный, кто пострадал за нарушение седьмой заповеди. Когда его уличили в связи с поварихой Валентиной Гавриловной, его действительно наказали: перевели в… Киевскую духовную семинарию, которую он окончил и стал попом. Чтобы избежать перевода в другую семинарию, семинарист Иван Юрчук поспешил жениться на девушке, у которой от него родился ребенок, и вскоре стал попом. В Одесскую семинарию, в свою очередь, переводили из других семинарий таких же грешников: Ивана Мухина, Ивана Хоменко, Глеба Клинина и других. Почти все вышеупомянутые «праведники» сделались впоследствии попами.

Вовсе не реагировало начальство семинарии и на жалобы ревностных семинаристов, что завхоз Филипп Плахотников, живший в одной из соседних келий семинарского общежития, каждую ночь водил к себе женщин, чем соблазнял многих.

На жалобы ректор отвечал, что это — частное дело завхоза. Между прочим, за махинации по хозяйству Плахотников был уволен, но принят в семинарию в качестве слушателя, закончил ее и стал попом. Так же между делом стал попом и шофер семинарской машины Юрий Петрович Кичигин.

Не думайте, что в попы посвящают только после окончания семинарии. Нет! Попами делают и не окончивших семинарию, и не учившихся в ней, и даже людей совсем малограмотных, но знающих церковное богослужение.

Следует подчеркнуть, что, по учению церкви, священником может быть только тот, кого сам бог избирает, и что на посвящаемого в сан снисходит благодать бога, которая перерождает человека, очищает его от грехов и делает сильным в мире. Каково же было наше удивление, когда один из нашей семинарской братии Алексей Донец признался после того, как его посвятили:

— Братцы, честное слово, при рукоположении я не ощутил никакой благодати! Да вы и сами видите, что она меня и не переродила и не избавила от слабостей: как хотелось курить, так и теперь хочется, как любил заглядываться на хорошеньких дамочек, так и сейчас заглядываюсь. А ведь и отец Иаков, и отец Дмитрий, и отец Александр на уроках твердили о перерождении.

— Да ведь это не сразу, а в течение всего священнического поприща, — доказывали ему однокашники.

Но и после никакого перерождения с Донцом не случилось, как не случается оно и ни с кем другим.

Вопреки евангельскому завету любить ближних и даже врагов своих, мы, семинаристы, замечали, что отцы-преподаватели жили между собой не в ладу, враждовали. Каждый старался иметь больше урочных часов, завидовал тем, кто хорошо преподавал. Вражда между ректором протоиереем Василием Кремлевым, инспектором иеромонахом Антонием Мельниковым и преподавателем игуменом Павлом Голышевым зашла так далеко, что двум последним пришлось искать убежища в других епархиях.

Тон в семинарии задавал ректор. Образованный человек, он не верил ни в бога, ни в черта. Помню, однажды я пономарил в алтаре. Проскомидию перед жертвенником совершал ректор отец Василий с семинаристом диаконом Алексеем Алексеенко. Было слышно, что вместо молитв ректор что-то с улыбкой рассказывает, а Алексеенко весело смеется. Я прислушался.

— …А тот монах взял и донес игумену монастыря что-де у соседа-брата в келии женщина, — говорил отец Василий. — Когда игумен постучал в дверь, брат раз — и спрятал девицу под кадку: большая кадка вверх дном стояла. Игумен зашел в келию и сел на кадку, догадался, в чем дело, а монаху-доносчику велел искать. Тот сюда-туда — нет никакой женщины. «А, знать, меня бес в смущение ввел, — сказал доносчик, поклонился в землю и удалился. А игумен говорит: «Я уйду, а ты выпусти ее, чтоб никто не видел, и положи сто поклонов». Так-то: сто поклонов не за согрешение, а за неосторожность, — закончил отец Василий и потребовал кадило. Кадя перед жертвенником, он, как бы подводя итог состоявшейся беседе, добавил: — Ну, отец диакон, у тебя есть дочь Людмила. Теперь еще постарайся заиметь сына Руслана.

Ректор неоднократно повторял: «Чтобы найти себе достойную матушку, необходим выбор. Следовательно, надо гулять с несколькими девушками. — И шутя добавлял: — Потому что одна может свести с ума».

Кремлев стал священником во время войны совершенно случайно и, как думал, временно. Однако матушке его очень понравился священнический доход, и она всеми средствами удерживает его от разрыва с религией. Он открыто говорил: «Поп на небо поглядывает, а по земле пошаривает».

Все отрицательные явления из жизни семинарии и ее обитателей тяжело и болезненно отзывались в моем сознании. Но помня евангельский завет — «не судите да не судимы будете», — я каялся в том, что в душе осуждаю своих ближних, старался не обращать внимания ни на что и думать только о спасении своей души. Духовник, которому я на исповеди рассказывал обо всем, убеждал, что на «том свете» каждый ответит за себя, что «бог всем судья», и тому подобное.

Наступило лето 1951 года. В один из прекрасных июньских дней в духовной семинарии было как-то особенно торжественно и шумно: состоялся выпускной акт окончивших семинарию. Нас, выпускников, было всего 10 человек. Одиннадцатый, Дмитрий Туркоман, отсутствовал: незадолго до выпускных экзаменов он сошел с ума и теперь находился в больнице (между прочим, на первом курсе нас было 28 человек, но за четыре года одних исключили, другие сами бросили, иных посвятили в сан священника еще до окончания семинарии).

После торжественного архиерейского богослужения и благодарственного молебна все собрались в небольшом актовом зале, где каждому вручили справку об окончании семинарии и поздравили с окончанием. Семинариста Василия Стойкова и меня «за отличные успехи и благонравие» наградили ценными книгами. По постановлению педсовета было решено нас двоих, как отличников, направить в духовную академию. На выпуске присутствовали гости из черного и белого духовенства, преподаватели, семинаристы младших классов. Выступали одесский епископ Никон, астраханский архиепископ Филипп и другие. Говорили о высоких идеалах, о благородном служении священника и т. п. Особенно запомнилась мне речь архиепископа Филиппа. Он призывал твердо стоять в вере, смело отражать искушения, не обращать внимания на насмешки со стороны неверующей массы; в качестве образца он приводил себя, как страдавшего за веру 15 лет; призывал не идти ни на какой компромисс с безбожниками, как это делают некоторые новейшие богословы.