Мкртич Саркисян - Сержант Каро

• Название: Сержант Каро
• Автор: Мкртич Саркисян
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1980

Мкртич Саркисян — известный армянский прозаик, творчество которого отражает героику Великой Отечественной войны. В его произведениях, выходивших в разных изданиях на родном и русском языках, нашел своеобразное преломление образ солдата-армянина, плечом к плечу с воинами других национальностей участвовавшего в разгроме фашистской Германии.

Новая книга М. Саркисяна включает повести и рассказы о поколении молодых, которые получали нравственную и гражданскую зрелость на поле боя, защищая социалистическое Отечество. Лейтмотивом книги является неиссякаемая связь настоящего с героическим прошлым нашего народа. Это гимн жизни, миру, дружбе народов.

Повести «Сержант Каро», «Жизнь под огнем», рассказы «Так ведь, Онес?», «Хочу убить войну» и другие во многом носят автобиографический характер, их отличают историческая правда, глубокий лиризм и психологизм, добродушный юмор.

---

Сердце Завена сжалось.

— Пора спать, — сказал он, — отдохнуть надо…

— Нет, — всхлипнул ее голос, — отдохнем уже в могиле. Живому человеку нет покоя. Выпьем!..

Как-то Софьюшка упала и не может встать!
Трое Софью поднимали, не могли поднять!

Песня охрипла, завиляла из стороны в сторону.

— Солдат, я ведь хорошая, правда? — тряхнула она плечами перед зеркалом.

— Хорошая, Катя, иди спать!..

— А почему ты меня не обнимаешь, черноглазый?

Катя вдруг обхватила его шею и бархатными губами припала к его губам. Водочный перегар чуть не задушил Завена. То была похоть плоти и только плоти. Требование, лишенное души. Он попробовал укрыть ее одеялом, женщина запротестовала:

— Настоящий мужчина так бы не поступил…

И с необыкновенной быстротой стала раздеваться. Завен отвернулся. В углу перед иконой горели две свечи, освещая стыдливый лик богоматери. Зеркало вместило божественность и рубенсовскую наготу. Пугливые языки пламени ощупывали полумрак хаты. Он задул свечи.

— Света, солдат, света! — закричала Катя. — Ты боишься красоты?.. Тешь мое женское самолюбие. Люби по-настоящему!

Силы оставили, она упала на кровать. Завен, сидя у нее в ногах, слышал прерывистое дыхание. Потом она затихла, забылась. На ощупь он нашел в темноте ее жаркое тело, заботливо укрыл и неслышно вышел из хаты.

Так же неслышно скользнул в окна рассвет.

* * *

Утро занялось разрывами снарядов. Снег швырнул в глаза пригоршни битого стекла. Карательный отряд гитлеровцев, усиленный тремя танками, двинулся на партизан.

Рота приняла бой. Дав танкам вклиниться в свои порядки, первый взвод броском очутился в садах села, отрезав путь вражеской пехоте. Бойцы со связками гранат затаились по крышам. Танки шли развернутым клином.

Едва первый из них поравнялся с хатами, как под гусеницы и в бензобаки его полетели гранаты. Ухнули одновременно два взрыва, гусеница распласталась змеей. Танк, уткнувшись пушкой в стеку ближайшей хаты, замер на месте.

Второй с ходу, не сбавляя скорости, полоснул по хате огнем. Крыша взлетела в воздух. Рухнув, она погребла под собой троих. Над черной воронкой, как надгробие, вздыбилась покосившаяся печная труба.

Танки больше не приближались к хатам — стреляли по ним. Осмотрительней стали и бойцы. Не выдавая себя, они покинули крыши и, прячась за сугробами, вели наблюдение за танками.

Гитлеровцы пытались во что бы то ни стало подключить пехоту к танкам, чтобы нанести партизанам более организованный удар. Они повернули танки навстречу своей пехоте, которая тоже ринулась вперед.

То была роковая ошибка: сидевшие в засаде армянские бойцы пристроились в хвост близоруким танкам. А бойцы первого взвода прижали пехоту противника к земле. Стальная громадина запылала от первого же выстрела противотанкового ружья. В смотровую щель третьей машины стал целиться снайпер из Ахалкалака Сукиас. Потерявший управление танк налетел на своих, подмял несколько солдат, врезался в хату, легко понес ее на себе, потом вырвался за село и свалился в овраг. Через несколько секунд послышался грохот, и черный дым взвился в небо. Противник отпрянул назад, потеряв три танка и двадцать человек убитыми.

Ваан участия в этой схватке не принимал. Раненая нога распухла и посинела. Его спустили в подвал школы. Рядом сидела Валя — ей было поручено ухаживать за ранеными.

— Бой, кажется, кончился, — голос Ваана прозвучал четко и ясно. А Валя-то думала, что командир весь во власти боли и жара. — Если не будет контратаки, значит, все благополучно.

— Спите, родненький! — Валя не отрывала глаз от этого, в столь короткий срок ставшего для нее дорогим человека. Она сознавала угрожающую его жизни опасность. Только в одном было спасение — вырваться из кольца, доставить его в полевой госпиталь бригады и там лечить как следует.

Ваан молчал. Он прислушивался к боли: рана пульсировала, ныла. Часто впадал в забытье. Бой возобновился, разгораясь с новой силой. Прислушавшись к орудийным выстрелам, он понял, что фашисты теснят с трех сторон.

— Готовят мешок… — прошептал он. — Надо один из флангов оттянуть, сжать в кулак.

Близко разорвался снаряд, посыпались стекла. Затем второй, третий, и в подвал просунулась голова бойца.

— Где командир? Они прорвались в наши боевые порядки.

Голова исчезла. Но загалдели наверху:

— Где командир?!.

— Пусть поведет нас в атаку!..

Ваан, резко приподнявшись, подозвал ординарца.

— Наши кони в котельной у школы. Оседлай для меня, быстро!..

Момент был критический. Решался не просто исход боя, а вопрос — быть роте или не быть. Ваан попросил мундир. Глотая слезы, Валя одевала командира.

Левая нога не слушалась, затекла, обувать не стали. Напуганный разрывами снарядов конь кружил на месте, и усадить командира в седло стоило немалых усилий.

— Свяжите мне обе ноги вместе подпругой, — сказал Ваан.

От боли потемнело в глазах. Снег вонзал белые иглы под веки, красные круги застилали глаза. Он знал: идет на смерть. А они — чтоб победить. Валя не выдержала:

— Товарищ лейтенант, поберегите себя… — и разрыдалась.

Невидящими глазами обвел Ваан окрестность и здоровым коленом тронул коня. Тот встал на дыбы, грива хлестнула Ваана по лицу. Через несколько минут командир был в самом пекле боя. В правой руке он держал пистолет, левая вцепилась в гриву разгоряченного жеребца.

— Ребята! — крикнул он на родном языке. — В атаку, за мной!..

И они пошли. Пошли за любимым товарищем, за своим командиром.

Противник не выдержал натиска, дрогнул, попятился.

Конь, повернув в сторону школы, замер у входа. Бойцы и Валя ссадили полуживого командира. Ваан буквально упал им на руки.

— Слава богу! Жив!.. Жив…

Начштаба Лусинян связался со штабом бригады. Генерал лично выслушал доклад о ходе боя.

— Что за нелепость! Подняли раненого, может даже смертельно раненного командира, сделали его знаменем и пошли?.. Что? Вы просто голову потеряли! Да! Да!.. — Генерал замялся: —… объявите всему личному составу благодарность, а за то, что вы, лейтенант Лусинян и политрук Авагян, вывели командира на поле боя, строго предупреждаю!

— Слушаюсь! — взмок Лусинян.

Лусинян собирался уже повесить трубку, но генерал снова насел на него:

— Если вы не ослышались, я выразил благодарность всему личному составу.

— Служим Советскому Союзу! — пророкотал голос лейтенанта.

— Так-то оно лучше. Как мы знаем, у вас была стычка с бульбовцаки. Хорошо вы их. С предателями и изменниками так и надо… А почему не занялись их борделем? Ведь это заведение расположено в вашем селе. Среди обманутых, несчастных женщин, поищите, есть и вражеские элементы, часть которых сбежала у вас из-под носа и разъезжает по окрестным селам. Действуйте по ситуации, не миндальничайте, ясно?!

Генерал положил трубку. «Задал жару! Ну и ну! И как они так все видят, все знают?» Сквозь запотевшие стекла очков Авагян смотрел на Лусиняна, который не мог все еще отдышаться.

— Отбивную из меня сделал, настоящую отбивную… Баязетскую кюфту, если хочешь знать, вот что! — ответил на его взгляд лейтенант. — »Старик» был не в духе.

Через несколько часов санитарная машина бригады затормозила перед школой. Из нее вышел хирург, следом — санитары с носилками.

— Где ваш командир?

— В учительской, после боя мы перенесли его туда.

— Меня это не интересует, — помрачнел хирург, взбегая наверх. — Как давно его ранило?

— Сегодня пятый день.

— Вы что, ждете, когда человек на тот свет отправится?!

— Мы отбивали атаки, доктор, а не развлекались. Зря вы нас так.

— Сейчас все воюют. А кто не воюет, те в братских могилах лежат, понятно? Воевать не значит умирать.

Опухоль вокруг раны посинела. Хирург, однако, глядя в бледное как полотно лицо командира, обнадежил:

— Будет жить! Следов гангрены или заражения пока нет. Выживет.

Валя на радостях обняла и поцеловала хирурга.

— Миленький! Хороший мой!..

— Ну, ну! — запротестовал тот. — Без сцен, пожалуйста. А сейчас сделайте ему укол, пусть придет в себя. И наложите повязку со стрептоцидовой мазью. Его срочно надо в лазарет.

Когда санитары выносили Ваана из учительской, он открыл глаза. Лицо без гримас боли дышало спокойствием. Валя подошла к хирургу:

— Прошу вас, возьмите меня с собой…

— Нельзя ли без лирики?

— Речь не обо мне, о нем, — Валя указала на раненого.

Доктор взглянул на женщину и понял свою оплошность. «Красивая женщина, — подумал он, — глядишь, ее присутствие и впрямь может помочь скорейшему выздоровлению лейтенанта. Пусть едет, выхаживает, да и подежурит — нашим там работы и без того хватает…»