Святослав Моисеенко - Последняя тайна Патриарха

• Название: Последняя тайна Патриарха
• Автор: Святослав Моисеенко
• Жанр: Ужасы и Мистика

Добро и Зло придумано людьми и для людей. В Природе существует лишь Цель – неведомая, загадочная. Много веков Предметы ждали своего часа, таинственно действуя, попав в человеческие руки, сея слухи о чудесах, волнуя, вызывая страх. Страх и неодолимое желание обладать ими, превращающие человека в орудие на пути к Цели. И вот наступили времена, когда Пять Предметов должны соединиться в одних руках, чтобы Цель наконец обозначилась. В чьих руках они окажутся? Добром или Злом обернется для Человека обладание таинственной Силой? Или Зло – лишь тень, отбрасываемая Добром?

Все совпадения с реально существующими людьми или событиями случайны.

Новым романом «Последняя тайна Патриарха» автор открывает целую серию удивительных книг о тайнах ушедших цивилизаций и загадках христианской церкви. Впервые перо писателя касается темных пятен православных церквей, во всё своём многообразии преследующих нас с начала времён до сегодняшних дней… Перелистнув очередную страницу романа, так и хочется воскликнуть: «Боже мой! Неужели всё это на самом деле?!..»

---

– Сын мой, известно ли тебе, что у Святейшего был один такой простенький перстень… с синим камешком? Вещица сама по себе чепуховая, но древняя… Среди описи числился, а среди найденных на месте престу… – Дамиан опять осекся, – … в опочивальне, его не нашли. Все, хоть и вповалку, да на месте, а перстня нет. Тебе, как доверенному лицу, могу сказать: есть тягостные подозрения, что кто-то до прибытия наших людей побывал в резиденции и что-то там искал. Что тебе известно по этому поводу? Говорил ли тебе что-то об этой реликвии Святейший? Тебя не могли найти в тот день, что крайне прискорбно… Кто мог интересоваться драгоценностями Церкви?  – Его Высокопреосвященство снова перешел на задумчивый, отеческий тон – он увидел, как напряглось и посуровело лицо Никиты.

– Не знаю. Сам ничего понять не могу… Тяжело мне, очень тяжело, – голос сорвался: тут Никита не соврал ни капельки. – Если бы я там был, то, может, ничего бы и не случилось… В смысле, «скорую» бы вызвали вовремя! А я, как на грех, с девушкой своей завис… гулял то есть! Никогда себе не прощу! А про кольцо это… Нет, я его и не видал никогда, да меня в подробности сокровищ ризницы и не посвящал никто…

Опять потупился, машинально взглянув на свой сжатый кулак – костяшки побелели! Перстень сейчас выглядел на руке как простое обручальное кольцо. Но вроде бы Кирилл ничего не заметил, или сделал вид… Нет! Конечно, не заметил, иначе беседа приняла бы совсем другой оборот!

Митрополит стал прощаться, обронив, что дело-то оно, конечно, молодое, но… Вновь пообещал подумать о судьбе Никиты. Намекнул, что его надежность и преданность теперь нуждаются в серьезном подтверждении. И вдруг, скользнув проницательным взглядом по руке Никиты, спросил:

– А что, сын мой, никак ты женился? Вижу – кольцо у тебя…

– Это… так, обручились мы… Да и пора, мне уж тридцатник скоро стукнет… Свадьба не за горами, – ставший пунцовым парень попытался улыбнуться. Но не от смущения он покраснел, а от волнения. Еще бы, вдруг митрополит спросит, освящал ли Никита кольцо? Да и освятить захочет?! Но и тут Бог отвел: Его Высокопреосвященство рассеянно благословил уволенного начальника охраны, вроде как окончательно потеряв интерес и к нему, и к его сердечным делам. Надо думать, и к трудоустройству… Но перстень он увидел, пусть только ободок! Что бы это значило? Стало быть, кто-то перстень замечает, а кто-то – нет? Может, довериться? Или не стоит торопиться?

Так ничего и не решив, парень отправился восвояси. На выходе Никиту долгим взглядом проводил отец Владимир. Что-что, а уж взглядом здесь умели работать…

Уже выезжая из города Никита обратил внимание на следовавшую по пятам машину. Прибавил скорость – традиционно черный джип несся за ним как приклеенный. Свернул в проселок, – эти места он явно знал лучше преследователей, – стал кружить дачными тропами. Камень на руке сиял все ярче, словно азарт погони придавал ему энергию. Навстречу из ворот новорусского участка, – типичные башенки, эркеры, кирпичный высоченный забор, – неторопливо выезжал фургон, украшенный рекламой какой-то супер-пупер эксклюзивной мебели. Никита успел проскочить, а дорога для джипа оказалась на какое-то время перекрыта. Уф-ф, оторвался!

Настю он нашел за компьютером, ребят – на кухне. Сытых, розовых, довольных. Рассказал, что увольнение – не только их удел. На вопрос: «А чего Дамиан?» ответил, покосившись на любимую, что повел себя митрополит с этим, как его… с «византийским лукавством». Настя удивленно улыбнулась, – точь-в-точь педагог от внезапных успехов своего самого отстающего ученика.

В ответ друзья доложили, что ничего подозрительного вроде не заметили и что «живы будем – не помрем». Странным показалось лишь то, что в это время года на соседних участках наблюдалась какая-то жизнь. А Настя утверждала, что все эти летние домики зимой пустуют. Вроде никого конкретно и не видели, но кто-то там точно был – следы, ведущие к домикам, виднелись отчетливо.

В любом случае, недавнее преследование обозначило недвусмысленную перспективу: покоя им не дадут. Надо срочно сматываться, но – куда? Сашка помялся и предложил квартирку тещи, что недавно померла от жадности. Жена Сашкина вознамерилась ее продать, но наследственные качества характера не позволяли сделать это быстро. Так что пока «убитая» двушка в хрущевке стояла «безвидна и пуста».

Собрались по-армейски быстро. Настю извлекли из Интернета, погрузили в машину – с ноутбуком и сменой белья в охапку – и спешно покинули гостеприимную дачу, вычислить которую теперь не смог бы только ленивый – возможности спецслужб ребятам были хорошо известны. На выезде с садового товарищества услыхали позади шум мотора… Никита, проехав шлагбаум, выскочил и заглянул в сторожку, где валялся пьяный сторож дачного кооператива. Тогда он опустил шлагбаум и заклинил его намертво – чтобы выехать следом, надо было бы снести все напрочь. И тут беглецы ударили по газам! Как уж там преследователи разбирались со сторожем, да и они ли это были – осталось тайной, но слежки ребята не заметили до самой Москвы.

Когда под вечер приехали на место в район «Сокола» и кое-как разместились, позвонила Людка, жена Сашки. По обыкновению, сразу начала вопить в трубку, что к нему тут приходили какие-то люди, разыскивали, а она и не знает, где он, черт его дери, шляется и по каким шалавам его носит, и чтобы немедленно дул на мамашину квартиру – покупатели к восьми придут смотреть. Иначе ей самой придется ехать аж из Бирюлево, и мало тогда Сашке не покажется! Она так орала, что становилось непонятно, зачем Людка пользуется телефоном? Ее и так было бы слышно даже во Владивостоке.

Приняли решение до прибытия покупателей всем, кроме «хозяина», погулять в районе. Ноги сами привели ребят к церкви Всех Святых. Уже смеркалось, и в храме почти никого не было, только пара старух и богомольный, почти нищенски одетый юноша – из тех, кто никому толком не нужен и кому нет нужды объяснять, зачем это в XXI веке существует такой «пережиток», как церковь. Стоило только взглянуть, как истово он крестится в своем непонятного фасона пальтишке с облезлым, когда-то цигейковым воротником, по которому рассыпались кустарно стриженные соломенные волосы…

Витька, в глубине души почитавший религию суеверием, а себя – «продвинутым», поодаль глазел на росписи стен и сводов. Свою работу в Патриархии он, демобилизованный в никуда и умеющий только воевать, воспринимал как «хлебную должность», а не как религиозное призвание. Впрочем, так рассуждают и некоторые священники, чего же вы хотите от солдата? Религиозное призвание вообще – дело такое, интимное, сразу и не объяснишь…

Так вот, Витька ждал, когда можно будет выйти из храма, покурить и заглянуть в гастроном – в животе уже начинало неприлично урчать. Что ж, кому – храм, а кому – гастроном.

Никита с Настей постояли перед алтарем, потом поставили свечи: за упокой, понятное дело, и – Матронушке… Настя трепетно относилась к этой святой, еще совсем недавно ходившей среди людей обычной нищенкой. Помолились…

И совсем уже собрались уходить, как вдруг откуда-то возникла бабулька – в беленьком платочке, почти горбатенькая, крохотная. Она приблизилась, схватила Настю за рукав и зашептала горячо ей что-то на ухо… Девушка растерянно оглянулась на Никиту:

– Она говорит… Говорит, что нам всем надо скорее идти туда, в придел… Никита, я ничего не понимаю…

А бабушка уже семенила к неприметной двери, странно запрокинув голову и сильно прихрамывая. Никита только хотел сказать, что нечего всяких бабок слушать, как вдруг почуял, снова почуял ледяной запах опасности. И перстень вдруг тоже заволновался – стал покалывать, словно через него электричество пропускали. Сделав знак Виктору, он кинулся следом за Настей, и, едва группа скрылась, в церковь ввалились двое здоровяков в черном, огляделись, прошлись, не сняв вязаных черных шапчонок, шныряя повсюду внимательными, совсем не смиренными взглядами. И вновь растворились, растаяли как морок, под гневное шиканье продававшей свечи женщины: «Шапки, шапки-то снимите, окаянные, не в пивную небось пришли!»

А наши друзья спешили по какому-то служебному коридорчику вслед за согбенной бабулькой, удивительно резво семенящей на кривеньких ножках в простых войлочных чунях. Она вывела ничего не понимающую троицу в крохотный старинный палисадничек, бывший когда-то погостом при храме, и прошептала:

– Бегите, деточки, и пока в дом-то не вертайтесь, неспокойно там… К ночи можете туда прийти, не раньше. Словам друга свово не верьте, не со зла он, а по злому принуждению.

– Откуда вы, бабушка, все про нас знаете? Как вас зовут? – Настя вдруг заметила в полутьме, что вроде как крохотные глаза женщины какие-то… незрячие!

– И-и, милая, это я вас не знала досель, а вы-то меня хорошо знаете, не дале как сегодня вот вспомнили, спаси вас Бог! Если помощь нужна будет – приходите сюда, особливо после того, как церковь на ночь закроют. Вам тут завсегда помощь и окажут! Я-то здесь часто бываю, да и прочие наши заглядывают… Даже Пантелеймон сегодня появился, все за вас волнуются… А вы, если придете, отца Алексея найдите. Но лучше к ночи приходите… Ну, с Богом, милые мои! А ты, парень, береги – вещь-то! Она много зла может принести, ежели не в те руки попадет.