Хаим Граде - Немой миньян

• Название: Немой миньян
• Автор: Хаим Граде
• Издательство: Книжники - Текст
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7516-0890-3

Хаим Граде (1910–1982), идишский поэт и прозаик, родился в Вильно, жил в Российской империи, Советском Союзе, Польше, Франции и США, в эмиграции активно способствовал возрождению еврейской культурной жизни и литературы на идише. Его перу принадлежат сборники стихов, циклы рассказов и романы, описывающие жизнь еврейской общины в довоенном Вильно и трагедию Холокоста.

«Безмолвный миньян» («Дер штумер миньен», 1976) — это поздний сборник рассказов Граде, объединенных общим хронотопом — Вильно в конце 1930-х годов — и общими персонажами, в том числе главным героем — столяром Эльокумом Папом, мечтателем и неудачником, пренебрегающим заработком и прочими обязанностями главы семейства ради великой идеи — возрождения заброшенного бейт-мидраша.

Рассказам Граде свойственна простота, незамысловатость и художественный минимализм, вообще типичные для классической идишской словесности и превосходно передающие своеобразие и колорит повседневной жизни еврейского местечка, с его радостями и горестями, весельями и ссорами и харáктерными жителями: растяпой-столяром, «длинным, тощим и сухим, как палка от метлы», бабусями в париках, желчным раввином-аскетом, добросердечной хозяйкой пекарни, слепым проповедником и жадным синагогальным старостой.

---

— Это не одурачивание, это не обман, — размахивал старик пачкой лотерейных билетов.

Евреи щупали эти бумажки, пытались прочитать, что там написано, и сразу же прятали руки за спину, чтобы согреть их о печку. Кто со вздохом, а кто и со смешком — все ответили одно и то же: на такую роскошь у них денег не хватит. Только один из них, всемирно известный кантор Зуська, пообещал купить лотерейный билет, как только получит процент со своих капиталов в иностранных банках. Пока там что-то застряло.

Реб Тевеле Агрес затопал назад к своему пюпитру, обиженный и огорченный. Без покупателя лотерейных билетов он чувствовал себя, как меламед без указки, или как в бане в пятницу днем, когда вокруг нет никого, кто мог бы попарить ему спину веником. Тут к нему подсел гадатель Борух-Лейб и принялся набожно, словно молясь, внушать: эти нищие вокруг печки — сборище насмешников. Они не учат Тору сами и своей болтовней и громким смехом не дают учить другим. Если им сказать слово поучения, они лезут драться. Единственный из ученых бейт-мидраша, кого они уважают, это он, реб Тевеле. Так почему бы ему не учить с этими евреями каждый день по главе из книги «Источник Иакова», закон из Кицур Шулхан Арух, вместо того, чтобы уговаривать их купить лотерейные билеты?

— Тоже мне мудрец из притчи о четырех сыновьях! С лотерейного билета я ведь получаю процент, а если покупатель выигрывает, я получаю свою долю от выигрыша. Это не одурачивание, это не обман. А кто мне заплатит за изучение Торы с этими бездельниками? — бушевал реб Тевеле.

Но тем не менее слова хироманта ему понравились, потому что уже через минуту он стоял у печки и кричал нищим хриплым голосом:

— Бездельники! Если бы не я, вас бы уже выгнали отсюда на мороз. Чтобы вы не устраивали тут сборище насмешников, я между предвечерней и вечерней молитвой буду учить вас за столом. Вам это копейки не будет стоить. Может быть, вы откажетесь?

Только всемирно известный кантор Сирота Второй имел наглость отказаться. Голова у него для этого не годится, утверждал Зуська. Вместе с бедняками, собиравшимися вокруг печки, за столом сидели и все остальные завсегдатаи Немого миньяна. Самым прилежным из учеников реба Тевеле оказался тот маленький еврейчик в больших валенках, что обходил изучающих Тору и спрашивал их всех, как, согласно Закону, отсчитывается годовщина смерти — по дню кончины или по дню похорон? За столом он тоже задавал вопросы, но реб Тевеле рассердился на него: просто докучливый неуч! Реб Тевеле оглядывался — не идет ли его прежний ученик Элиогу-Алтер Клойнимус.

— Нет Алтерки? Нет? Все, что ему надо, это лишь бы я подумал, что он вернулся к вере. Давайте учиться! — кричал реб Тевеле, и его слушатели за столом удивлялись: чтобы старик, которому скоро девяносто, мог издавать такой львиный рык? Не сглазить бы. Главное, чтобы это ему не повредило.

Счастье художника

Эльокум Пап дал себе клятву больше не заниматься резьбой по дереву и набросился на работу в своей столярной мастерской, как на еду после долгого поста. Он выполнил все невыполненные вовремя заказы и отнес их заказчикам. На него напало желание работать как можно больше, лишь бы пилить, строгать, рубить и забивать гвозди. У него было немного материала, и он принялся сколачивать скамейки, табуретки, шкафчик для посуды, кухонный столик, лестницу для чердака. Кроме того, у него еще оставались длинные узкие доски, и он начал делать из них полки, а из остатков настрогал ручек для лопат. Ничего. Если у него будет товар, найдутся и покупатели, или же он продаст готовые изделия в какой-нибудь магазин.

Сначала Матля думала, что Бог сжалился над ее слезами и ее муж снова стал отцом для своих дочерей. Но вскоре она поняла, что Эльокум не имеет в виду заработок, а просто хочет быть занят. Он без остановки и с каким-то диким гневом заколачивает гвозди, чтобы его не тянуло к резьбе, как пьяницу, старающегося бросить свою пагубную привычку и пьющего яблочный квас и сельтерскую воду, тянет к бутылке водки. Матля видела, что после работы в мастерской Эльокум сидит за столом мрачный как туча и даже не смотрит на своих дочерей. А потом вдруг начинает кричать, что ужин приготовлен плохо, дети грязные, в доме — помойный ящик и что она никудышная хозяйка. Вдоволь накричавшись, он вытирает губы и начинает ругать себя самого:

— Вот тебе и богоугодное дело, недотепа! И как только взбрело в твою лошадиную голову, что ты должен украсить бейт-мидраш этих побирушек резными украшениями! — А потом буркает в сторону жены: — Не напоминай мне больше про Немой миньян. Слышишь? Голодранцы его захватили!

Наконец столяру надоела эта бесцельная беспрерывная работа. И он начал уходить из дому. То, что муж уходит не в Немой миньян, Матля поняла по тому, что он не брал с собой досок и инструментов. Она боялась, как бы он от горечи не начал пить, но Эльокум Пап не шлялся по шинкам. Он ходил из молельни в молельню и рассматривал украшения, сравнивал их со своими и сделал вывод, что он режет по дереву не хуже, а может быть, и лучше других. Временами ноги несли его к воротам Немого миньяна. Проходя мимо, он заглядывал во двор проверить, стоит ли еще молельня с круглыми окошками. Но в сам двор он не входил.

Вернувшись домой, он ждал, что Матля расскажет ему, как приходили из Немого миньяна и спрашивали его. Но Матле нечего было рассказывать, и он начинал кричать на нее: «Не напоминай мне эту молельню голодранцев!» А себе под нос бурчал: «Я им еще покажу!» У него созрел план: забрать из Немого миньяна все резные украшения и подарить их какому-нибудь бейт-мидрашу состоятельных обывателей.

Состоятельные обыватели, старцы с серебряными бородами, молились в Старой синагоге. Но когда он туда зашел и завел разговор со служкой, тот сказал ему, что в Старой синагоге все каменное, чтобы не горело. Эльокум Пап удивлялся: скамьи, пюпитры, двери и книжные шкафы ведь из дерева? «Да, и это очень печально», — ответил служка и рассказал, что обыватели имеют обыкновение прикреплять свечи расплавленным воском к пюпитрам и дремать над святыми книгами. Так что он все время пребывает в страхе, как бы не было пожара. Не раз уже случалось, что свеча падала и опаливала обывателю бороду. Вот почему в Старой синагоге больше не позволяют зажигать сальных поминальных свечей в годовщины смерти, а только электрические лампочки.

Из Старой синагоги Эльокум Пап отправился в Старо-новую синагогу, в которой молятся заносчивые богачи и домовладельцы. По субботам они надевают сюртуки и цилиндры. Староста там, ужасный гордец, с пренебрежением ответил столяру: украшениям Старо-новой синагоги, конечно, уже сто лет, а то и больше. Так что их теперь — сорвать и заменить на цацки какого-то столяришки? Эльокум Пап ответил ему с не меньшей гордыней, что он не какой-то там столяришка, а мастер, и что он своих украшений не подарит Старо-новой синагоге, даже если ему в ноги будут кланяться.

Эльокум Пап несколько раз заходил и в синагогу Могильщиков. Там он даже не заводил разговора о передаче своих красивых резных поделок. Он видел, что в синагоге Могильщиков целый день греется у печи тот же сорт евреев, что и в Немом миньяне. Ему гораздо больше понравилась синагога Семерых Вызываемых к Торе. Ни в одной синагоге на Синагогальном дворе не молится так много евреев, как там — один миньян за другим и так до поздней ночи. К тому же над священным ковчегом и над кафедрой нет никаких резных украшений. В синагоге Семерых Вызываемых все абсолютно голое. Множество молящихся будет день за днем видеть его резные украшения и восхищаться. Столяр заговорил об этом с помощником служки. Тот оглянулся: «Действительно нет резных украшений! А я этого до сих пор не замечал». Потом он пожал плечами: «Кого это волнует? Кому это надо?» И быстро убежал трясти коробкой для пожертвований среди помолившихся евреев, чтобы они бросили в нее пару грошей. Прихожане не лучше помощника служки, подумал Эльокум Пап. Это сборище издерганных мелких лавочников и продавчишек. Они забегают помолиться на скорую руку, сказать поминальную молитву — и исчезают, как бестелесные духи. Они будут рассматривать резные украшения, так же как их уши слушают слова торопливых молитв.

Но есть и другие синагоги состоятельных евреев, хотя в них молятся в будние дни только по утрам. Так утешал себя Эльокум Пап, поднимаясь по узким крутым ступеням в молельню праведницы Двойры-Эстер. Дверь была открыта, а внутри никого не было. Хотя окна молельни Двойры-Эстер выходят в тесноту темного двора Рамайлы, окруженного задними, слепыми стенами высоких зданий, откуда-то с высоты в нее чудом пробивался свет, и свежий снег на окрестных кривых крышах отсвечивал сквозь оконные стекла. В первые минуты столяр остолбенел в восторге от того, что увидели его глаза. Но чем дольше он стоял, тем неуютнее ему становилось в этой маленькой молельне, погруженной в глубокую тишину и потаенный, дрожащий дневной свет. Эльокум Пап еще не видел святого места, настолько перегруженного резными украшениями. И от всматривания во все эти резные существа на него напал страх и ужас.