Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень

• Название: Набат. Агатовый перстень
• Автор: Михаил Шевердин
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1958

Эта книга о борьбе с басмачеством в лихие 20-е годы прошлого столетия, когда ставленник англичан при поддержке местных контрреволюционных сил турецкий генерал Энвербей пытался создать на месте нынешнего Узбекистана и Таджикистана государство Туран, объединив в нем все мусульманское население Средней Азии. Но молодая Бухарская народная республика, скинувшая эмира, поднялась против несостоявшегося диктатора. При поддержке Красной Армии в жесточайших боях басмачи были разбиты и отброшены в Афганистан и Иран…

---

Тишабай только со злобой рассказал о всех случаях непокорства и богохульства, какие ему удалось запри­метить за курусайцами.

Особенно он расписывал, как курусайцы за его спи­ной частенько повторяли изречение Навои: «Скупой не попадет в рай, будь он даже Курейшитом (то есть из рода пророка). Щедрый же пойдёт в рай, даже если он негр». Тишабаю ходже очень хотелось попасть после смерти в рай. Он напомнил, что сын этого смутьяна Рев­кома Шакира Сами Файзи — эх, подох бы он молодым — сейчас большевистский командир, что это он науськал мирных пастухов и нищих голодранцев оказать сопро­тивление Энвербею... Большевики они все.

Но Энвербей уже не слушал. Убедившись, что Тиша­бай не желает, да и не способен на такое дело, как убийство старика-смутьяна, Энвербей распорядился:

—  Вздуйте этого враля и болвана и пусть провали­вает отсюда.

Тишабая повалили на землю и дали ему двадцать палок.

—  Так его, так, — хрипел Энвербей. Казалось, ему только и нужен был   кто-то, чтобы выместить всю свою злость и ярость. Он бегал по шатру и сжимал кулаки. Он скрипел зубами. Ужасная ошибка с этим Курусаем.

А одна ошибка влечет неуклонно другие. Пока зять халифа, меч аллаха, Энвербей, сражался с бедняками и пастухами Курусая, красные внезапным ударом опроки­нули банды, охранявшие переправы на Вахте. Главное ядро энверовской армии оказалось почти в окружении. На холмы к северу от Курусая прорвались вечером коммунистические добровольцы Файзи. По всем законам войны надо было выводить свои войска из-под удара. Но как оставлять курусайцев безнаказанными? Всё в голове Энвербея мутилось при слове «Курусай!». Он хотел уже сам вскочить на коня и во главе всей своей армии обрушить удар на ничтожный кишлак. Самому резать, рубить, жечь! Тогда страх сожмет железной рукой горцев. Страх! Какое замечательное средство держать в повиновении слабые души... Нет, Энвербей не верил в уважение народа, только — в страх!

Он всё ходил и ходил взад и вперед, а курбаши, мрачно сопя, пили без конца зелёный чай и... молчали. О чём они думали? Какие мысли шевелились под их каменными лбами? Не затевали ли и они измену? Кто их знает.

После мучительных и долгих раздумий в два часа после полуночи Энвербей приказал армии ислама от­ступать.

—  Они уже наказаны страхом, — вдруг приказал он объявить во всеуслышание, — а проливать кровь своих мусульман я не хочу. Дарую милость    и снисхождение неразумным. Кишлаки должны жить в мире: там, где ешь соль — солонку не разбивай!

Шакир Сами долго не верил. До утра он не уходил с крыши, смотрел в ночь и всё слушал. Непрерывно к нему прибегали люди со всех концов кишлака и сооб­щали:

—  Тихо стало, товарищ Ревком!

—  Прислушайтесь, Ревком, они ушли.

Старик не верил в тишину ночи.

И только утром, когда рассвело, когда собственными глазами Шакир Сами убедился, что энверовская орда исчезла, он бессильно опустился на глиняную корку крыши и проговорил:

—  Вот, Энвер! Во тьме не говори: я рассмотрел; о том, чего нет в руке, не говори: я получил! И вот ты, великий военачальник, трусливо убежал от Ревкома-бед­няка. Ха! Из рода в род, из поколения в поколение не забудет народ твоего позора Энвер-собака.

Радостными криками встретили восход солнца курусайцы. Они победили.

Энвер отказался от штурма Курусая совсем не из великодушия. Все дрожало у него внутри от ярости.

Разведчики донесли, что красная конница перевалила хребет.

Он отказался дать бой за Дюшамбе — важнейший узел стратегических дорог и опорный пункт, закрывав­ший путь в глубь Горной страны.

В горах, вступив на проложенную тысячелетиями ногами людей и копытами вьючных животных тропу, крайне трудно, почти невозможно свернуть в сторону. Горные тропы, проходы, перевалы определяют направле­ние всех военных действий, басмачи отлично понимали это. Они оставили Дюшамбе и кинулись на юг по по­следней оставшейся дороге. Имелся ещё путь на восток, но Энвербей не воспользовался им — отступить на во­сток значило — дать возможность красным окончательно отрезать армию ислама от границы, от баз снабжения. Разрушая всё, что только можно разрушить, сжигая всё, что только можно сжечь, воины ислама кинулись через Пулисангинскую переправу в Бальджуанское бекство.

Энвербей распорядился жечь мосты и ломать овринги.

Этот приказ ужаснул горцев.

Построить мост через бурную неистовую горную — великий труд, великий подвиг. Недаром такие зыбкие, висячие над бездной сооружения красноармей­цы называли «чёртовыми мостами». Загруженные кам­нями, увязанные верёвками бревна выдвигаются одно над другим и где-то над бездной скрепляются на живую нитку грубо вытесанными досками. По такому чёртовому мосту может проходить за один раз только один человек, ведя медленно и осторожно единственное вьюч­ное животное, да и то при быстром движении он начи­нает так угрожающе трещать и раскачиваться, что кру­жится голова, особенно, когда под ногами сквозь щели и прорехи в  досках видна далеко внизу клокочущая стремнина реки. Переправа по такому мосту даже не­большого отряда в двадцать-тридцать человек отнимает часы, а что говорить о больших воинских соединениях. Бывали случаи, когда разрушение такого моста отрезало целые районы Горной страны на многие месяцы. Раз­рушение моста — величайшее злодейство. Человека, виновного в таком неслыханном преступлении, зашивали в согнутом положении в козью шкуру и бросали на солнцепек. Кожа ссыхалась, стягивала тело, и человек бесконечно долго умирал в несказанных мучениях. В более близкое к нам время преступник навеки изгонялся из родного селения. Его считали умершим. Его жену выдавали снова замуж, дом и имущество забирали наследники.

Стон прошел по кишлакам Горной страны, когда стало известно, что басмачи жгут мосты на горных реках. Проклятия посыпались на голову Энвербея. Титул зятя халифа в устах многих теперь звучал руга­тельством.

Но Энвербей уже меньше всего беспокоился о своей популярности. Вырвавшись в плодородные районы Бальджуана и Куляба, он приводил в порядок свою потрепанную армию.

Глава двенадцатая. ПРИЗНАНИЯ ЛЮБВИ

                                                 Дело юноши легче —  он перелет­ная птица,

                                                 мчится из страны в стра­ну.

                                                Дело девушки хуже — она сла­ба  и  беспомощна.

                                                                                           Фазил Юлдаш

                                               Увидел её и воскликнул: «Я сго­рел!»

                                                                                            Хафиз

Тот не понимает цену благополучию, кто не испытал бедствия. И эту мудрую истину могла с успехом от­нести на свой счет Жаннат. Правильнее было сказать, что она зазналась. Успех вскружил ей голову. Где бы она ни появлялась, где бы она ни агитировала, моло­дежь шла за ней. То ли она научилась в последнее время красноречиво говорить, то ли горцы и степняки её хорошо понимали, потому что она сама вышла из семьи простого угольщика, но зимняя её командировка от комсомола по кишлакам сопровождалась подлинным успехом. Её встречали с радостью, её слушали, открыв широко рты. Она несла в своих речах такое новое, такое потрясающее, что темная, невежественная жизнь горцев озарялась сиянием неведомых горизонтов. Жан­нат с гордостью вписывала в заветную тетрадку новые и новые ячейки комсомола и по неопытности вооб­ражала, что за ней по всей стране уже поднимается волна молодёжного движения. Старики, духовенство, баи мало интересовались тогда деятельностью молодой женщины. Им было не до того. Что же касается гла­варей басмачества, то они просто еще не соблагово­лили заметить Жаннат. Что-то говорит какая-то смуть­янка, о чем-то болтает, хорошо бы взглянуть на неё, но и у них имелись дела поважнее.

Случай, когда Жаннат столкнулась лицом к лицу с самим Ибрагимбеком, испугал её, но мало чему научил. Она одержала такую неожиданную, такую лёгкую по­беду, что невольно возомнила о себе, о своих силах слишком много. Как говорится: «В доме щепотка муки, а на крыше две трубы». К тому же эта история окружила в глазах кишлачной молодежи её своенравную головку ореолом мудрости, хотя на самом деле здесь было боль­ше молодого задора, опрометчивости, безумства, сме­лости.

С началом весенних военных действий в Восточной Бухаре почти повсюду партийные и комсомольские организации потеряли связь друг с другом и со своими работниками на местах, но Жаннат, забравшись в глухие дебри, бесстрашно продолжала агитировать юношей и девушек вступать в коммунистический Союз Молодежи. Её молодость, очарование, мужественная прямота помога­ли ей. Она легко шагала по жизни, и многих трудностей, с которыми столкнулся бы любой другой, она просто не замечала. «Красавице, чтобы побеждать, нет нужды в причёске и нарядах», — говорил восемьсот лет назад Саади, и ошеломленная её глазами «цвета ночи», моло­дежь проникалась подлинно высокими поэтическими чувствами, окружая её почти языческим, полным востор­га поклонением, охраняла её и единодушно оберегала от всяких неприятностей и бед, подстерегавших в те времена юную беззащитную женщину в превратившейся в бурлящий котел стране. Сама Жаннат успех своей агитационной работы относила только за счёт своих агитаторских и ораторских способностей и безжалостно отвергала малейшие проявления внимания к своей кра­соте. Она с искренним возмущением рвала и жгла мно­гочисленные газели и рубай, вроде «Луна не так блестит, как твои щеки»    или «О ты, с телосложением розы», слагавшиеся в её честь юными и не очень юными по­клонниками. Можно сказать, что её появление вызывало жажду сочинять стихи даже в таких селениях, куда грамота и не заглядывала, и где от Ноева потопа не складывалось и двух рифмованных строк. И надо отдать должное: негодующий блеск глаз, беспощадный излом бровей, строгость в одежде и обращении воздействовали на молодежь и стариков с не меньшей силой, чем неот­разимое очарование внешности. В период боевых опера­ций на Тупаланге и Кафирнигане Жаннат оказалась в самой гуще отступающих    энверовских банд. Она не успела прийти в себя, как бешеный вихрь завертел её и помчал точно пушинку в непогоду. Она нашла было надёжное, как ей    казалось, убежище в  Курусае, но неугомонный её характер, ненависть к притеснителям заставили её броситься в самый огонь. В ночь налёта касымбековской банды Жаннат не смогла усидеть на месте, когда услышала вопли    женщин, плач детей, хотя и не отдавала отчет, что происходит и чем можно помочь. Она не успела даже поднять юношей Курусая, которые, быть может, пошли бы за ней, по её призыву, так как они знали её как победительницу самого Ибрагимбека. Но беда обрушилась на Курусай столь неожи­данно, налёт Касымбека продолжался так недолго, что пастухи и дехкане вообще не успели ничего толком сообразить. Призывы Жаннат потонули в воплях  изби­ваемых, в детском плаче, мычании коров, треске фа­келов. Но Жаннат кинулась на гарцевавшего сотника Камила-Юзбаши, одного из вожаков банды, и попыта­лась стащить его с седла. Только тут Камил разглядел в этой простоволосой, разъярённой ведьме неземную красавицу и, не теряясь, ухватил её за растрепавшиеся косы и втащил к себе на седло. Он счёл её законной добычей и попытался увезти, пользуясь тьмой, смятением, воплями. Но он не учёл, с кем имеет дело. Жаннат отчаянно отбивалась. Он сделал ей больно. В ярости молодая женщина вытащила у Камила нож и...