Самуил Маршак - В начале жизни (страницы воспоминаний); Статьи. Выступления. Заметки. Воспоминания; Проза разных лет.

• Название: В начале жизни (страницы воспоминаний); Статьи. Выступления. Заметки. Воспоминания; Проза разных лет.
• Автор: Самуил Маршак
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1971

Собрание сочинений в 8 томах. Том шестой: В начале жизни (страницы воспоминаний); Статьи. Выступления. Заметки. Воспоминания; Проза разных лет. Подготовка текста и примечания Е.Б. Скороспеловой и С.С. Чулкова. 1971. 671 с.

---

Рыбаки и крабберы сдержанно смеются.

Только у трезвой группы рыбаков, недавно заглянувшей в трактир, идут разговоры на деловые темы. Вполголоса они толкуют между собой о тучах на небосклоне, о перемене ветра и о мерланах, которые пройдут пред рассветом стаей…

4

В назначенный час я нашел Чарли на берегу. Только его огонек светился на пристани; другие рыбаки еще не собрались. Молодой рыбак был еще под влиянием дневного хмеля. При свете сонного огонька он долго и нетерпеливо распутывал «line», осмоленную и довольно толстую веревку, с которой охотятся на ротозеев-мерланов. Приготовил и удочку, предназначавшуюся для более шустрой и наблюдательной рыбки, макрелей. Эанятый делом, Чарли не сразу откликнулся на голос отца, который привел свою лодку к концу мола и оттуда звал сына.

В тумане лунной ночи мы осторожно пробираемся сквозь тесные ряды спящих лодок и, отталкиваясь от них, покидаем бухту.

Отъехав немного, Чарли и старик принялись подымать парус.

— Я в Плимут собираюсь на днях, — нарушил молчание Чарли. — Тут вы агента подговорили не брать меня на службу, а в Плимуте меня возьмут.

Старик ничего не ответил на неожиданное заявление сына и только обратился ко мне:

— Поберегитесь, сэр. Я перебрасываю парус.

— А если не возьмут, я в Фой пойду — в лодочники, — продолжал неугомонный Чарли. — Меня лодочник из Фоя звал — вчера в «Макрелях».

— Не болтай лишнего, малый. Да приготовь приманку, смотри — хватит ли ее у тебя? А то опять придется макрелей на приманку крошить… Вот здесь мы якорь кинем.

— Каким образом вы узнаете места? — спросил я у старика, видя, что он высматривает для остановки определенный пункт.

— А у нас есть старинные меты. Слева на берегу дерево, справа дом, да маяк в море. Таких мет у нас множество. Еще предками установлены.

И дом и дерево были почти неразличимы в сумраке. Только маяк светился где-то, как неясная, низкая звездочка. Но зоркий взгляд старика отыскал привычные меты.

Подняли тяжелый, заржавелый якорь и швырнули его в темную глубину. Зыбкое суденышко закачалось, но приросло к месту так же надежно, как большой корабль, ставший на якорь. Через несколько мгновений выбросили «лайн» и стали вытаскивать белых мерланов — сначала одного за другим, а потом реже.

Хмельному Чарли не везло. Рыба поминутно срывалась у него, и он ворчал. Старик удил молча, но зато чаще перебрасывал трепещущую рыбу в ведро, стоявшее на конце у Чарли. Порой рыба падала на дно лодки и, очнувшись, металась от кормы до середины.

— Отец! — снова начал Чарли, забыв про ужение. — Если вы не отпустите меня, я убегу. Как-нибудь, когда буду один в лодке, я поеду через пролив к французским рыбакам.

— К французским рыбакам? — грозно переспросил старик. Сумасбродная идея Чарли нарушила наконец его душевное равновесие.

В эту самую минуту неудачливая полуаршинная рыбина с огромной головой и чудовищной пастью, сродни акулам, проглотила его крючок. Эту рыбу, называемую по-английски «dog-fish» (собака-рыба), рыбаки в пищу не употребляют, но и не выбрасывают в море живой, так как считают ее вредной хищницей, пожирающей множество мелкой рыбешки.

Старик схватил ее за хвост и с яростью ударил о борт лодки. Длинное, узкое туловище «собаки-рыбы» изогнулось и застыло в мучительном напряжении. Старик взглянул на нее, когда она снова вытянулась и стала в его руках прямой, как палка, — и хлопнул о борт.

Затем перебросил ее, всю окровавленную, но еще живую, сыну.

— Режь на приманку, когда вся выйдет. Все же лучше, чем крошить макрелей.

Понемногу стало светать, хотя солнце появилось еще не скоро. Наконец просветлели и нежно окрасились волны, и жадные чайки, кружившиеся до того над нашей лодкой, успокоились и закачались на волнах.

Только изредка одна из белых птиц подымалась над волной, сжимая лапки и летя в неизвестном направлении с голодным, печальным криком. Иногда ей удавалось схватить что-нибудь перед полетом — какой-нибудь кровавый остаток от dog-fish, выкинутый за борт, — и тогда в пронзительных криках птицы слышалось торжество.

Рыбаки удили до полудня.

В знойные часы на море было тихо и безветренно; тише, чем на рассвете. Чайки — все до единой — исчезли с нашего горизонта. Старик и Чарли прекратили ловлю и застыли, каждый на своем конце лодки, ожидая ветра или попросту отдыхая после девяти часов однообразного труда.

Чарли низко наклонил голову, отяжелевшую от вчерашнего хмеля, бессонницы и сумасбродных ночных дум. Быть может, ему все еще мерещились французские рыбаки, о которых он говорил ночью, или беспечные флотилии лодок с флагами и музыкой в веселом городке Фой.

Старик, сонно мигая покрасневшими веками, смотрел в сторону берега, и на лице его отражалась какая-то давняя, тяжкая забота.

Двенадцать месяцев

Славянская сказка

Знаешь ли ты, сколько месяцев в году?

Двенадцать.

А как их зовут?

Январь, февраль, март, апрель, май, июнь, июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь.

Только окончится один месяц, сразу же начинается другой. И ни разу еще не бывало так, чтобы февраль пришел раньше, чем уйдет январь, а май обогнал бы апрель.

Месяцы идут один за другим и никогда не встречаются.

Но люди рассказывают, будто в горной стране Богемии была девочка, которая видела все двенадцать месяцев сразу.

Как же это случилось?

А вот как.

В одной маленькой деревушке жила злая и скупая женщина с дочкой и падчерицей. Дочку она любила, а падчерица ничем ей не могла угодить. Что ни сделает падчерица — все не так, как ни повернется — все не в ту сторону.

Дочка по целым дням на перине валялась да пряники ела, а падчерице с утра до ночи и присесть некогда было: то воды натаскай, то хворосту из лесу привези, то белье на речке выполощи, то грядки в огороде выполи.

Звала она и зимний холод, и летний зной, и весенний ветер, и осенний дождь. Потому-то, может, и довелось ей однажды увидеть все двенадцать месяцев разом.

Была зима. Шел январь месяц. Снегу намело столько, что от дверей его приходилось отгребать лопатами, а в лесу на горе деревья стояли по пояс в сугробах и даже качаться не могли, когда на них налетал ветер.

Люди сидели в домах и топили печки.

В такую-то пору, под вечер, злая мачеха приоткрыла дверь, поглядела, как метет вьюга, а потом вернулась к теплой печке и сказала падчерице:

— Сходила бы ты в лес да набрала там подснежников. Завтра сестрица твоя именинница.

Посмотрела на мачеху девочка: шутит она или вправду посылает ее в лес? Страшно теперь в лесу! Да и какие среди зимы подснежники? Раньше марта месяца они и не появятся на свет, сколько их ни ищи. Только пропадешь в лесу, увязнешь в сугробах.

А сестра говорит ей:

— Если и пропадешь, так плакать о тебе никто не станет! Ступай да без цветов не возвращайся. Вот тебе корзинка.

Заплакала девочка, закуталась в рваный платок и вышла из дверей.

Ветер снегом ей глаза порошит, платок с нее рвет. Идет она, еле ноги из сугробов вытягивает.

Все темнее становится кругом. Небо черное, ни одной звездочкой на землю не глядит, а земля чуть посветлее. Это от снега.

Вот и лес. Тут уж совсем темно — рук своих не разглядишь. Села девочка на поваленное дерево и сидит. Все равно, думает, где замерзать.

И вдруг далеко меж деревьев сверкнул огонек — будто звезда среди ветвей запуталась.

Поднялась девочка и пошла на этот огонек. Тонет в сугробах, через бурелом перелезает. «Только бы, думает, огонек не погас!» А он не гаснет, он все ярче горит. Уж и теплым дымком запахло и слышно стало, как потрескивает в огне хворост.

Девочка прибавила шагу и вышла на полянку. Да так и замерла.

Светло на полянке, точно от солнца. Посреди полянки большой костер горит, чуть ли не до самого неба достает. А вокруг костра сидят люди — кто поближе к огню, кто подальше. Сидят и тихо беседуют.

Смотрит на них девочка и думает: кто же они такие? На охотников будто не похожи, на дровосеков еще того меньше: вон они какие нарядные — кто в серебре, кто в золоте, кто в зеленом бархате.

Стала она считать, насчитала двенадцать: трое старых, трое пожилых, трое молодых, а последние трое — совсем еще мальчики.

Молодые у самого огня сидят, а старики — поодаль.

И вдруг обернулся один старик — самый высокий, бородатый, бровастый — и поглядел в ту сторону, где стояла девочка.

Испугалась она, хотела убежать, да поздно. Спрашивает ее старик громко:

— Ты откуда пришла, чего тебе здесь нужно?

Девочка показала ему свою пустую корзинку и говорит:

— Нужно мне набрать в эту корзинку подснежников. Засмеялся старик:

— Это в январе-то подснежников? Вон чего выдумала!

— Не я выдумала, — отвечает девочка, — а прислала меня сюда за подснежниками моя мачеха и не велела мне с пустой корзинкой домой возвращаться.