Николай Лейкин - Ночной извозчик

• Название: Ночной извозчик
• Автор: Николай Лейкин
• Жанр: Русская классическая проза

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».

В книгу вошли избранные произведения одного из крупнейших русских юмористов второй половины прошлого столетия Николая Александровича Лейкина, взятые из сборников: «Наши забавники», «Саврасы без узды», «Шуты гороховые», «Сцены из купеческого быта» и другие.

В рассказах Лейкина получила отражение та самая «толстозадая» Россия, которая наиболее ярко представляет «век минувший» — оголтелую погоню за наживой и полную животность интересов, сверхъестественное невежество и изворотливое плутовство, освящаемые в конечном счете, буржуазными «началами начал».

---

Н. А. Лейкин Ночной извозчик

У входа в Демидов сад, на Офицерской стоит целый ряд извозчичьих линеек, приткнувшись задками к тротуару. На линейках сидят извозчики. Некоторые стоят около лошадей. Тут же бродит саячник с лотком саек, яиц, рубца и печенки, гуляет сбитенщик, покрикивая «кого угощать?». Торговля идет успешно. Городовой около и дружески разговаривает с извозчиками. Майская ночь. Разъезд из Демидова сада еще не вполне начался, но все-таки из подъезда время от времени кой-кто выходит. Вот вышли мужчина с дамой.

— Извозчик! К Семеновскому мосту! — нанимает мужчина.

— Рублик положьте, — отвечает как бы нехотя один из извозчиков.

— Как рублик? Да ты в уме? — возмущается мужчина.

— Пока еще не пропили… — слышится ответ.

— Господин, садитесь, я за полтора рублика свезу, — говорит второй извозчик.

— На егорьевской пожалуйте… за семь четвертаков доставлю, — дразнит третий извозчик.

И слышен смех. «Ха-ха-ха!» — закатываются они хохотом.

— Сорок копеек! — предлагает мужчина и идет далее.

— Хлебал ли барин щи-то сегодня? — слышится ему вдогонку. — Тонко ходите — калоши отморозите! Для проминажа, барин, лучше пешочком! С проминажа спится!

— Извозчик, к Семеновскому мосту полтинник! — восклицает на ходу мужчина, пропуская извозчичьи остроты мимо ушей.

— За рубль с четвертью садитесь, — откликается борода лопатой с линейки.

— Вам куда? Вот я за рублик свезу! — подбегает к мужчине борода клином.

— Полтинник к Семеновскому мосту!

— Или только один полтинник в кармане и звенит? — опять слышится вдогонку.

Мужчина оборачивается к извозчику и сжимает кулаки перед его носом.

— Благодари Бога, мерзавец, что я с дамой, а то я тебя проучил бы!

— А что ж, проучи! Не больно страшен! Видали! Шестерка — и больше ничего!

— К Семеновскому мосту полтинник!

— Дайте восемь гривенок!

— За шесть гривен свезу, садитесь.

— Полтинник, — стоит на своем мужчина.

— Неужто вам гривенника-то жаль? Прибавьте хоть пятачок? Эх, садитесь! была не была!

— Чего ты, черт, за полтину сажаешь! — упрекают извозчика другие голоса.

— Ничего, в такое место едем. Авось от Марцинкевича пьяного посажу. Теперь там у Семеновского моста скоро тоже разъезд будет. Садитесь, барин!

— Черт! Дьявол! Только цену портит. А вот не пускать его другой раз в ряд становиться!

Сели, поехали.

— Что вы за разбойники, извозчики! Уж ночью, так ободрать седока хотите! — начинает седок.

— Ночью-то и взять, господин. Тоже вот у подъезда-то час маемся, — дает ответ извозчик.

— Однако нельзя же полтора рубля запрашивать. С меня вон один мерзавец…

— Отчего нельзя? Дают. Коли ежели при барыне да с мухой в голове — даст.

— Да, ежели который наворовал деньги — тот даст.

— Нам все равно. Мы и наворованные деньги возьмем. Купец даст, офицер даст. Купчик и пару канареечных заплатит.

— Но я не офицер и не купчик.

— Да ведь на лбу-то не написано, что не купчик. А все-таки вы с барыней. Не всякая тоже барыня своему мужчине торговаться позволит. Что извозчик спросил — ну, за то и садись. Да и мужчины-то стыдятся при барыньках торговаться. Мы это знаем. А иная просто и не поедет, потому подумает, что у кавалера денег нет.

— Так ведь то барыня другого полета, а я с женой, — говорит седок.

— С женой? — протянул извозчик и обернулся. — А что ж не ругаетесь, коли с женой? Ну, да нам все равно! А вот ехали бы с мамзелью, так не торговались бы. Мы мамзелей любим возить с кавалерами. Ночью с таких парочек можно хорошо взять. Ежели дождь да при крытой линейке, так нашему брату от сих мест до Бореля, в Морскую, по полтора рубля зачастую попадает. Ночью, сударь, особая езда. Ночью лошадь не мучишь, а вот посадил от киатра за рублик, приехал сюда и отсюда за рублик, да еще из какого ни на есть пропойного заведения за рубль, так с нас и довольно. Пожалуй, хоть и на фатеру поезжай, а то встань в укромном месте да и дрыхни, сколько в тебя влезет. И себе двугривенный за голенищу спустишь, и хозяин не ругается. Хорошо тоже пьяных от Бореля или от Палкина возить.

— Да вы ночные извозчики совсем мазурики! — возмущается седок.

— Уж и мазурики! Мазурики грабят, а мы обшиваем только пьяного. Порядится он, к примеру, за полтину, а привезешь ты его на место — восемь гривен с него требуешь, а нет, так и рубль. «За рубль, мол, рядились». Что ему, сударь, лишняя полтина? Будто пропил. Да и как ночью не взять лишка? Не спим тоже…

— Берите лишнее за ночную езду, но не вчетверо же! Ах, как надо вас таксой обуздать! Не понимаю, что наша Дума глазами хлопает на ваши безобразия.

Извозчик ухмыльнулся.

— А будет такса, то мы по ночам и выезжать не станем. Да и что нам такса? По таксе мы и ездить не будем. Как кто без ряды лезет — «у меня лошадь устала, на фатеру еду, гайка вывалилась, лесора не в порядке»; а с торгов садится седок — «милости просим».

— Сядет с торгов, а заплатит по таксе.

— Так-то оно так, только не все же такой низкой совести, чтоб извозчика забижать.

— А вам седока обижать можно?

— С нашей стороны обиды нет. Не хочешь — не поезжай. Дело не подневольное. На то Бог ходули в брюхо ввинтил, чтоб человек пешком ходил. Да и каков нам интерес трезвого человека по ночам возить, али бы и хмельного, ежели он с женой? Мы с мамзелью ищем. Посадишь и везешь первым манером шагом. А мамзель сейчас своему хахалю: «Душка, вели, чтоб извозчик ехал скорей». Ну, он из любви к ней: «Извозчик, пошел, я тебе прибавлю!» И тут, значит, опять перепадет нашему брату. А вас теперь как угодно вези. Нешто супруга велит прибавить? Ни в жизнь не велит. Вот я ошибся, а то бы не повез вашу милость. Так уж мне, что к Семеновскому-то мосту рядили, а там вертеп этот Марцинкевичский, а то бы на тверезого и внимания не взял. Теперь уж там надо хорошего хмельного седока с мамзелью ловить. Офицера пощадил бы и тверезого, куда он хочет. Офицер, ежели с ездой уважить, он по ночам всегда прибавку дает. Купца тоже возить лестно, ежели он пьяный. При расчете ему нагрубишь — он тебя в ухо, а ты его к городовому. Ну, потом мировая, отступного дает. По ночам-то, сударь, многие извозчики хорошие деньги наживают.

— И это, по-твоему, не мазурничество? — вразумлял седок извозчика.

— Какое же мазурничество? Я от него потерпел, так и он от меня терпи, — стоял на своем извозчик. — Обшивка легкая есть, это точно, а мазурничества нет. Да ведь и нашего брата, сударь, иной седок обшивает.

— Как так?

— А в проходной двор удерет. А то так поднимается по одной лестнице, а спустится по другой.

— Ну, уж это редкость.

— Так-то часто, что ой-ой! А то на такого пьяного нарвешься, что у него гроша за душой нет. Привезешь, дворник примет его в ворота, а тебя в шею. Ноне с дворником драться не будешь — он сам на манер полиции через эту самую бляху.

— Постой направо у подъезда, — приказывает седок.

— Прибавьте, ваше благородие, что-нибудь. Ей-ей, за полтину возить обидно. Кажется, я вашей милости уважил в лучшем виде, — заканючил извозчик и снял шапку.

1906