Кнут Гамсун - Мистерии (пер. Соколова)

• Название: Мистерии (пер. Соколова)
• Автор: Кнут Гамсун
• Жанр: Классическая проза

Гамсун (Hamsun) — псевдоним. Настоящая фамилия Педерсен (Pedersen) — знаменитый норвежский писатель, лауреат Нобелевский премии (1920). Имел исключительную популярность в России в предреволюционные годы. Задолго до пособничества нацистам (за что был судим у себя в Норвегии).

---

КНУТЪ ГАМСУНЪ МИСТЕРІИ (Загадки и тайны)

I

Въ серединѣ прошедшаго лѣта одинъ маленькій побережный норвежскій городокъ сдѣлался ареною многихъ совершенно необыкновенныхъ событій. Въ городѣ появился иностранецъ, нѣкій Нагель, замѣчательный и своеобразный шарлатанъ, который затѣялъ массу поразительныхъ вещей и исчезъ такъ же внезапно, какъ и появился. Этотъ человѣкъ удостоился даже посѣщенія молодой таинственной дамы, которая пріѣхала Богъ вѣсть по какому побужденію и могла остаться въ этихъ мѣстахъ не болѣе двухъ часовъ, послѣ чего уѣхала. Впрочемъ, все это — не начало…

А начало таково: когда пароходъ причалилъ къ пристани въ шесть часовъ вечера, на палубѣ показались два-три пассажира, между прочимъ человѣкъ въ странномъ желтомъ одѣяніи и бѣлой бархатной шляпѣ. Это было двѣнадцатаго іюня вечеромъ; какъ разъ въ этотъ день многіе дома въ городѣ были разукрашены флагами въ честь помолвки фрейлейнъ Килландъ, обрученной именно двѣнадцатаго іюня. Служитель изъ Центральной гостиницы подошелъ къ берегу, и человѣкъ въ желтой одеждѣ вручилъ ему свои вещи; онъ даже ужъ отдалъ одному изъ лоцмановъ свой билетъ, но потомъ началъ ходить взадъ и впередъ на палубѣ, не сходя на беретъ. Онъ казался сильно взволнованнымъ. Онъ звонилъ уже третій разъ и все не уплачивалъ содержателю пароходнаго ресторана по счету.

Когда онъ достаточно пришелъ въ себя, чтобы расплатиться, онъ вдругъ остановился, видя, что пароходъ уже отчаливаетъ. Онъ постоялъ одно мгновеніе, потомъ бросился къ борту, подалъ знакъ служителю, стоявшему на берегу, и крикнулъ: «Ничего, снесите мои вещи и все-таки распорядитесь, чтобы мнѣ была готова комната».

Тутъ пароходъ унесъ его дальше вдоль фіорда.

Этотъ человѣкъ былъ Іоганнъ Нильсенъ Нагель.

Служитель гостиницы увезъ его вещи въ тачкѣ: только два маленькихъ сундучка и шуба, — шуба, несмотря на то, что была самая середина лѣта, — кромѣ того, ручной чемоданчикъ и скрипичный ящикъ. Никакихъ иниціаловъ на всѣхъ этихъ вещахъ не было.

День спустя, Іоганнъ Нагель явился въ гостиницу; онъ пріѣхалъ на парѣ лошадей проселочной дорогой. Онъ, конечно, могъ бы такъ же хорошо, даже лучше, пріѣхать моремъ, однако пріѣхалъ на лошадяхъ. Онъ привезъ съ собою еще нѣсколько вещей: на заднемъ сидѣньѣ стоялъ сундукъ, дорожный чемоданъ, плащъ и ремни для плэда, въ которыхъ было еще нѣсколько вещей. На ремняхъ были буквы I. Н. Н., вышитыя жемчугомъ.

Еще сидя въ экипажѣ, онъ освѣдомился у хозяина относительно своей комнаты, а когда его привели во второй этажъ, онъ сталъ изслѣдовать стѣны: насколько онѣ толсты и можно ли слышатъ что-либо изъ сосѣдней комнаты. Потомъ онъ вдругъ обратился къ горничной:

— Какъ васъ зовутъ?

— Сарой.

— Capa. — Потомъ:- нельзя ли мнѣ получитъ чего-нибудь поѣсть? Такъ васъ зовутъ Сарой? Скажите пожалуйста, — заговорилъ онъ снова, — не было ли когда-нибудь въ этомъ домѣ аптеки?

Сара отвѣчала съ удивленіемъ:

— Была. Только это уже много лѣтъ тому назадъ.

— Такъ? Много лѣтъ? Да, я тотчасъ почувствовалъ это, какъ только вошелъ въ коридоръ. Я замѣтилъ это не по запаху, а просто почувствовалъ. Да, да.

Когда онъ спустился внизъ къ обѣду, онъ ни единаго раза во все время ѣды не раскрылъ своихъ губъ и не произнесъ ни одного слова. Его товарищи по путешествію, два господина, пріѣхавшіе наканунѣ вечеромъ на пароходѣ и сидѣвшіе въ верхнемъ концѣ стола, когда онъ вошелъ, обмѣнялись знаками и довольно откровенными шутками по поводу его вчерашняго несчастья, а онъ не подалъ вида, что слышитъ. Онъ поѣлъ быстро, отказался отъ десерта, отрицательно покачавъ головой, и вдругъ отодвинулъ табуретъ, откинулся и всталъ. Затѣмъ онъ тотчасъ закурилъ сигару и исчезъ на улицѣ.

Онъ не возвращался до поздней ночи и вернулся незадолго до того, какъ часы пробили три. Гдѣ онъ былъ это время? Позднѣе стало извѣстнымъ, что онъ пѣшкомъ вернулся въ сосѣдній городъ и прошелъ туда и назадъ всю дорогу, которую проѣхалъ передъ обѣдомъ на лошадяхъ. Онъ, должно быть, свалилъ съ плечъ какое-нибудь очень важное дѣло. Когда Сара открыла ему дверь, онъ былъ весь въ поту; онъ однако же отпустилъ нѣсколько шутокъ по адресу горничной и былъ въ наилучшемъ настроеніи.

— Боже, какой великолѣпный у васъ затылокъ, госпожа служанка! — сказалъ онъ. — Не было ли чего-нибудь для меня съ почты, пока меня не было? Для Нагеля, Іоганна Нагеля? Ухъ! Цѣлыхъ три телеграммы!.. Ахъ, будьте такъ добры, снимите картину со стѣны… Чтобы она не торчала у меня передъ глазами. Такъ противно будетъ вѣчно смотрѣть на нее, когда лежишь на постели. У Наполеона III никогда не было такой зеленой бороды… Очень вамъ благодаренъ!

Когда Сара вышла, Нагель продолжалъ стоятъ посреди комнаты. Онъ стоялъ совершенно тихо. Цѣликомъ поглощенный чѣмъ-то, недвижно созерцалъ онъ одну точку на стѣнѣ и самъ не замѣтилъ, какъ голова его все больше и больше склонялась на бокъ. Это продолжалось долго.

Онъ былъ ниже средняго роста съ смуглымъ лицомъ, необычайно темными глазами и тонкимъ, женственнымъ ртомъ. На одномъ пальцѣ носилъ онъ свинцовое или желѣзное кольцо. Плечи у него были очень широкія, и ему могло быть двадцать восемь, тридцать лѣтъ, во всякомъ случаѣ не больше тридцати. Нa вискахъ волосы его уже начинали сѣдѣть.

Онъ вышелъ изъ своей задумчивости, сильно вздрогнувъ, такъ сильно, какъ будто это было притворствомъ, какъ будто онъ, такъ долго стоя, думалъ именно о томъ, какъ онъ вздрогнетъ, а между тѣмъ онъ былъ въ комнатѣ одинъ. Потомъ онъ вытащилъ изъ кармана панталонъ нѣсколько ключей, немного мелкихъ денегъ и какую-то медаль за спасеніе погибавшихъ на жалкой, истасканной ленточкѣ; всѣ эти вещи положилъ онъ на столикъ возлѣ кровати. Потомъ онъ сунулъ свой бумажникъ подъ подушку, а изъ жилетнаго кармана досталъ свои часы и скляночку, какую-то маленькую аптечную скляночку со значками, показывающими, что содержаніе ея ядовито. Онъ одно мгновеніе подержалъ часы въ рукахъ, прежде чѣмъ положилъ ихъ, а склянку снова спряталъ въ карманъ. Затѣмъ онъ снялъ кольцо и умылся; потомъ зачесалъ волосы назадъ пальцами, вовсе не поглядѣвъ въ зеркало.

Онъ уже легъ въ постель, какъ вдругъ, вспомнивъ о своемъ кольцѣ, забытомъ имъ на умывальникѣ, - всталъ и снова надѣлъ его на палецъ, какъ будто онъ не могъ существовать безъ этого жалкаго желѣзнаго кольца. Наконецъ онъ вскрылъ всѣ телеграммы, но, не дочитавъ и первой до конца, — коротко и тихо засмѣялся про себя; зубы его были замѣчательно красивы. Потомъ его лицо снова стало строго, и онъ швырнулъ телеграммы съ величайшимъ равнодушіемъ. Однако, онѣ повидимому заключали въ себѣ крупное и важное дѣло. Рѣчь шла въ нихъ о двухъ тысячахъ шестидесяти кронахъ за какое-то имѣніе, а также о предложеніи выплатить всю сумму сразу, въ случаѣ если сдѣлка состоится. Это были сухія, короткія, дѣловыя телеграммы, и не было въ нихъ ничего смѣшного; но подписи въ нихъ не было. Минуты двѣ спустя Нагель уже спалъ. Обѣ свѣчи, которыя онъ забылъ погасить, горѣли на столѣ и освѣщали его гладко-выбритое лицо, грудь и бросали легкій свѣтъ на распечатанныя телеграммы, лежавшія на столѣ…

На слѣдующее утро Іоганнъ Нагель послалъ служителя на почту и получилъ много газетъ, изъ которыхъ двѣ были заграничныя, но писемъ на его имя не было. Скрипичный ящикъ свой онъ взялъ и поставилъ на стулъ посреди комнаты, какъ будто хотѣлъ показать его кому-нибудь: однако онъ не открывалъ его и оставилъ инструментъ въ покоѣ.

Въ продолженіе дообѣденнаго времени онъ написалъ два, три письма и, читая, прохаживался вдоль и поперекъ по комнатѣ. Кромѣ того, онъ купилъ въ лавкѣ пару перчатокъ, а немного позднѣе, придя на базаръ, заплатилъ десять кронъ за маленькую рыжую собачку, которую тотчасъ подарилъ хозяину гостиницы. Щенка этого онъ, во всеобщему удовольствію, назвалъ Якобсеномъ, хотя это это была сучка.

Итакъ въ продолженіе всего дня онъ не предпринялъ ничего. У него не было никакихъ дѣлъ въ городѣ, онъ не дѣлалъ никакихъ визитовъ, не посѣтилъ ни одной конторы и не зналъ ни души. Въ гостиницѣ немножко удивлялись его необыкновенному равнодушію ко всему на свѣтѣ, даже къ его собственнымъ дѣламъ. Вотъ и телеграммы: онѣ такъ и лежали открытыми для каждаго на столѣ въ его комнатѣ; онъ такъ и не прикоснулся къ нимъ съ тѣхъ поръ, какъ онѣ были ему доставлены наканунѣ вечеромъ. Онъ также избѣгалъ отвѣчать прямо на вопросы. Хозяинъ два раза пробовалъ выпытать у него, кто онъ такой и зачѣмъ пріѣхалъ въ городъ, но онъ оба раза ускользалъ отъ него съ такимъ видомъ, какъ будто это къ нему вовсе и не относилось. Стало извѣстнымъ, что въ продолженіе дня произошелъ съ нимъ и еще одинъ странный случай: несмотря на то, что онъ не зналъ ни одного изъ мѣстныхъ жителей, онъ остановился передъ одной молодой особой изъ мѣстныхъ дамъ у воротъ кладбища, всмотрѣлся въ нее и затѣмъ отвѣсилъ ей глубокій поклонъ, не говоря ни слова въ объясненіе. Смущенная дама густо, густо покраснѣла. Послѣ этого дерзкій человѣкъ поплелся по большой дорогѣ до дома священника и мимо него дальше, — маневръ, который онъ повторилъ и на слѣдующій день. Пришлось собственно для него одного открывать дверь гостиницы, послѣ того какъ она была уже окончательно заперта, — такъ поздно вернулся онъ изъ своихъ странствованій.