Игорь Смирнов - Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

• Название: Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
• Автор: Игорь Смирнов
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 1994
• ISBN: 5-86793-002-5

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.

Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).

И. П. Смирнов

---

2.2.3. Тем не менее открывающая путь к браку записка, которая как будто лишь снится герою, и впрямь оказывается у него в руках. Левко, однако, утаивает от отца, откуда взялась записка, использует ее как настоящее комиссарово послание (тем более что писарь подтверждает доподлинность Комиссарова почерка). В результате этого Левко опровергает возможность обладания собственными признаками и атрибутами применительно к лицам, действующим в «том» мире (М (-а) входит в А). И в обратном порядке: негация m-признака в A-мире превращается в финале «МН» в негацию того же признака, но уже в связи с М-миром, в котором голова должен отказаться от своей власти, уступить желанию сына и женить его, по Комиссарову приказу, на Ганне Петрыченковой ((-m) перемещается от А к М):

М (±m, а): А (±а, m) → М (m, — а): А (а, — m) →
             → М (m, — m): А (а, — а)

2.3.1. Если «МН» составляет антитетическую пару с «СЯ», то «Пропавшая грамота» («ПГ») находится в таком же соответствии с «ВНИК» (принцип зеркальности соблюдается не только при расстановке действующих лиц внутри отдельного произведения, но продолжает быть релевантным и внутри групп гоголевских текстов). В «ПГ» герой, персонифицирующий повседневную реальность, — это обладатель и охранитель своего (он везет грамоту императрице) и соперник черта (он старается спасти запорожца, продавшего душу сатане, пытаясь отнять у нечистой силы то, что является ее достоянием). Нечисти все же удается не только обрести свое — похитить запорожца (в отличие от «ВНИК» она не нуждается здесь в человеческой помощи), но и украсть имущество деда (пропажа коня и шапки с грамотой — обратим внимание на исчезновение головного убора = метонимия головы):

М (m, — а): А (а, — m)

2.3.2. Дед раздает деньги, чтобы в обмен на золото выведать у шинкаря и цыган дорогу на шабаш; там он отвоевывает себе пропавшую грамоту: М (m) → М (±m = обмен), а в придачу к ней чудесного коня: М (-а) → М (а). Ведьмы заставляют героя вступить с ними в карточную игру, т. е. тоже готовы пойти на обмен (обменом является и сама игра как таковая, и ее реализация, в ходе которой карты обеих сторон обнаруживают способность к превращениям, и ее цель, коль скоро, по контракту, либо черти получат еще одну человеческую душу, либо дед вернет себе шапку). В результате игры черти уступают шапку с грамотой, впрочем сохраняя за собой право властвовать над душой запорожца: А (а) → А (±а), а кроме того, в их собственность переходит и конь деда (А (-m) → А (m)):

М (m, — а): А (а, — m) → М (±m, а): А (±а, m)

2.3.3. В концовке рассказа дед падает с чудесного коня, и бесовская собственность изымается из социофизического мира, с чем корреспондируют мотивы очищения от крови (герой смывает с себя следы пребывания на шабаше) и амнезии (он не помнит, как попал на землю; ср. «ВНИК»): М (а) сливается с А. Вместе с тем в заключительные сцены «ПГ» Гоголь вводит комическую тему пляшущей раз в год не по своей воле жены героя, передавая признак А (m) повседневности:

М (m, — a): A (a, — m) → М (±m, а): А (±а, m) →
            → М (±m, m): А (±а, а)

2.4.1. В «Ночи перед Рождеством» («НПР») черт вообще не имеет своего признака = А (а0) — в его распоряжении нет такой собственности, которая могла бы быть оценена как характерно бесовская; все его атрибуты сопоставимы с предметами бытового обихода; они называются, чтобы быть аннулированными в качестве только бесовской принадлежности:

Близорукий, хотя бы надел на нос, вместо очков, колеса с Комиссаровой брички, и тогда бы не распознал, что это такое. Спереди совершенно немец: узенькая, беспрестанно вертевшаяся и нюхавшая все, что ни попадалось, мордочка оканчивалась, как и у наших свиней, кругленьким пятачком, ноги были так тонки, что если бы такие имел яресковский голова, то он переломил бы их в первом козачке. Но зато сзади он был настоящий губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды…

(202).

Черт в «НПР» к тому же — это исчезающий, отсутствующий персонаж (он прячется в мешок во время неудачного любовного приключения). Наряду с классификатором А (а0), который выражает себя и в мотиве отсутствия героя, чудесному миру вменяется здесь, как и в «ПГ», классификатор А.(-m), который содержится в мотиве кражи чертом месяца. И в обратном порядке: Вакула, будучи отвергнут капризной Оксаной, теряет связь со своей средой — собирается топиться в проруби: М (m0), но при этом случайно завладевает собственностью, отчужденной от A-мира, когда он подхватывает на плечи мешок, в котором сидит черт = М (-а):

М (m0, =а): А (а0, -m)

2.4.2. Исходные моменты в «НПР» преобразуются по тем же правилам, которые контролируют сюжетно-смысловое строение остальных текстов, входящих в «Вечера…». Черт (пусть и на короткий срок) добивается своей цели — он, правда, теряет украденный месяц, но зато становится хозяином самого Вакулы, который вначале обращается за содействием к инфернальному Пацюку, а затем как будто бы соглашается вступить в пакт с дьяволом, когда тот оседлывает его шею: А (-m) → А (m). Однако это временная победа — не Вакула переходит в собственность черта, а, напротив, черт попадает во власть кузнеца: М (-а) → М (а). Параллельно тому, как Вакула испытывает, если прибегнуть к термину В. Я. Проппа, «недостачу», не зная, где ему раздобыть черевички, необходимые для женитьбы (М (m0) → М (-m); ср. отправную ситуацию «ВНИК»), черт вынужден отказаться от притязаний на Солоху из-за того, что ему мешают голова, а затем отец Кондрат и Чуб (А (а0) → А (-а)). Суммируем проанализированные данные:

М (m0, -а): А (а0, -m) → М (-m, а): А (-а, m)

2.4.3. После путешествия в Петербург Вакула отпускает черта, так что М (а) становится принадлежностью A-мира. Черт же помогает Вакуле получить черевички, а значит, и вступить в брак; возможность обладания m-признаком реализуется не в запредельной, а в эмпирической действительности:

М (m0, -а): А (а0, -m) → М (-m, а): А (-а, m) →
               → М (-m, m): А (-а, а)

2.5.1. Сходно с «ВНИК» и вразрез с большинством других текстов «Вечеров…», окрашенных комически, «Страшная месть» («СМ») трагична — в ней, как и в развязке «ВНИК», обыденный мир разрушается (гибнет пан Данило, разграблен его хутор, колдун-отец убивает Катерину и ее ребенка). Эта сюжетная эволюция программируется в «СМ» такой начальной ситуацией, в которой сфере повседневного придаются признаки (то), (±а). Первый из них сосредоточен в мотиве спора между Данилой и его тестем — поведение колдуна таково, что оно ликвидирует право мужа распоряжаться женой и отвечать за нее. Спором обусловливается введение темы М (±а): Данило вступает в схватку с обидчиком, но отказывается от победы над инфернальным противником после заступничества Катерины за отца. Что касается представителя демонического мира, то он способен вызывать к себе душу Катерины, но не может завладеть ее телом. Эту неоднозначность m-признака, приписываемого демоническому миру, поддерживают добавочные мотивы: с точки зрения Данилы, колдун одновременно и свой (отец жены) и чужак, который живет по мусульманским обычаям. Существенно заметить, что колдун — это к тому же персонаж отсутствующий (он 21 год не был на родине и не видел дочери) и исчезающий (при выносе иконы на свадьбе в Киеве, «…зашипев и щелкнув, как волк, зубами, пропал чудный старик», 245), откуда получаем А (а0):

М (m0, ±а): А (а0, ±m)

2.5.2. Дальнейшее развертывание текста приводит к тому, что выслеженный Данилой колдун заключается в подвал: А (±m) → А (m0), притом он теряет свою магическую силу, т. к. стены подвала сложены святым схимником, и обещает вообще отказаться от злодеяний и принять монашеский сан: А (а0) → А (-а). Но добыча ускользает из рук Данилы: М (±а) → М (а0); великий грешник бежит из подвала с помощью Катерины, которая обманывает мужа, отчуждает себя от него (М (m0) → М (-m)):

М (m0, ±а): А (а0, ±m) → М (-m, а0): А (-а, m0)

2.5.3. Свойственное концовкам гоголевских текстов перераспределение свободных признаков между различными мирами не является в «СМ» абсолютным финалом повествования. Смерть настигает и всю семью пана Данилы (так что А (m0) включается в М), и самого колдуна, гибнущего от руки всадника в Карпатах (М (ао) включается в А), но вслед за этими сценами дается «текст в тексте» (Tt) — легенда об Иване и Петре, призванная мотивировать ту кару, которую заслужил великий грешник: