Уильям Моэм - Рассеянные мысли [сборник]

• Название: Рассеянные мысли [сборник]
• Автор: Уильям Моэм
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-079751-6

Эту книгу Джон Бойнтон Пристли назвал «самым честным произведением Моэма, в котором автор позволяет себе быть собой».

Собрание эссе, посвященных самым разным темам — истории, литературе, искусству и философии.

От Иммануила Канта — до Уильяма Хэзлитта.

От Генри Джеймса — до Дэшилла Хэммета и Реймонда Чандлера…

Эссе Моэма, увлекательные, ироничные и даже провокационные, восхищают читателя, завораживают его — но прежде всего позволяют вместе с автором совершать удивительные открытия.

---

Думаю, немного найдется авторов, от природы наделенных даром слова. Берк был человеком невероятной работоспособности, и он, несомненно, уделял внимание не только предмету своих рассуждений, но и стилю. «Сохранились противоречивые свидетельства относительно легкости, с которой он создавал свои сочинения, — пишет Хэзлитт. — Кто-то говорил, что он сначала делал черновой набросок, что-то вроде грунтовки, а потом добавлял украшения и иносказания. Один знающий человек уверял меня, что „Письмо к благородному лорду“ (самое запальчивое, импульсивное, блестящее и несерьезное из его произведений) было отдано в печать, а когда Берку прислали гранки, он вернул их с таким количеством изменений и вставок, что наборщики отказались вносить правку в таком виде: пришлось рассыпать готовый набор и делать новый». От Додсли мы узнаем, что Берк больше полудюжины раз переделывал корректуру «Размышлений о революции во Франции», прежде чем добился удовлетворительного результата. Достаточно лишь одного взгляда на философское исследование «О происхождении наших идей возвышенного и прекрасного», чтобы убедиться: стиль Берка — результат долгих лет кропотливого труда. Хотя работы Берка хвалил Джонсон, использовал Лессинг и высоко ценил Кант, сейчас их чтение вряд ли принесет много пользы, но по-прежнему может доставить удовольствие. Утверждая, что совершенство не является источником красоты, он замечает: «Женщины очень хорошо это чувствуют, вот почему они учатся сюсюкать, слегка пошатываются, как бы от слабости, при ходьбе, притворяясь немощными или даже больными. Во всем этом они руководствуются природой. Красота в сочетании с физической слабостью — наиболее сильно воздействующая красота, намного превосходящая всякую иную. Застенчивость обладает значительно меньшим влиянием, а вообще скромность — молчаливое признание несовершенства — сама по себе считается приятным качеством и, безусловно, усиливает любое другое. Я знаю, у всех на устах фраза о том, что мы должны любить совершенство. Для меня это достаточное доказательство того, что оно не является истинным объектом любви». И еще цитата: «Когда перед нами находятся такие предметы, которые возбуждают любовь и удовлетворенность, то, насколько я мог заметить, тело принимает под их влиянием следующее положение. Голова наклонена в сторону; веки сомкнуты более, чем обычно, а глаза мягко движутся в направлении предмета, рот слегка открыт, а дыхание становится замедленным и время от времени прерывается глубоким вздохом; тело полностью расслаблено, а руки пассивно висят вдоль него». Считается, что Берк написал эту работу в восемнадцать лет, а когда она была опубликована, ему исполнилось двадцать шесть. Приведенные цитаты дают нам возможность понять, каким был стиль его письма до того, как он подвергся влиянию, сделавшему его одним из мастеров английской прозы. Это заурядный стиль середины восемнадцатого века, и я сомневаюсь, что по приведенным отрывкам кто-нибудь угадает их автора. Они написаны правильным, свободным и гладким языком, что подтверждает, что у Берка от природы был хороший слух. В английском много шипящих согласных, и автору нужно уметь избегать звуковых сочетаний, которые режут слух. Некоторые этого не чувствуют и, совершенно не смущаясь, позволяют себе закончить слово на согласную и даже на две, а следующее слово начать с того же звука или даже с той же пары, как например, fast stream; они используют аллитерацию (что всегда рискованно в прозе) и оставляют рифмующиеся между собой слова (создавая таким образом неприятный перезвон). Конечно, тут самое важное слух, поскольку английский язык так богат, что почти всегда можно подобрать точный синоним слову, которое первым пришло в голову. Ситуации, когда автор вынужден оставить неблагозвучное сочетание, чтобы в точности донести свою мысль, встречаются крайне редко. Самый важный урок, который мы можем извлечь из чтения Берка: какими бы неподдающимися ни казались нам некоторые слова, с помощью их правильной расстановки и разумного сочетания, а также чередования гласных и согласных и смещения ударения всегда можно избежать нежелательного эффекта. Конечно, никто бы вообще не мог ничего написать, если бы думал только о звучании, слуха вполне достаточно. В случае Берка, мне представляется, природная чуткость к звукам была сильно развита благодаря потребности в публичной речи; даже когда он писал, рассчитывая только на читателей, он ориентировался на устную речь. Он не был мелодичным писателем, как Джереми Тейлор в семнадцатом веке или Ньюман в девятнадцатом, его прозу отличают сила, энергия и напор, а не красота, но, несмотря на сложность и запутанность многих его предложений, их легко произнести вслух и приятно слушать. Не сомневаюсь, Берку порой случалось написать цепочку слов, не соответствующую этим критериям, и в порыве душевного волнения нарушать правила благозвучия, однако, как и всякого другого писателя, его следует судить по лучшим творениям.

Я где-то читал, что Берк учился писать, изучая Спенсера, и, мне кажется, его витиеватый стиль и литературные аллюзии отражают влияние поэта. Сам он говорил: «Всякий, кто будет внимательно и с наслаждением, как он того заслуживает, читать Спенсера, научится владеть английским языком в совершенстве». Я не знаю, что Берк мог получить от этого сладкозвучного, но — на мой взгляд — скучного барда, кроме прекрасного фонетического слуха, о котором я только что упомянул. Берк определенно не перенял у него страсти к аллитерации, которая — опять же на мой взгляд — делает «Королеву фей» приторной и даже абсурдной. Многие, в том числе Чарлз Джеймс Фокс, который одно время был политическим соратником Берка, утверждали, что в основе литературного стиля Берка лежит творчество Мильтона. Я не могу в это поверить. Да, действительно, Берк часто его цитировал и со своей любовью к изысканному слогу едва ли мог остаться равнодушен к обширному словарному запасу и великолепию стиля «Потерянного рая», но «Письма о мире с цареубийцами», на которых основаны такие свидетельства, написаны в позднем возрасте; если бы Берк действительно изучал стиль Мильтона, чтобы сформировать свой собственный, влияние сказалось бы значительно раньше. Не могу я также поверить утверждению «Словаря национальной биографии», что основой его стиля послужило творчество Драйдена. Я не вижу в обдуманной, организованной и звучной прозе Берка никаких следов чарующей грации и бесшабашной легкости Драйдена. Между ними не больше сходства, чем между аккуратно подстриженным регулярным французским садом и зарослями ив и зелеными лужайками на берегу Темзы. Со своей стороны я полагаю, что особый характер манеры письма Берка можно отнести на счет яркого и вдохновляющего примера доктора Джонсона. Думаю, это у него Берк научился писать длинными, запутанными предложениями, использовать многосложные слова, применять риторический эффект параллелизма и эпиграмматическую элегантность антитезы. Недостатков Джонсона (небольших, с точки зрения тех, кто, как и я, питает особую слабость к его манере) Берку удалось избежать с помощью богатого воображения и привычки к выступлениям перед публикой.

II

Всем известно изречение Бюффона: «Стиль — это сам человек». Если ему верить, то, познакомившись с человеком, вы должны начать лучше понимать его стиль. Но так ли это в самом деле? Мне кажется, Бюффон представлял людей гораздо более цельными существами, чем они есть на самом деле. В человеке неразделимо слиты добродетели и пороки, достоинства и недостатки, и, только убедившись на собственном опыте, можно поверить, что столь противоречивые качества могут уживаться в одном человеке. О Берке сказано многое: одни превозносили его до небес, другие сурово порицали, и по дошедшим до нас различным свидетельствам, таким как эссе Хэзлитта и превосходной «Жизни» сэра Филипа Магнуса, вполне можно составить достаточно точное представление о том, что он был за человек. Но образ получится совсем уж неправдоподобным. Удивительно, как в одном человеке сочетались столь редкие достоинства и столь же прискорбные недостатки. У меня нет этому объяснения.

Эдмунд Берк родился в Ирландии в 1729 году. Его отец был присяжным поверенным — профессия, не пользовавшаяся в те времена большим уважением. Джонсон заметил о вышедшем из комнаты господине, что хоть он и «не имеет привычки злословить о человеке за его спиной, но у него есть точные сведения, что этот джентльмен — присяжный поверенный». Когда Берку было лишь немного за двадцать, он уехал в Лондон изучать юриспруденцию. Там он почти сразу подружился с неким Уильямом Берком, который если и был его родственником, то очень дальним. Вскоре Эдмунд оставил юриспруденцию ради занятий литературой и в течение нескольких лет зарабатывал на жизнь сотрудничеством с книготорговцами. Вскоре к нему пришла известность; он познакомился с Хорасом Уолполом и подружился с доктором Джонсоном. В 1757 году Эдмунд Берк женился, и в тот же год его младший брат Ричард присоединился к нему в Лондоне. Трое Берков были очень крепко привязаны друг к другу; Уильям и Ричард жили вместе с Эдмундом и его женой, и деньги у них были общие. Ричард был шумным, жизнерадостным человеком с сомнительной репутацией, лишенный, насколько можно судить, каких-либо положительных качеств, Уильям — способным и предприимчивым. Он завел множество полезных друзей в Оксфорде и, когда в 1765 году король поручил лорду Рокингему сформировать кабинет министров, убедил его светлость взять Эдмунда на должность своего личного секретаря, а также уговорил лорда Вернея выдвинуть Эдмунда Берка в палату общин от своего округа.